— Тогда почему же вы не обыскали его? — быстро спросил Николас Уэстон.
— Потому что в этом случае я бы ничего не нашел, — отозвался лорд Чард. — «Джентльмены» отнюдь не такие дилетанты в своем деле, чтобы оставлять свои товары лежать на видном месте, где кто угодно, вроде меня, может их обнаружить.
— Должно быть, это довольно прибыльное дело, — заметил Николас Уэстон.
— Пока ему не приходит конец, — ответил лорд Чард.
В его тоне ей послышалось предупреждение, и девушка поспешно отвернулась, глядя в окно туда, где, чуть опережая их, гарцевал на лошади Хьюго.
Что она может сделать? Как ей убедить брата, что игра не стоит свеч? Словно звон погребального колокола, до нее донеслись слова лорда Чарда, произнесенные с несвойственной ему до сих пор подчеркнутой интонацией в голосе:
— Рано или поздно, Николас, даже самый ловкий контрабандист допускает ошибку — и тогда либо его ловят, либо он погибает!
Глава 7
Поместье Клантонбери располагалось недалеко от берега моря и находилось всего лишь в восьмидесяти милях по прямой от владений Ракли. Но вдоль гряды меловых холмов не существовало проезжей дороги, и, чтобы добраться до него, экипажам приходилось удаляться на значительное расстояние в глубь побережья, проделывая путь длиною почти в двадцать миль, прежде чем взору пассажиров впервые представало величественное каменное здание, построенное по проекту Роберта Адама.
Леона уже порядком устала к этому времени, но, несмотря на это, не смогла удержаться от взволнованного трепета, когда экипаж съехал вниз по крутому холму и они увидели перед собою огромный дворец в окружении террас и садов и на заднем плане мерцавший в свете закатного солнца Ла-Манш.
Скалы в этой части побережья переходили в болотистую низину, пересеченную широкой извилистой рекой, несущей свои воды к морю. Дом был защищен обступавшими его густыми лесами, и благодаря удачно выбранному Робертом Адамом местоположению с одной его стороны открывался вид на покрытую зеленью холмистую равнину, а с другой — величественное зрелище отливавшего изумрудами и синевой моря, прекрасного в любую погоду.
— Как красиво! — невольно воскликнула Леона, и лорд Чард посмотрел на нее с едва уловимой улыбкой, подмечая ее чуть приоткрытый рот, сиявшие от восторга глаза и то, как в порыве воодушевления она сложила руки, словно порываясь удержать сокровище и сделать его своим.
— Хотелось бы, чтобы моей сестре это место понравилось так, как вам, — сказал он. — Я всегда говорю ей, что у нее нет ни капли художественного вкуса, если она предпочитает дым и грязь Лондона свежему воздуху и аромату садов Клантонбери.
Леона едва расслышала его слова. Она благоговейно созерцала дворец по мере того, как карета подъезжала все ближе и ближе к нему по просторной дубовой аллее, лишь смутно, краешком сознания уловив долетевший до нее обрывок фразы Николаса Уэстона, сообщившего, что деревья были посажены для другого здания, которое прежде служило герцогской резиденцией. Затем они миновали мост через реку, и лошади вихрем промчались перед фасадом дома. Теперь она могла разглядеть длинный ряд широких каменных ступенек, ведущих к подножию колоннады, украшавшей парадный вход. По обе стороны от нее простирались два больших боковых крыла, гармонично сочетавшихся в совершенстве пропорций с огромным сводчатым куполом, венчавшим центр здания.
Только когда экипаж остановился и лакеи в напудренных париках и фиолетовых с серебром ливреях сбежали вниз по ступенькам лестницы, расстилая под их ногами пурпурный ковер, Леона вспомнила о своей внешности, внутренне поморщившись при мысли, что, по ее разумению, ей следовало бы войти в этот великолепный дворец через вход для прислуги. «Даже горничная будет выглядеть более нарядно одетой, чем я», — вдруг пришло ей в голову, от одной перспективы покинуть экипаж ее бросило в дрожь.
Насколько было бы проще вернуться домой, взглянув краешком глаза на Клантонбери, не будучи вынужденной туда заходить! Но сейчас у нее не было никакой возможности уклониться от приглашения лорда Чарда, который, выйдя из кареты, протянул ей руку, помогая спуститься с подножки.
Лишь на одно мгновение их пальцы соприкоснулись, и она почувствовала, как пожатие его теплой руки успокоило и ободрило ее. Она тотчас вскинула на него глаза и увидела, что он улыбается.
— Не волнуйтесь, — произнес он мягко. — Моя сестра примет вас с радостью, и вряд ли мы найдем здесь многочисленное общество, так как она только что прибыла из Лондона.
Его слова обнадежили ее, и все же сердце у Леоны забилось сильнее, когда она поднялась по широким ступенькам и вступила в огромный зал, облицованный мрамором, с колоннами коринфского ордера и высокими каменными статуями, обставленный роскошной мебелью под массивными сверкающими люстрами.
Леона едва не онемела от изумления, когда мажордом, более напыщенный в сознании свой значительности, чем кто-либо из тех, кого она встречала раньше, проводил их в комнату, которую он назвал малой гостиной, но которая на самом деле, как показалось Леоне, размерами больше напоминала огромный бальный зал.
Это была прелестная комната, выходившая окнами в розарий, но в ней никого не было, и лорд Чард, окинув ее беглым взглядом, объявил, что он отправляется на поиски сестры.
Николас Уэстон, который вошел в дом вместе с ними, уже успел удалиться, и Хьюго тоже не было видно — как догадалась Леона, он направился на конюшню проследить за тем, чтобы его лошади был обеспечен должный уход. Конечно, в присутствии брата она чувствовала бы себя более уверенно, но понимала, что стоило Хьюго войти в конюшню — и могли пройти часы, прежде чем он освободится.
Мажордом закрыл дверь за лордом Чардом. Оставшись в одиночестве, Леона осмотрела комнату и снова остро ощутила собственное ничтожество. Живя уединенно в замке, она даже не представляла себе, что может существовать подобная роскошь. Это впечатление создавалось не только блестящей полированной мебелью, шелковыми драпировками тончайшей работы, картинами и зеркалами, позолоченными рамами и коврами, каждый из которых, насколько она могла судить, стоил целое состояние, но и множеством маленьких изящных безделушек, украшавших гостиную, и, как ни равнодушна Леона была к подобным вещам, она не сомневалась, что каждая из них обошлась хозяевам в сумму гораздо большую, чем она сама была в состоянии потратить на ведение хозяйства в Ракли за месяц или даже за целый год.
Леона переходила от предмета к предмету, ощупывая чувствительными пальцами мягкий атлас подушек, бархат и парчу обивки стульев. Наконец, блуждая бесцельно по комнате, девушка подошла к окну, выходившему в розарий. Окно было открыто, и снизу до нее доносились чьи-то голоса. Она только собиралась отойти из страха, что ее могут заметить, как вдруг высокий веселый женский голос воскликнул:
— Право, Джулиен, вы слишком многого от меня хотите, несмотря на всю мою привязанность к вам. Я не вижу вас неделями — нет, месяцами, — разве что по случаю на каком-нибудь приеме. И вдруг вы объявляетесь здесь с какой-то деревенской нищенкой, которая привлекла к себе ваше внимание, и просите меня не только оказать ей гостеприимство, но одолжить мои самые красивые платья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65