— Значит, так и есть.
— Лукавит! Бороться за живучесть судна нужно в любую погоду. Просто хочет набрать побольше льда.
— В этом тоже есть логика, — сказал я.
— Только не в шторм.
— Но другие, которых мы собираемся учить, именно в шторм могут подвергнуться обледенению!
— Каковы бы ни были результаты нашего эксперимента, первую нашу рекомендацию я могу сформулировать заранее: при штормовом предупреждении немедленно покидать зону обледенения.
— А что думает ваш шеф?
— Своего мнения Виктор Сергеич не скрывает: из шторма нужно выходить. Наша остойчивость уже нарушена, случись что с машиной — и неминуемо развернёт лагом к волне. Догадываетесь, что произойдёт в этом случае?
— Догадываюсь, меня уже Перышкин просвещал. А Корсаков высказывал своё мнение Чернышёву?
— Дважды и во всеуслышание.
— А Чернышёв?
— Пропустил мимо ушей. Вру, один раз он всё-таки отреагировал. — Никита скорчил гримасу, сжал губы и проскрипел голосом Чернышёва: — «Какие брюки посоветуете шить, Виктор Сергеич, узкие или широкие, а то до нас, глухой провинции, моды доходят с опозданием!»
— Похоже. — Я невольно улыбнулся. — Корсаков, конечно, обиделся? Никита пристально и совершенно серьёзно на меня посмотрел.
— Вы ничего не понимаете, Павел Георгич. До обиды ли, если мы идём на чрезвычайно опасное приключение!
Второй раз за последние несколько часов на меня дохнуло холодом. И причиной тому были не столько слова Никиты, сколько необычный для этого насмешника торжественно-мрачный тон. Но не слепец же Чернышёв, попытался я успокоить самого себя, неужто он не видит того, что видит Никита?
В коридоре послышались голоса, и в салон, чуть не сшибая друг друга, ввалились Ерофеев и Кудрейко. Широко расставив ноги и балансируя руками, они рухнули в кресла.
— Ад кромешный! — бодро сообщил Ерофеев. — Баллов сорок, не меньше.
— Это в столичной водке, — заметил Никита. — У вас работает подсознание.
— А в самом деле, неплохо бы выпить, — подхватил Кудрейко. — У вашего шефа, — он кивнул на буфет, — не припрятано?
— Идея! — Ерофеев сунул руку во внутренний карман куртки, ухмыльнулся при виде изобразившегося на наших лицах ожидания, сделал вид, что никак не может выдернуть застрявшую бутылку, и наконец, извлёк из кармана тоненькую книжку. — (Слушайте внимательно, алкоголики, вот что советует капитан Никифоров, если сложилась аварийная обстановка и нужно — цитирую: «готовиться к прыжку в холодную воду». Цитирую дальше: «Создайте в организме запас влаги, выпейте горячего чаю или кофе. Спиртные напитки категорически противопоказаны: алкоголь в организме отнимает у крови влагу, расслабляет нервную систему, мышцы и клонит ко сну». Так что давайте создавать запас влаги и готовиться к прыжку.
Никита скривил губы.
— Кладбищенский у вас юмор, Митя.
— Ба, Никита празднует труса! — воскликнул Кудрейко. — Не зря капитан удалил его с мостика.
— Вас, кажется, там тоже не задерживали, — злорадно сказал Никита.
— Выперли, — весело признался Кудрейко. — Не устоишь, хотя мокрые мешки под ноги расстелили, чтоб не скользить. Федя и тот акробатические этюды за штурвалом исполняет. Когда мы шли в Антарктиду, нас тоже десятибалльный прихватил, но на «Оби» это куда легче.
— Докладывайте обстановку, — нетерпеливо предложил я. — Сколько набрали?
— А черт его знает, — пожаловался Ерофеев, — окна на мостике покрылись льдом, темень, разве поймёшь? Минут пять назад здоровая волна, кажись, часть льда с палубы смыла. Крена, сами видите, пока что нет, авось не перевернёт.
— Авось, авось, — задумчиво повторил Никита, — где это я слышал? Вспомнил: любимое словечко Ньютона. Авось, говорил он, тело под действием силы тяжести упадёт на Землю.
— Ну а если серьёзно? — потребовал я.
— Не для печати? — опросил Ерофеев.
— Не для печати.
— Мы с Алесем не моряки, — сказал Ерофеев, — Чернышёву виднее. Но обледенение, Паша, идёт интенсивное, ванты, оттяжки и штаги уже приобрели характерный вид конусов, постепенно сходящихся кверху. Как это в вашей науке говорится, Никита, — увеличивается парусность судна, что ли?
— Именно так. — Никита кивнул. — А увеличивающаяся парусность, как легко понять, вызывает, с одной стороны, возрастание кренящего момента от ветра, и с другой — уменьшение восстанавливающего момента. Следовательно…
— … остойчивость судна ухудшается, — закончил Кудрейко. — Это мы проходили.
— Ну, раз аудитория столь подготовленная, — высокопарно изрёк Никита, — то моя задача упрощается. Все участники лабораторных испытаний — и мы, и японцы, и англичане — едины в одном: в такой ситуации следует незамедлительно производить околку льда, начиная с высоко расположенных конструкций, чтобы в первую очередь уменьшить парусность. Это же рекомендуют делать все моряки, сталкивавшиеся с обледенением, в том числе, Митя, и капитан Никифоров. И этого почему-то не желает делать один капитан, называть фамилию которого считаю излишним.
— Красиво говорит, — с уважением сказал Кудрейко. — Сразу видать интеллигентного человека.
— Теория, — отмахнулся Ерофеев. — Кто в такой ветер полезет на мачту? Самоубийство.
— Во-первых, — возразил Никита, — хорошо подготовленный матрос в состоянии это сделать. А во-вторых, нужно выходить из шторма, пока… не поздно.
— Ну хорошо, выйдем, — угрюмо согласился Ерофеев. — А дальше что?
— А дальше вам и карты в руки: определяйте вес льда, как и где он нарастает и прочее, — ответил Никита.
— Ну определяли, а дальше?
— Снова выйдем в море, продолжим эксперимент.
— А чего его продолжать, если мы от него убегаем? — пытал Ерофеев. — Нет, брат Никита, тут что-то не склеивается… Я тоже не в восторге от личности Чернышёва, но котелок у него варит.
— Никита, будь добр, чаю, — входя, попросил Корсаков. — Или, ещё лучше, крепкого кофе. Зря ушли, Митя, затаились бы в уголке. Вам было бы интересно понаблюдать за любопытным явлением: толщина льда явно возрастает по направлению от носовой оконечности к надстройке, это видно на глаз.
— Из-за дифферента на корму? — предположил Никита.
— И седловатости палубы, — добавил Корсаков. — Можно сделать предварительный вывод, что это явление приводит к дополнительному увеличению осадки судна носом и, следовательно, к увеличению интенсивности забрызгивания. Чрезвычайно важно будет замерить толщину и вес льда.
— Мы здесь спорили, Виктор Сергеич, — сказал я, — правомерно ли продолжать эксперимент в такой шторм.
Никита негромко выругался: покачнувшись, он выплеснул кипяток из термоса мимо кружки на скатерть.
— Да, очень важно замерить, — с сожалением взглянув на пустой термос, повторил Корсаков. — Между прочим, части надстроек, над которыми колдовал Илья Михайлович, всё-таки обледенели… Павел Георгиевич, на ваш вопрос ответить затрудняюсь, на мостике командует капитан. Могу только сказать, что при испытаниях на модели такое пропорциональное количество льда уже вызывало опасность оверкиля — но то модель… Спасибо за кофе, Никита. Ну, не огорчайся.
Корсаков поднялся и вышел, Никита удручённо сунул пустой термос в кронштейн.
— Напоил шефа, — с насмешкой сказал Ерофеев. — За такое из аспирантуры можно вылететь вверх тормашками.
— Вверх тормашками… — Никита зашлёпал губами. — Не у Гегеля вычитали, коллега?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56