Но ускоки исчезли, и ныне следы их можно встретить лишь в Карниоле. И теперь Адриатическое море столь же безопасно, как и всякая другая часть поэтического и великолепного Средиземного моря.
Рагуза, вернее сказать, маленькое Рагузское государство долгое время представляло собою республику, и республикой оно стало даже раньше Венеции, а именно в IX веке. Лишь в 1808 году Наполеон издал указ, в силу которого Рагуза через год должна была слиться с Иллирийским королевством в качестве герцогства, правителем которого был назначен маршал Мармон. Ещё с IX века рагузские купцы, бороздившие на своих кораблях все восточные моря, обладали монопольным правом торговли с неверными. Монополия была дарована Рагузе папою Римским, что выделяло Рагузу среди других мелких республик Южной Европы; но она обладала и более почтенными заслугами: слава её учёных, её словесности, безупречный вкус её живописцев привели к тому, что её стали называть славянскими Афинами.
Однако для успешной морской торговли необходим удобный и глубокий порт, куда могли бы заходить корабли большого тоннажа. А такого порта в Рагузе не было. Тамошняя гавань узка, усеяна подводными скалами, поднимающимися до самой поверхности моря, и может служить убежищем только для мелких каботажных судов и рыбачьих барок.
Зато на полмили севернее, в одном из небольших заливов бухты Омбра-Фиумера, имеется превосходный порт, годный для самой оживлённой торговли. Этот порт – Гравоза, – пожалуй, лучший на всём далматинском побережье. Здесь достаточно глубоко даже для военных кораблей, здесь нашлось место и для доков и для верфей, так что есть где и строить и ремонтировать суда; сюда, наконец, могут заходить и большие пакетботы, которые с некоторых пор появились на всех морях земного шара.
Дорога между Рагузой и Гравозой стала в описываемые нами времена своего рода бульваром, обрамлённым тенистыми деревьями; по обе её стороны тянулись прелестные виллы; здесь постоянно гуляли жители Рагузы, которых тогда насчитывалось тысяч шестнадцать – семнадцать.
В тот праздничный день, часа в четыре пополудни, рагузцы, пользуясь дивной весенней погодой, толпами направлялись в Гравозу.
В этом пригороде – ведь Гравозу, расположенную у самых городских ворот, позволительно назвать пригородом – был местный праздник со всевозможными играми, ярмарочными лавками, музыкой и плясками под открытым небом, с фокусниками, акробатами и чревовещателями, которые своими песнями, зазываниями и барабанным боем оглашали все улицы до самой пристани.
Для иностранца тут представлялся удобный случай познакомиться с различными типами славянской расы, к которым вдобавок примешивались многочисленные цыгане. На праздник съехался не только этот кочевой люд, рассчитывавший поживиться за счёт ярмарочной толпы, но явились также и крестьяне и горцы, которые не прочь были принять участие в народных развлечениях.
Тут было множество женщин – горожанок, рыбачек с побережья, крестьянок из окрестных деревень. Некоторые из них в своих нарядах старались подражать последним модам Западной Европы. Другие сохраняли свой национальный костюм; здесь можно было видеть белые рубахи с расшитыми рукавами и грудью, пёстрые безрукавки, пояски, усеянные серебряными кнопками; это была подлинная мозаика, где краски пестрели, как на персидском ковре. На" волосах, уложенных косами с вплетёнными в них разноцветными ленточками, красовался белый чепец, так называемая "окронга", покрытая вуалью, которая спадает сзади наподобие «пускула» восточного тюрбана; на ногах чулки, привязанные соломенной тесьмой. Вдобавок ко всему этому – всевозможные побрякушки в виде браслетов, ожерелий, серебряных монеток, сработанных на тысячу ладов, для украшения шеи, рук, груди и талии. Такие безделушки можно было встретить у крестьян, которые любят также украшать вышивкой ворот и рукава своей одежды.
Все эти самобытные наряды очень шли к местным жителям, даже портовые рабочие умели носить их не без изящества. Но особенно выделялся наряд комиссионеров, образующих привилегированную корпорацию. У них совсем восточный вид: тюрбаны, безрукавки, широкие кушаки, турецкие шаровары и чувяки. Они пришлись бы к месту и на набережной Галаты и на площади Топхане в Константинополе.
Праздник был в полном разгаре. Балаганы на набережной и на площади были битком набиты народом. Помимо различных увеселений, предстоял ещё "аттракцион", привлекавший толпы любопытных, а именно спуск на воду трабаколо. Это особого типа судно, часто встречающееся на Адриатическом море, с двумя мачтами и двумя парусами трапециевидной формы, привязанными к реям их верхним и нижним ликтросом.
Спуск был назначен на шесть часов вечера, корпус трабаколо был уже освобождён от подпорок, и оставалось только вынуть клин, чтобы спустить его на воду.
В ожидании этого события клоуны, акробаты и бродячие музыканты взапуски соревновались в ловкости и талантах, к вящему удовольствию зрителей.
Особенно много народу толпилось вокруг музыкантов; больше всего зарабатывали гусляры. Они распевали гортанными голосами песни, любимые у них на родине, и подыгрывали себе на своих причудливых инструментах. Песни этих бродячих музыкантов стоило послушать.
Гусли, на которых играют эти уличные виртуозы, представляют собой инструмент со струнами, натянутыми на длинный-предлинный гриф; по струнам водят незатейливым смычком. Создаётся впечатление, что у гусляров мощные голоса, потому что поют они не только грудью, но и горлом.
Один из певцов – здоровенный малый, желтолицый и черноволосый, – держал между коленами инструмент, похожий на исхудавшую виолончель, и всей позой и жестами старался выразить содержание песенки, смысл которой можно передать так:
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Если томный блеск очей
Скрыли длинные ресницы,
Если ты не виден ей, –
Можешь пеньем насладиться.
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Спев первый куплет, певец взял деревянную чашку и обошёл слушателей в надежде собрать несколько медяков. Но сбор был, как видно, скудноват, ибо певец вернулся на прежнее место и решил растрогать слушателей вторым куплетом песенки.
Если ж бросит нежный взгляд, –
Сердце взять твоё сумеет,
Не отдаст его назад,
Им навеки завладеет…
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Один из гуляющих, мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, слушал цыгана, как и все остальные, но поэтические чары песенки не возымели на него ни малейшего действия и кошелёк его так и не раскрылся. Правда, пела не сама Зингара, "взирая на него чёрными очами", а черномазое страшилище, выступавшее от её имени. Незнакомец собирался было уже уйти, так ничего и не заплатив, но сопровождавшая его девушка остановила его:
– Папа, у меня нет с собою денег. Дайте, пожалуйста, что-нибудь певцу.
Так гусляр получил пять-шесть крейцеров, которых ему бы не видать, если бы не вмешательство девушки. Её отец, человек несметно богатый, был вовсе уж не так скуп, чтобы отказать ярмарочному певцу в нескольких грошах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Рагуза, вернее сказать, маленькое Рагузское государство долгое время представляло собою республику, и республикой оно стало даже раньше Венеции, а именно в IX веке. Лишь в 1808 году Наполеон издал указ, в силу которого Рагуза через год должна была слиться с Иллирийским королевством в качестве герцогства, правителем которого был назначен маршал Мармон. Ещё с IX века рагузские купцы, бороздившие на своих кораблях все восточные моря, обладали монопольным правом торговли с неверными. Монополия была дарована Рагузе папою Римским, что выделяло Рагузу среди других мелких республик Южной Европы; но она обладала и более почтенными заслугами: слава её учёных, её словесности, безупречный вкус её живописцев привели к тому, что её стали называть славянскими Афинами.
Однако для успешной морской торговли необходим удобный и глубокий порт, куда могли бы заходить корабли большого тоннажа. А такого порта в Рагузе не было. Тамошняя гавань узка, усеяна подводными скалами, поднимающимися до самой поверхности моря, и может служить убежищем только для мелких каботажных судов и рыбачьих барок.
Зато на полмили севернее, в одном из небольших заливов бухты Омбра-Фиумера, имеется превосходный порт, годный для самой оживлённой торговли. Этот порт – Гравоза, – пожалуй, лучший на всём далматинском побережье. Здесь достаточно глубоко даже для военных кораблей, здесь нашлось место и для доков и для верфей, так что есть где и строить и ремонтировать суда; сюда, наконец, могут заходить и большие пакетботы, которые с некоторых пор появились на всех морях земного шара.
Дорога между Рагузой и Гравозой стала в описываемые нами времена своего рода бульваром, обрамлённым тенистыми деревьями; по обе её стороны тянулись прелестные виллы; здесь постоянно гуляли жители Рагузы, которых тогда насчитывалось тысяч шестнадцать – семнадцать.
В тот праздничный день, часа в четыре пополудни, рагузцы, пользуясь дивной весенней погодой, толпами направлялись в Гравозу.
В этом пригороде – ведь Гравозу, расположенную у самых городских ворот, позволительно назвать пригородом – был местный праздник со всевозможными играми, ярмарочными лавками, музыкой и плясками под открытым небом, с фокусниками, акробатами и чревовещателями, которые своими песнями, зазываниями и барабанным боем оглашали все улицы до самой пристани.
Для иностранца тут представлялся удобный случай познакомиться с различными типами славянской расы, к которым вдобавок примешивались многочисленные цыгане. На праздник съехался не только этот кочевой люд, рассчитывавший поживиться за счёт ярмарочной толпы, но явились также и крестьяне и горцы, которые не прочь были принять участие в народных развлечениях.
Тут было множество женщин – горожанок, рыбачек с побережья, крестьянок из окрестных деревень. Некоторые из них в своих нарядах старались подражать последним модам Западной Европы. Другие сохраняли свой национальный костюм; здесь можно было видеть белые рубахи с расшитыми рукавами и грудью, пёстрые безрукавки, пояски, усеянные серебряными кнопками; это была подлинная мозаика, где краски пестрели, как на персидском ковре. На" волосах, уложенных косами с вплетёнными в них разноцветными ленточками, красовался белый чепец, так называемая "окронга", покрытая вуалью, которая спадает сзади наподобие «пускула» восточного тюрбана; на ногах чулки, привязанные соломенной тесьмой. Вдобавок ко всему этому – всевозможные побрякушки в виде браслетов, ожерелий, серебряных монеток, сработанных на тысячу ладов, для украшения шеи, рук, груди и талии. Такие безделушки можно было встретить у крестьян, которые любят также украшать вышивкой ворот и рукава своей одежды.
Все эти самобытные наряды очень шли к местным жителям, даже портовые рабочие умели носить их не без изящества. Но особенно выделялся наряд комиссионеров, образующих привилегированную корпорацию. У них совсем восточный вид: тюрбаны, безрукавки, широкие кушаки, турецкие шаровары и чувяки. Они пришлись бы к месту и на набережной Галаты и на площади Топхане в Константинополе.
Праздник был в полном разгаре. Балаганы на набережной и на площади были битком набиты народом. Помимо различных увеселений, предстоял ещё "аттракцион", привлекавший толпы любопытных, а именно спуск на воду трабаколо. Это особого типа судно, часто встречающееся на Адриатическом море, с двумя мачтами и двумя парусами трапециевидной формы, привязанными к реям их верхним и нижним ликтросом.
Спуск был назначен на шесть часов вечера, корпус трабаколо был уже освобождён от подпорок, и оставалось только вынуть клин, чтобы спустить его на воду.
В ожидании этого события клоуны, акробаты и бродячие музыканты взапуски соревновались в ловкости и талантах, к вящему удовольствию зрителей.
Особенно много народу толпилось вокруг музыкантов; больше всего зарабатывали гусляры. Они распевали гортанными голосами песни, любимые у них на родине, и подыгрывали себе на своих причудливых инструментах. Песни этих бродячих музыкантов стоило послушать.
Гусли, на которых играют эти уличные виртуозы, представляют собой инструмент со струнами, натянутыми на длинный-предлинный гриф; по струнам водят незатейливым смычком. Создаётся впечатление, что у гусляров мощные голоса, потому что поют они не только грудью, но и горлом.
Один из певцов – здоровенный малый, желтолицый и черноволосый, – держал между коленами инструмент, похожий на исхудавшую виолончель, и всей позой и жестами старался выразить содержание песенки, смысл которой можно передать так:
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Если томный блеск очей
Скрыли длинные ресницы,
Если ты не виден ей, –
Можешь пеньем насладиться.
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Спев первый куплет, певец взял деревянную чашку и обошёл слушателей в надежде собрать несколько медяков. Но сбор был, как видно, скудноват, ибо певец вернулся на прежнее место и решил растрогать слушателей вторым куплетом песенки.
Если ж бросит нежный взгляд, –
Сердце взять твоё сумеет,
Не отдаст его назад,
Им навеки завладеет…
Берегись, когда поёт
Черноглазая Зингара!
Ты не стой, разинув рот, –
Приглядись к ней: как поёт?
Опасны чары
Зингары!
Один из гуляющих, мужчина лет пятидесяти – пятидесяти пяти, слушал цыгана, как и все остальные, но поэтические чары песенки не возымели на него ни малейшего действия и кошелёк его так и не раскрылся. Правда, пела не сама Зингара, "взирая на него чёрными очами", а черномазое страшилище, выступавшее от её имени. Незнакомец собирался было уже уйти, так ничего и не заплатив, но сопровождавшая его девушка остановила его:
– Папа, у меня нет с собою денег. Дайте, пожалуйста, что-нибудь певцу.
Так гусляр получил пять-шесть крейцеров, которых ему бы не видать, если бы не вмешательство девушки. Её отец, человек несметно богатый, был вовсе уж не так скуп, чтобы отказать ярмарочному певцу в нескольких грошах;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116