Над развалинами аула Натяни одеяло, вырой в трухе матраса
ночь. Ходя под себя мазутом, ямку, заляг и слушай "уу" сирены.
стынет железо. Луна от страха Новое оледененье - оледененье рабства
потонуть в сапоге разутом наползает на глобус. Его морены
прячется в тучи, точно в чалму Аллаха. подминают державы, воспоминанья, блузки.
Бормоча, выкатывая орбиты,
V мы превращаемся в будущие моллюски,
бо никто нас не слышит, точно мы трилобиты.
Праздный, никем не вдыхаемый больше воздух. Дует из коридора, скважин, квадратных окон.
Ввезенная, сваленная как попало Поверни выключатель, свернись в калачик.
тишина. Растущая, как опара, Позвоночник чтит вечность. Не то что локон.
пустота. Существуй на звездах Утром уже не встать с карачек.
жизнь, раздались бы аплодисменты,
к рампе бы выбежал артиллерист, мигая.
-64-
VII ПОЛОНЕЗ: ВАРИАЦИЯ
В стратосфере, всеми забытая, сучка I
лает, глядя в иллюминатор.
"Шарик! Шарик! Прием. Я - Жучка". Осень в твоем полушарьи кричит "курлы".
Шарик внизу, и на нем экватор. С обнищавшей державы сползает границ подпруга.
Как ошейник. Склоны, поля, овраги И, хотя окно не закрыто, уже углы
повторяют своей белизною скулы. привыкают к сорочке, как к центру круга.
Краска стыда вся ушла на флаги. А как лампу зажжешь, хоть строчи донос
И в занесенной подклети куры на себя в никуда, и перо - улика.
тоже, вздрагивая от побудки, Плюс могилы нет, чтоб исправить нос
кладут непорочного цвета яйца. в пианино ушедшего Фредерика.
Если что-то чернеет, то только буквы. В полнолунье жнивье из чужой казны
Как следы уцелевшего чудом зайца. серебром одаривает мочезжина.
1980 Повернешься на бок к стене, и сны
двинут оттуда, как та дружина,
через двор на зады, прорывать кольцо
конопли. Но кольчуге не спрятать рубищ.
И затем что все на одно лицо,
согрешивши с одним, тридцать трех полюбишь.
-65-
II III
Черепица фольварков да желтый цвет Понимаю, что можно любить сильней,
штукатурки подворья, карнизы - бровью. безупречней. Что можно, как сын Кибелы,
Балагола одним колесом в кювет оценить темноту и, смешавшись с ней,
либо - мерин копытом в луну коровью. выпасть незримо в твои пределы.
И мелькают стога, завалившись в Буг. Можно, пору за порой, твои черты
Вспять плетется ольшаник с водой в корзинах, воссоздать из молекул пером сугубым.
и в распаханных тучах свинцовый плуг Либо, в зеркало вперясь, сказать что ты
не сулит добра площадям озимых. это - я; потому что кого ж мы любим,
Твой холщевый подол, шерстяной чулок, как не себя? Но запишем судьбе очко:
как ничей ребенок, когтит репейник. в нашем будущем, как бы брегет не медлил,
На суровую нитку пространство впрок уже взорвалась та бомба, что
зашивает дождем - и прощай Коперник. оставляет нетронутой только мебель.
Лишь хрусталик тускнеет, да млечный цвет Безразлично, кто от кого в бегах:
тела с россыпью родинок застит платье. ни пространство, ни время для нас не сводня,
Для самой себя уже силуэт, и к тому, как мы будем всегда, в веках,
ты упасть неспособна ни в чьи об'ятья. лучше привыкнуть уже сегодня.
-66-
ВЕНЕЦИАНСКИЕ СТРОФЫ (1) III
Сюзанне Зонтаг
Ночью здесь делать нечего. Ни нежной Дузе, ни арий.
I Одинокий каблук выстукивает диабаз.
Под фонарем ваша тень, как дрогнувший карбонарий,
Мокрая коновязь пристани. Понурая ездовая отшатывается от вас
машет в сумерках гривой, сопротивляясь сну. и выдыхает пар. Ночью мы разговариваем
Скрипичные грифы гондол покачиваются, издавая с собственным эхом; оно обдает теплом
вразнобой тишину. мраморный, гулкий, пустой аквариум
Чем доверчивей мавр, тем чернее от слов бумага, с запотевшим стеклом.
и рука, дотянуться до горлышка коротка,
прижимает к лицу кружева смятого в пальцах Яго IV
каменного платка.
За золотой чешуей всплывших в канале окон -
II масло в бронзовых рамах, угол рояля, вещь.
Вот что прячут внутри шторы задернув, окунь!
Площадь пустынна, набережные безлюдны. жаброй хлопая, лещ!
Больше лиц на стенах кафе, чем в самом кафе: От нечаянной встречи под потолком с богиней,
дева в шальварах наигрывает на лютне сбросившей все с себя, кружится голова,
такому же Мустафе. и под'езды, чье небо воспалено ангиной
О, девятнадцатый век! Тоска по востоку! Поза лампочки, произносят "а".
изгнанника на скале! И, как лейкоцит в крови,
луна в твореньях певцов, сгоравших от туберкулеза,
писавших, что - от любви.
-67-
V VII
Как здесь били хвостом! Как здесь лещами вились! Так смолкают оркестры. Город сродни попытке
Как, вертясь, нерестясь, шли косяком в овал воздуха удержать ноту от тишины,
зеркала! В епанче белый глубокий вырез и дворцы стоят, как сдвинутые пюпитры,
как волновал! плохо освещены.
Как сирокко - лагуну. Как посреди панели Только фальцет звезды меж телеграфных линий -
здесь превращались юбки и панталоны в щи! там, где глубоким сном спит гражданин Перми.*
Где они все теперь - эти маски, полишинели, Но вода аплодирует, и набережная - как иней,
перевертни, плащи? осевший на до-ре-ми.
VI VIII
Так меркнут люстры в опере; так на убыль И питомец Лоррена, согнув колено,
к ночи идут в об'еме медузами купола. спихивая как за борт буквы в конец строки,
Так сужается улица, вьющаяся как угорь, тщится рассудок предохранить от крена
и площадь - как камбала. выпитому вопреки.
Так подбирает гребни, выпавшие из женских Тянет раздеться, скинуть суконный панцирь,
взбитых причесок, для дочерей Нерей, рухнуть в кровать, прижаться к живой кости,
оставляя нетронутым желтый бесплатный жемчуг как к горячему зеркалу, с чьей амальгамы пальцем
уличных фонарей. нежность не соскрести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134