– Я люблю тебя! Я люблю тебя! – шептал Дикс, не отрывая своих губ от ее рта.
Он прижал ее к себе еще ближе, продолжая сжимать ее в своих объятиях все сильнее и сильнее, так, что она не могла уже дышать, а его безудержные поцелуи оставили кровоподтек на ее мягких губах.
Наконец он отпустил ее.
– Ты сводишь меня с ума, – прерывисто сказал он. – Мне тяжело себя контролировать, как только я к тебе прикасаюсь. Давай скорее поженимся, любовь моя, скорее, скорее. Я хочу тебя. Я хочу быть с тобой один. Я хочу научить тебя любить меня так, как люблю тебя я.
– Я тоже хочу выйти за тебя замуж, – ответила она. – Но сначала мы должны сказать об этом моим родителям.
Независимо от ее желания она почувствовала, как между ними возник небольшой барьер. Она догадалась, что Дикс подумал об ее незаконченном письме.
– Я напишу им сегодня вечером, – прошептала она.
– Думаю, что это произойдет завтра утром, – улыбнулся Дикс. – Потому что сегодня мы наверняка вернемся очень поздно.
– А ты мне не скажешь, куда мы едем? – поинтересовалась Элоэ.
– Я собираюсь познакомить тебя со своими друзьями. Это очень специфическая вечеринка, и они разрешили мне привести тебя с собой только потому, что я сказал им, что мы собираемся пожениться.
– Ты им это сказал! – воскликнула Элоэ, и нотка испуга прозвучала в ее голосе.
– А разве это не так? – моментально отреагировал Дикс.
– Да, да, конечно. Просто я не была готова к тому, что кто-то еще узнает об этом прежде, чем мы узнаем друг друга лучше.
– Мы знаем друг друга достаточно для того, чтобы убедиться в том, что только любовь имеет значение. Ты же мне сама говорила об этом, обещая выйти за меня замуж. Ты не знаешь, кто я и что я, и все, что ты знаешь обо мне, говорит не в мою пользу, но ты любишь меня. Разве не это имеет решающее значение?
– Да, – согласилась Элоэ. – Но меня страшит встреча с незнакомыми людьми. Кто… кто они?
– Как я уже сказал, они мои настоящие друзья. Я хочу, чтобы ты их полюбила и так же, как и я, убедилась в их абсолютной преданности и в том, что в груди каждого из них бьются горячие, отважные сердца. Я собираюсь тебе рассказать о них перед тем, как мы туда поедем. Но сначала – поцелуй меня.
Она повернулась к нему, но он какое-то время не пытался обнять ее. Вместо этого он посмотрел в ее глаза, освещенные заходящим солнцем. Лучи заката играли в ее волосах, ставших от этого золотыми, а также прикоснулись к ее коже, отдававшей слабым отблеском.
– Как я могу быть уверенным в тебе? – спросил он тихим голосом, как будто разговаривая с самим собой.
А затем, прежде чем она успела ответить, его губы слились с ее губами. И опять все было забыто, как только их уста сомкнулись в поцелуе. Голова Элоэ откинулась назад, его руки притягивали ее все ближе и ближе. У нее было такое ощущение, что они оторвались от земли и улетели на небо. Вокруг них сверкали звезды, пока они двигались вместе в божественных вечных небесах, великолепные и неотделимые друг от друга.
Вдруг Дикс неожиданно отпустил ее, и она опять вернулась на землю. Но в сердце своем, из-за того, что она его любила, из-за того, что его поцелуи приводили ее в такой неописуемый восторг, в такой немыслимый экстаз, она знала, что с ней никогда не будет больше такого.
Всякий раз, когда он ее целовал, казалось, он открывал в ней все новые и новые грани, возможности, неожиданности и не исследованные глубины, о которых она и сама никогда не подозревала. Наверное, поэтому инстинкт ей подсказывал, чего он ждет и хочет от нее.
Немного робко она протянула руку и коснулась его щеки.
– Я люблю тебя и доверяю тебе, – сказала она. – Скажи мне только то, что ты считаешь нужным. Я не буду задавать никаких вопросов.
По внезапному блеску в его глазах она догадалась, что сказала правильную вещь.
Он отпустил ее из своих объятий и сказал:
– Тогда сиди подальше от меня, иначе я не смогу тебе ничего рассказать; все, что я хочу, так это целовать тебя.
Она нежно засмеялась, но подчинилась ему, отодвинувшись в кресле подальше от него и развернув голову в его сторону.
– Сколько тебе было лет, когда началась война? – неожиданно спросил Дикс.
– Мне было три года в 1939, – ответила Элоэ.
– А мне было одиннадцать, – продолжил Дикс. – Я помню, сколько было тогда волнения. Люди не могли говорить больше ни о чем другом, и все мужчины, которых я знал в деревне, были призваны в армию. Но война по-настоящему не коснулась меня вплоть до 1940 года, когда Франция пала и немцы вступили в Париж.
Он сделал паузу, достал свой портсигар и закурил. Элоэ наблюдала за ним.
«Он, должно быть, был очень привлекательным мальчиком, – подумала она, – поскольку превратился в такого красивого мужчину».
– В 1940 году, – продолжал Дикс, – здесь произошло то, что изменило всю мою жизнь. У нас, конечно, установилось правление Виши, и эта часть Франции подлежала оккупации. Однако мои друзья из Биаррица и близлежащих окрестностей решительно были настроены сыграть в этой войне намного большую роль, чем коллаборационисты. – Он вздохнул, видимо, от нахлынувших на него воспоминаний. – Полагаю, я был не по годам развитым ребенком, потому что, как мне кажется, я никогда не общался с детьми моего возраста, а постоянно находился в компании взрослых. Я убегал из дому, приходил в город и разговаривал с владельцами магазинов, заводил дружбу с рыбаками, обменивался мнениями с официантами в кафе.
Вскоре я узнал, что планировала небольшая группа людей, по-настоящему любивших Францию. Они все решили тронуться в Париж. Практически у каждого из них были связи и друзья в городе, и они думали, что там они смогут организовать собственную группу сопротивления. В их идею входило создавать как можно больше неприятностей и чинить препятствия немцам. Я принял решение, что пойду вместе с ними.
– Но ты был слишком молодой! – воскликнула Элоэ.
– Мне было всего лишь двенадцать лет, но я был намного взрослее по части хитрости и решимости идти своим путем, – улыбнулся Дикс. – Все, кто собирались уходить, были моими друзьями, поэтому они свободно говорили в моем присутствии. Я знал дату их отправки, маршрут и место встречи в Париже. Все они знали, что чем быстрее они осуществят этот план, тем лучше.
Правительство Виши каждый день выпускало все новые и новые указы. Они все ожидали того, что скоро станет невозможным перемещаться с места на место без специальных разрешений.
– А я всегда думала, что кругом царил сплошной беспорядок, – сказала Элоэ.
– Естественно, поначалу он был, – ответил Дикс. – Однако маршал Петэйн постоянно призывал людей сохранять спокойствие, оставаться на своих местах и пассивно сотрудничать с врагом. Он также собирался ввести в действие то, что поначалу звучало как просьба.
– Так что же случилось потом? – спросила Элоэ, затаив дыхание.
– Я сбежал из дому и ушел с моими друзьями в Париж! Мои родители мне так и не простили этого. Я думаю, что, с одной стороны, это было жестоко, но я горел желанием сделать что-то для Франции, доказать, что я мужчина, и, если необходимо, умереть в борьбе с врагом.
– Но ты был такой молодой, – повторила Элоэ.
– Я думаю, что как раз благодаря своей юности я был настолько бесстрашен. Конечно, я не сказал своим друзьям, что собираюсь идти вместе с ними. Они бы меня не взяли. Они бы поставили в известность моих родителей о том, что я задумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54