- Вот приезжайте, погостите у нас, - приглашала она. - У нас хорошо. Дети мои усадьбу очень любят. Отношения с мужиками хорошие.
25 - А далеко она от Ясной Поляны? - спросила моя мать.
- Нет не очень.
- У моей бабушки было имение в двадцати верстах от Ясной, - сказала тут я, - мы слезали на станции Лазареве.
- Нет, это с другой стороны Ясной, - ответила Авилова, - у нас пересадка в Туле.
Иван Алексеевич пошел ее провожать до извозчика. Вернувшись, он сказал:
- Представь себе, она сокрушается, что ничего не видала, ничего не знает, а у нее уже седая голова. Она много говорила и о моих вещах, находит, что я основываю школу... Она на редкость все понимает и тонко ценит.
Вскоре Авилова пригласила нас к обеду. Они жили в одноэтажном особняке на Спиридоновке (ныне улица Алексея Толстого). У подъезда я увидела санки, около стояла молоденькая девушка и прощалась со старушкой. Иван Алексеевич посмотрел на них и сказал:
- Какая прелестная девушка и как трогательно целуется, наверно, с няней.
Это была дочь Авиловых, Ниночка.
В просторной столовой мы познакомились с Авиловым, пожилым, среднего роста плотным человеком с седой бородкой и короткой шеей. Тут же были два сына, призывного возраста, оба высокие, старший покрупнее, широкоплечий с поднятой грудью, присяжный поверенный, а младший - худой.
Начали говорить о войне, но быстро перешли на литературу.
Ее сыновья рассказывали, что у них на вечеринках часто была игра "в присуждение премии за лучшие рассказы". Однажды первый приз получила Ниночка.
26 - Я всегда угадывал мамин рассказ, - сообщил старший сын, - по стилю, по манере.
Чувствовалось, что дети и мать - одно. Не только любовь между ними, но дружба, близость.
К концу длинного обеда все развеселились.
Угостили они нас тогда хорошо: между прочим огромной нельмой. С того года, с года войны, в Москве появились сибирские рыбы - нельма, максун, кета, почему-то их раньше не привозили?
Много смеялись. Кто знал Ивана Алексеевича, как собеседника, знает его неистощимый юмор, но много юмора было и у Лидии Алексеевны. Было необыкновенно забавно слушать их разговор.
Иван Алексеевич приглашал ее на литературные собрания "Молодой Среды", но она не вошла в литературную среду Москвы. Тогда ей было не до того: волновалась за сыновей, новая жизнь в Москве отнимала много времени. Да и у нас не было ни дня свободного: много знакомых, родных, всяких заседаний и развлечений. Мы долго не виделись. В конце осени 16 года Иван Алексеевич прочел в газетах о внезапной смерти Авилова. Я была на отпевании.
Весной 17 года моя мать встретилась с Лидией Алексеевной на Пречистенском бульваре, она уже была в полутрауре, - прошло полгода со дня смерти мужа, - мама восхищалась, как она была элегантно и изящно одета. Лидия Алексеевна просила маму передать нам, что они переехали в Гагаринский переулок, сообщила адрес, очень просила нас к ней зайти. И мы стали у нее бывать.
Квартирка была уже маленькая. За это время Ниночка вышла замуж за офицера военного времени, брата артистки Г., который много рассказывал о петербургских событиях, где он пережил революцию. Он был очень развязный, полная противоположность тихой, вдумчивой, мало говорящей и милой жене.
27 Лидия Алексеевна тогда нам с большим юмором рассказывала, как она вернулась из имения, куда ездила с няней за продуктами. Рассказывала о солдатах, которых уже было не мало в деревне и уйма в вагонах: все благодушны, наслаждаются своими привилегиями, среди молодых уже появились эсеры. Она прекрасно рассказала, как она с няней тащили мешки с припасами, как им пришлось подлезать под вагоны в Туле, и о том, что, когда она была под вагоном, то вдруг ее осенило:
- Да я ведь старенькая...
И ей сделалось очень смешно, и она едва вылезла. А было ей всего пятьдесят два года! В те времена мы ничего не знали о ее любви к Антону Павловичу. Она бережно охраняла свои чувства от всех, - так же, как когда-то оберегал их и Антон Павлович Чехов.
После октябрьского переворота мы иногда встречались с Лидией Алексеевной. Тогда в Москве уже говорили о Белом движении на Дону и о Корнилове. Ее зять, офицер, отправился с Ниночкой на юг. Лидия Алексеевна с сыновьями остались в Москве. Мы уехали в Одессу 21 мая по старому стилю. До ноября 1922 года, когда мы получили от Лидии Алексеевны первое письмо, мы ничего о ней не слыхали. Письма ее удивительны.
В 1953 году нам, наконец, удалось приобрести советское издание "Письма А. П. Чехова" (кроме двух первых томов). Мы их перечитывали. Иван Алексеевич, указывая мне, что нужно выписать, испестрил книги своими надписями и пометками.
28 Перечитал он в те времена все, что можно было достать в Париже о Чехове, а из прочитанного отметил исключительно содержательную статью Льва Шестова "Творчество из ничего" (в которой Шестов первый вопреки большинству критиков назвал талант Чехова "беспощадным"); книгу Курдюмова "Сердце смятенное" (в которой Иван Алексеевич находил много верного; "Живые лица" Гиппиус (ей он возражал); "Чехов в воспоминаниях современников" (на полях этого сборника множество его отметок и заметок, а под воспоминаниями Потапенко написано: "Все очень хорошо"); книгу Бицилли "Творчество Чехова" (на полях много заметок) и наконец книгу Ермилова "А. П. Чехов", которую я прочла Ивану Алексеевичу вслух, а он начал было делать из нее выписки в начале октября перед последним воспалением легкого, - эта болезнь его предельно ослабила.
(Делала я, тоже по указанию Ивана Алексеевича, выписки из рассказов Чехова, в которых он, по его мнению, проявил себя тонким поэтом).
Иван Алексеевич уже вплотную засел за работу:
в книге он решил соединить многое из того, что он когда-либо писал о нем с тем, что после прочтения изумительных воспоминаний Авиловой открылось ему (как и все то, что он при чтении писем Антона Павловича вспомнил). Захотелось ему ответить и критикам.
Работа сильно бы продвинулась вперед, если бы не подготовка к изданию книги "Петлистые уши", на которую Иван Алексеевич истратил полтора месяца весь июль и половину августа, - и которую он очень ценил, как собрание своих совершенно противоположных по темам и характеру произведений: "самые жестокие и самые благостные", как он определил содержание этой книги. В это же время тратил он свои малые силы и на подготовку к "посмертному" 29 изданию своих произведений, дневников 18-го и 19-го годов, которые он перечитал и окончательно со старой рукописью сверил, внося то, что он когда-то сознательно выпустил.
В бессонные ночи Иван Алексеевич, - в последний год жизни он почти лишился сна, - делал заметки на обрывках бумаги, иногда даже на папиросных коробках, - вспоминал беседы с Чеховым.
(На книге, где находятся "Подторжье", "Деревня", "Суходол" и "Стихотворения", написано его рукой:
"Оконч. исправлено для нового издания, 20 октября 1953. Ив. Б.", то есть меньше чем за три недели до его кончины).
Я решила опубликовать все то, что Иван Алексеевич набросал о Чехове сам или продиктовал мне.
Вторая глава настоящего сборника это не опубликованные в эмиграции воспоминания о Чехове, прочитанные Иваном Алексеевичем "на литературном, утреннике Московского художественного театра 17 января 1910 года, в день пятидесятилетия со дня рождения Антона Павловича".
В VII главу первой части книги вошли письма Лидии Алексеевны Авиловой, которые Иван Алексеевич думал включить в книгу о Чехове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67