На поверхности земли ему врачевать не приходилось. Но, когда началась война, его отправили на какие-то специальные курсы при штабе противовоздушной обороны, и он там успел пройти санитарную науку и познал кое-какие лечебные премудрости. Под землей все это очень пригодилось. Человек он был заботливый и неутомимый. Если уж принимался кого-нибудь лечить, так больной не знал, как от него отделаться… Аширов следовал за своими пытавшимися от него удрать пациентами в самые отдаленные от лечпункта галереи. Даже на сторожевых постах верхнего горизонта и там нельзя было избежать забот Аширова. И бывало так, что часовой, притаившийся полулежа за глыбой ракушечника, недалеко от поверхности земли, слышал вдруг за собой мягкий, вкрадчивый шорох, ощущал бережное похлопывание по своему плечу и, обернувшись, замечал подползшего Аширова. «Ничего, ничего, дорогой, — говорил Асан Османович, — ты себе лежи, полеживай, неси службу, а я тебе пока что баночки поставлю. Ну-ка, дорогой, заверни-ка со спины стеганочку да поясок сними, гимнастерочку освободи, дорогой. Вот так. Очень прекрасно. Ну, теперь не крути спиной… Так, очень прекрасно, дорогой! Первая присосалась. Ставлю второй номер!.. « И на спине лежавшего часового, как грибы, вырастали стеклянные банки.
Недаром, чуть кто из ребят под землей начинал чихать, тотчас же слышалось со стороны: «Это ты что? Простыл? Насморк схватил. Смотри, к Аширову попадешь…»
А сейчас Аширову хватало работы: подземная санчасть была полна отравленных газами.
Наверху уже возводили защитную стену, замазывали ее цементом, который быстро замешивал в кадке Манто, затыкали промасленными мешками все пазы. В то же время на секторе «Киев» подорвали один из фугасов, чтобы внутрь каменоломен проник свежий воздух.
Немцы сунулись было к этому отверстию, но два метких выстрела Корнилова стоили жизни двум гитлеровцам, которые заглянули в провал.
Обе фельдшерицы, а с ними Надя Шульгина и Нина Ковалева сбились в этот день с ног, ухаживая за отравленными партизанами. Наутро все больные были уже в строю, но с этого дня вышел приказ всем партизанам всегда иметь при себе противогазы.
Мальчики постепенно освоились со своими пионерскими пушками-самопалами. Ежедневные занятия с Корниловым в тире сказались. Конечно, ребятам не терпелось скорее применить свое оружие в настоящем деле, и они были очень обрадованы, когда командование разрешило старшим пионерам стоять вместе со взрослыми на посту охранения — правда, не на самом опасном участке, но все же в одном из важных мест: на верхнем ярусе, где пересекались недалеко от главного ствола многие коридоры.
Выходы всех этих галерей к главному стволу были давно уже заделаны искусственными стенками. Караул располагался за одной из них. Здесь надо было сидеть в полной темноте, не подавая ни звука, и следить, не предпримет ли что-нибудь противник, который взрывом уже расчистил завал главного ствола. Немцы несколько pas бросали в этот шурф бомбы, но крепкие, двойные стенки, построенные поперек галерей партизанами, не обрушились.
Однажды Володя, вооруженный своим обрезом-самопалом, дежурил здесь вместе с дядей Гриценко и старым Шустовым. Оставив Володю подле стенки, в которой имелось отверстие для наблюдения, оба старых партизана отошли в глубь штрека, чтобы покурить. Володя слышал, как они шептались, вспоминая былое.
— Помнишь, Иван Захарович, — доносился до Володи шепот Шустова, — не забыл еще, как девятнадцатого мая, тогда, в девятнадцатом году, наседали тут на нас деникинцы?
— Эге ж, как про то не помнить! Такого не забудешь, — отвечал немногословный дядя Гриценко.
И Володя видел, как во мраке едва заметно возникало маленькое светлое пятнышко и тотчас исчезало: это дядя Гриценко затягивался цигаркой, которую держал прикрытой в кулаке.
— А помнишь, как англичане миноносцы свои подвели да и давай садить по нашим каменоломням? Я так считаю, что снарядов триста выпустили.
— Не меньше того.
— И тоже некоторые газком были заправлены. А?
— Как же то не помнить! А только что толку для них с тех снарядов было?
— Толку не было.
— Эге ж, и теперь не будет.
— Я то и говорю, — соглашался Шустов.
На этом и закончилась беседа двух старых друзей, много лет подряд проведших вместе на земле и на море, где оба рыбачили, и вот теперь опять сошедшихся под землей.
В это время в боковой галерее послышался короткий стук, будто что-то упало. Шустов велел Володе остаться на месте, а сам с Гриценко пошел в поперечный штрек, чтобы узнать, что там происходит. Володя остался один. Как раз в этот час на проверку постов вышли Корнилов и Шульгин. Они шли с затемненными лампами, держа в руках, по подземным правилам, пистолеты с открытыми предохранителями. Когда они вошли в галерею, которая вела к главному стволу, из темноты раздался негромкий голос Володи:
— Кто идет?
Привыкшие действовать в темноте, партизаны уже узнавали друг друга по голосу, и Корнилов, услышав Володин голос, вместо пароля тихо ответил:
— Свои, свои…
Он двинулся дальше, не снимая чехла с лампы и осторожно щупая неровности стены. Неподалеку от него тотчас же послышался шорох и снова настойчиво прозвучал голос Володи Дубинина:
— Стой! Пароль!
Корнилов шагнул было вперед и вдруг почувствовал, как в грудь ему больно уперся холодный ствол.
— Вовка, да ты что! Не узнаешь, что ли?
— Пароль или стрельну! — прозвучало в темноте.
— Фу ты! — уже рассердился Корнилов, но поспешил все же произнести: — «Москва»!
Обрез отодвинулся от его груди, и в темноте близко прозвучал отзыв:
— «Мушка»! Проходите, дядя Гора.
— Ты что это выдумал, Вовка? Ведь так и застрелить меня мог бы… Голоса моего, что ли, не узнал?
— Узнать-то узнал… только вы сами велели всегда по уставу выполнять, на слух не надеяться… а сами нарушаете.
Корнилову очень хотелось сказать: «Ах ты поросенок эдакий, еще учить берется…» Но он сдержался и пробормотал:
— Гм… Это ты, конечно, правильно делаешь.
Из боковой галереи, осторожно шагая через разбросанные камни, вышли Шустов и дядя Гриценко. Они легонько осветили шахтерками Корнилова.
— На посту все в порядке, товарищ политрук, — сказал Гриценко, — происшествий никаких. Немцы сверху камешками лукаются, нервы наши пробуют. Ну и шут с ними!
Сменившись с караула, пообедав, Володя отправился в красный уголок, где он каждый день собирал своих пионеров. Он застал всех ребят уже на месте. Они сидели у стола, на котором стоял зажженный фонарь, и Ваня Гриценко читал вслух про Тома Сойера.
Пахло сыростью от ковров, на которых не двигались круглоголовые тени заслушавшихся ребят. Володя тихо подошел к столу. Ваня читал как раз то место, где Том Сойер вместе с Бекки Тэчер заблудились в подземной пещере и у них догорает последняя свеча.
— «Дети не сводили глаз с последнего огарка свечи, следя за тем, как он тихо и безжалостно тает, — читал Ваня. — Наконец осталось всего только полдюйма фитиля. Слабый огонечек то поднимался, то падал и вот вскарабкался по тонкой струйке дыма, задержался одну секунду на ее верхнем конце, — а потом воцарился ужас беспросветного мрака…»
Тут Ваня остановился, заметив, что все его слушатели, склонившись к самому столу, заглядывают в мутное стекло фонаря и неотрывно, испытующе, со страхом и надеждой смотрят, как там ведет себя подрагивающий, зазубренный, плоский огонек горелки, похожий на бледный петушиный гребешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
Недаром, чуть кто из ребят под землей начинал чихать, тотчас же слышалось со стороны: «Это ты что? Простыл? Насморк схватил. Смотри, к Аширову попадешь…»
А сейчас Аширову хватало работы: подземная санчасть была полна отравленных газами.
Наверху уже возводили защитную стену, замазывали ее цементом, который быстро замешивал в кадке Манто, затыкали промасленными мешками все пазы. В то же время на секторе «Киев» подорвали один из фугасов, чтобы внутрь каменоломен проник свежий воздух.
Немцы сунулись было к этому отверстию, но два метких выстрела Корнилова стоили жизни двум гитлеровцам, которые заглянули в провал.
Обе фельдшерицы, а с ними Надя Шульгина и Нина Ковалева сбились в этот день с ног, ухаживая за отравленными партизанами. Наутро все больные были уже в строю, но с этого дня вышел приказ всем партизанам всегда иметь при себе противогазы.
Мальчики постепенно освоились со своими пионерскими пушками-самопалами. Ежедневные занятия с Корниловым в тире сказались. Конечно, ребятам не терпелось скорее применить свое оружие в настоящем деле, и они были очень обрадованы, когда командование разрешило старшим пионерам стоять вместе со взрослыми на посту охранения — правда, не на самом опасном участке, но все же в одном из важных мест: на верхнем ярусе, где пересекались недалеко от главного ствола многие коридоры.
Выходы всех этих галерей к главному стволу были давно уже заделаны искусственными стенками. Караул располагался за одной из них. Здесь надо было сидеть в полной темноте, не подавая ни звука, и следить, не предпримет ли что-нибудь противник, который взрывом уже расчистил завал главного ствола. Немцы несколько pas бросали в этот шурф бомбы, но крепкие, двойные стенки, построенные поперек галерей партизанами, не обрушились.
Однажды Володя, вооруженный своим обрезом-самопалом, дежурил здесь вместе с дядей Гриценко и старым Шустовым. Оставив Володю подле стенки, в которой имелось отверстие для наблюдения, оба старых партизана отошли в глубь штрека, чтобы покурить. Володя слышал, как они шептались, вспоминая былое.
— Помнишь, Иван Захарович, — доносился до Володи шепот Шустова, — не забыл еще, как девятнадцатого мая, тогда, в девятнадцатом году, наседали тут на нас деникинцы?
— Эге ж, как про то не помнить! Такого не забудешь, — отвечал немногословный дядя Гриценко.
И Володя видел, как во мраке едва заметно возникало маленькое светлое пятнышко и тотчас исчезало: это дядя Гриценко затягивался цигаркой, которую держал прикрытой в кулаке.
— А помнишь, как англичане миноносцы свои подвели да и давай садить по нашим каменоломням? Я так считаю, что снарядов триста выпустили.
— Не меньше того.
— И тоже некоторые газком были заправлены. А?
— Как же то не помнить! А только что толку для них с тех снарядов было?
— Толку не было.
— Эге ж, и теперь не будет.
— Я то и говорю, — соглашался Шустов.
На этом и закончилась беседа двух старых друзей, много лет подряд проведших вместе на земле и на море, где оба рыбачили, и вот теперь опять сошедшихся под землей.
В это время в боковой галерее послышался короткий стук, будто что-то упало. Шустов велел Володе остаться на месте, а сам с Гриценко пошел в поперечный штрек, чтобы узнать, что там происходит. Володя остался один. Как раз в этот час на проверку постов вышли Корнилов и Шульгин. Они шли с затемненными лампами, держа в руках, по подземным правилам, пистолеты с открытыми предохранителями. Когда они вошли в галерею, которая вела к главному стволу, из темноты раздался негромкий голос Володи:
— Кто идет?
Привыкшие действовать в темноте, партизаны уже узнавали друг друга по голосу, и Корнилов, услышав Володин голос, вместо пароля тихо ответил:
— Свои, свои…
Он двинулся дальше, не снимая чехла с лампы и осторожно щупая неровности стены. Неподалеку от него тотчас же послышался шорох и снова настойчиво прозвучал голос Володи Дубинина:
— Стой! Пароль!
Корнилов шагнул было вперед и вдруг почувствовал, как в грудь ему больно уперся холодный ствол.
— Вовка, да ты что! Не узнаешь, что ли?
— Пароль или стрельну! — прозвучало в темноте.
— Фу ты! — уже рассердился Корнилов, но поспешил все же произнести: — «Москва»!
Обрез отодвинулся от его груди, и в темноте близко прозвучал отзыв:
— «Мушка»! Проходите, дядя Гора.
— Ты что это выдумал, Вовка? Ведь так и застрелить меня мог бы… Голоса моего, что ли, не узнал?
— Узнать-то узнал… только вы сами велели всегда по уставу выполнять, на слух не надеяться… а сами нарушаете.
Корнилову очень хотелось сказать: «Ах ты поросенок эдакий, еще учить берется…» Но он сдержался и пробормотал:
— Гм… Это ты, конечно, правильно делаешь.
Из боковой галереи, осторожно шагая через разбросанные камни, вышли Шустов и дядя Гриценко. Они легонько осветили шахтерками Корнилова.
— На посту все в порядке, товарищ политрук, — сказал Гриценко, — происшествий никаких. Немцы сверху камешками лукаются, нервы наши пробуют. Ну и шут с ними!
Сменившись с караула, пообедав, Володя отправился в красный уголок, где он каждый день собирал своих пионеров. Он застал всех ребят уже на месте. Они сидели у стола, на котором стоял зажженный фонарь, и Ваня Гриценко читал вслух про Тома Сойера.
Пахло сыростью от ковров, на которых не двигались круглоголовые тени заслушавшихся ребят. Володя тихо подошел к столу. Ваня читал как раз то место, где Том Сойер вместе с Бекки Тэчер заблудились в подземной пещере и у них догорает последняя свеча.
— «Дети не сводили глаз с последнего огарка свечи, следя за тем, как он тихо и безжалостно тает, — читал Ваня. — Наконец осталось всего только полдюйма фитиля. Слабый огонечек то поднимался, то падал и вот вскарабкался по тонкой струйке дыма, задержался одну секунду на ее верхнем конце, — а потом воцарился ужас беспросветного мрака…»
Тут Ваня остановился, заметив, что все его слушатели, склонившись к самому столу, заглядывают в мутное стекло фонаря и неотрывно, испытующе, со страхом и надеждой смотрят, как там ведет себя подрагивающий, зазубренный, плоский огонек горелки, похожий на бледный петушиный гребешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139