Ибо одно и то же
он твердит вам всю жизнь - шепотом, в полный голос Зима! Я люблю твою горечь клюквы
в затянувшейся жизни - разными голосами. к чаю, блюдца с дольками мандарина,
Пальцы мерзнут в унтах из оленьей кожи, твой миндаль с арахисом, граммов двести.
напоминая забравшемуся на полюс Ты раскрываешь цыплячьи клювы
о любви, о стоянии под часами. именами "Ольга" или "Марина",
произносимыми с нежностью только в детстве
XI
и в тепле. Я пою синеву сугроба
В сильный мороз даль не поет сиреной. в сумерках, шорох фольги, чистоту бемоля -
В космосе самый глубокий выдох точно "чижика" где подбирает рука Господня.
не гарантирует вдоха, уход - возврата. И дрова, грохотавшие в гулких дворах сырого
Время есть мясо немой Вселенной. города, мерзнувшего у моря,
Там ничего не тикает. Даже выпав меня согревают еще сегодня.
из космического аппарата,

-81-
XIII XIV
В определенном возрасте время года обжигает язык. Реки, однако, вчуже
совпадает с судьбой. Их роман недолог, скованы льдом; можно надеть рейтузы,
но в такие дни вы чувствуете: вы правы. прикрутить к ботинку железный полоз.
В эту пору неважно, что вам чего-то Зубы, устав от чечетки стужи,
не досталось; и рядовой фенолог не стучат от страха. И голос Музы
может описывать быт и нравы. звучит как сдержанный, частный голос.
В эту пору ваш взгляд отстает от жеста. Так родится эклога. Взамен светила
Треугольник больше не пылкая теорема: загорается лампа: кириллица, грешным делом,
все углы затянула плотная паутина, разбредаясь по прописи вкривь ли, вкось ли,
пыль. В разговорах о смерти место знает больше, чем та сивилла,
играет все большую роль, чем время, о грядущем. О том, как чернеть на белом,
и слюна, как полтина, покуда белое есть, и после.

-82-
ЭКЛОГА 5-я: ЛЕТНЯЯ Жизнь - сумма мелких движений. Сумрак
в ножнах осоки, трепет пастушьих сумок,
I меняющийся каждый миг рисунок
конского щавеля, дрожь люцерны,
Вновь я слышу тебя, комариная песня лета! чабреца, тимофеевки - драгоценны
Потные муравьы спят в тени курослепа. для понимания законов сцены,
Муха сползает с пыльного эполета
лопуха, разжалованного в рядовые. не имеющей центра. И злак, и плевел
Выраженье "ниже травы" впервые в полдень отбрасывают на север
означает гусениц. Буровые общую тень, ибо их посеял
тот же ветренный сеятель, кривотолки
вышки разросшегося кипрея о котором и по сей день не смолкли.
в джунглях бурьяна, вьюнка, пырея Вслушайся, как шуршат метелки
синеют от близости эмпирея.
Салют бесцветного болиголова петушка-или-курочки! что лепечет
сотрясаем грабками пожилого ромашки отрывистый чет и нечет!
богомола. Темно-лилова, Как мать-и-мачеха им перечит,
как болтает, точно на грани бреда,
сердцевина репейника напоминает мину, примятая лебедою Леда
взорвавшуюся как бы наполовину. нежной мяты. Лужайки лета,
Дягиль тянется точно рука к графину.
И паук, как рыбачка, латает крепкой освещенные солнцем! бездомный мотыль
ниткой свой невод, распятый терпкой пирамиды крапивы, жара и одурь.
полынью и золотой сурепкой. Пагоды папоротника. Поодаль -
анис как рухнувшая колонна,
минарет шалфея в момент наклона -
травяная копия Вавилона,

-83-

зеленая версия Третьеримска! и зеленых пространств. Окраска
где вправо сворачиваешь не без риска вещи на самом деле маска
вынырнуть слева: все далеко и близко. бесконечности, жадной к деталям. Масса,
И кузнечик в погоне за балериной увы, не кратное от деленья
капустницы, как герой былинный, энергии на скорость зренья
замирает перед сухой былинкой. в квадрате, но ощущенье тренья
II о себе подобных. Вглядись в пространство!
В его одинаковое убранство
Воздух, бесцветный вдали, в пейзаже поблизости и вдалеке! в упрямство,
выглядит синим. Порою - даже с каким, независимо от размера,
темно-синим. Возможно, та же зелень и голубая сфера
вещь случается с зеленью: удаленность сохраняют колер. Это - почти что вера,
взора от злака и есть зеленость
оного злака. В июле склонность род фанатизма! Жужжанье мухи,
увязшей в липучке - не голос муки,
флоры к разрыву с натуралистом, но попытка автопортрета в звуке
дав потемнеть и набрякнуть листьям, "ж". Подобие алфавита
передается с загаром лицам. тепло есть знак размноженья вида
Сумма красивых и некрасивых, за горизонт. И пейзаж - лишь свита
удаляясь и приближаясь, в силах
глаз измучить почище синих убежавших в Азию, к стройным пальмам,
особей. Верное ставням, спальням,
утро в июле мусолит пальцем
пачки жасминовых ассигнаций,
лопаются стручки акаций,
и воздух прозрачнее комбинаций

-84-

спящей красавицы. Душный июль! Избыток соек тревожат прибрежный тальник,
зелени и синевы - избитых скрывающий белизну опальных
форм бытия. И в глазных орбитах - мест у скидывающих купальник
остановившееся, как Атилла в зарослях; запах хвои, обрывы
перед мятым щитом, светило: цвета охры; жара, наплывы
дальше попросту не хватило облаков; и цвета мелкой рыбы
означенной голубой кудели волны. О водоемы лета! Чаще
воздуха. В одушевленном теле всего блестящие где-то в чаще
свет узнает о своем пределе пруды или озера - части
и преломляется, как в итоге воды, окруженные сушей; шелест
длинной дороги, о чьем истоке осоки и камышей, замшелость
лучше не думать. В конце дороги - коряги, нежная ряска, прелесть
III желтых кувшинок, бесстрастность лилий,
водоросли - или рай для линий -
бабочки, мальвы, благоуханье сена, и шастающий, как Христос, по синей
река вроде Оредежи или Сейма, глади жук-плавунец. И порою окунь
расположившиеся подле семьи всплеснет, дабы окинуть оком
дачников, розовые наяды, мир.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134