Теперь во всем, что я пишу, есть влияние Вико. Вы можете толковать эту историю как вам угодно. Unum: боги снова и снова подбрасывали мне имя Вико, чтобы повлиять на мой художественный стиль, или, Duum: это были простые совпадения, а я придал им особое значение, восприняв их чересчур серьезно. Эти две гипотезы имеют абсолютно равные права на существование.
— Не совсем так, — возразил Эйнштейн. — Если у нас есть две конфликтующие теории, мы должны выбрать ту из них, которая лучше согласуется с фактами, или разработать теорию более высокого порядка, которая примиряла бы эти теории между собой — кстати, именно это я и пытаюсь сделать в случае с инерцией и гравитацией. Без такого творческого усилия, которое приводит идеи в соответствие с ощущениями, ум работает вхолостую.
Бэбкок скептически хмыкнул, и Эйнштейн вопросительно посмотрел на него.
— Наверное, вы удивитесь, джентльмены — устало сказал Бэбкок, — но я согласен со всем, что вы здесь говорили. Первое, чему меня научили в «Золотой Заре» — понимать, что мир преломляется в уме наблюдателя точно так же, как свет преломляется и увеличительном стекле. Напоминая мне об этом, вы зря стараетесь, ибо ваши слова отнюдь не улучшают мое положение — положение человека, который подвергается атакам черных магов. Я по-прежнему вне себя от страха, так как они уже продемонстрировали мне свои способности и намерения, лишив трех человек сначала рассудка, а потом и жизни.
— Никто не отрицает, что у вас есть опасные враги, — сказал Эйнштейн. — Но мне трудно поверить в то, что они способны манипулировать физической реальностью, с помощью своей… э-э-э… магии или чего-нибудь еще. Что, если они всего лишь ловко манипулируют сознанием своих жертв? Боюсь, мы не сможем разобраться в этом, пока не дослушаем вашу историю до конца.
— Верно, — согласился Джойс. — Расскажите нам обо всем, что с вами произошло. У меня уже есть некоторые гипотезы, и мне было бы очень интересно их проверить.
— Тогда мне не остается ничего иного, как продолжить свое повествование, — сказал сэр Джон.
И под непрекращающийся стук окна, дрожавшего под натиском фёна, он поведал Джойсу и Эйнштейну о своих дальнейших приключениях. То, что они услышали, расстроило все их предположения.
XXV
Письмо преподобного Вири, в котором упоминалось о твари с перепончатыми крыльями, чрезвычайно обеспокоило сэра Джона. Он решил узнать как можно больше о загадочном Алистере Кроули — руководителе ложной «Золотой Зари», в которой процветало распутство и черная магия; любовнике Лолы Левин, если верить Иезекилю (или Эзре, или Иеремии, или как там его еще звали) Паунду; маге, который однажды превратил Виктора Нойбурга в верблюда. Как все чаще подозревал сэр Джон, Кроули также был орудием, при помощи которого «неутомимые труженики» решили расправиться с семьей Вири.
Сэр Джон первым делом отправился в Британский музей. Едва он увидел это величественное здание, как сразу же с тревогой вспомнил свой сон, в котором Карл Маркс сбивчиво рассказывал ему историю масонства, причем к этому почему-то все время примешивалось убийство Юлия Цезаря.
Внимательно просмотрев «Литературное обозрение» за последние десять лет, сэр Джон узнал, что Кроули — автор более дюжины поэтических сборников, каждый из которых был камнем преткновения для литературных критиков. Так, критик из «Слушателя» вообще не смог составить мнение о поэзии Кроули, и в своей статье называл ее то «смелой» и «глубокой», то «возмутительной» и «отвратительной». «Искатель» отнесся к Кроули с большей благосклонностью: «Некоторые ограниченные и необъективные критики обвиняют Кроули во всех смертных грехах… Это и неудивительно, ибо очень трудно уследить за головокружительным полетом вольной птицы». «Фанфара» откровенно расписывается в собственном бессилии: «Мы вынуждены признать, что эти стихи превосходят возможности нашего интеллекта». «Кембриджское обозрение» злобно обрушивается на Кроули, называя очередной сборник его стихов «непристойной, отвратительной и чудовищной книгой, которая должна вызвать бурный протест защитников хорошей литературы и добропорядочности». «Эрботский вестник», вторя «Фанфаре», в отчаянии называет стихи Кроули «настолько глубокими, что некоторые места в них просто невозможно понять». «Атеист» неохотно признает наличие у Кроули поэтического дара: «Мы далеки от того, чтобы одобрять мечтательный романтизм поэта, но его последовательное отрицание сверхъестественного, божественного и мистического не может не вызывать у нас уважения». Парадоксально, но «Религиозный вестник» тоже одобрительно отзывается о поэзии Кроули: «Чувство Бога, отчетливо проявляющееся во всех произведениях поэта, позволяет надеяться на то, что однажды он достигнет истинного просветления». «Йоркширский часовой» настроен весьма критически: «Поэзия мистера Кроули, если ее вообще можно назвать поэзией, просто несерьезна», тогда как «Литературный гид» называет его стихи «шедевром интеллектуальной поэзии и сатиры».
Алистера Кроули не обходили вниманием и газеты. Так, в 1909 году — в том самом году, когда сэр Джон закончил Кембридж, а безумный Пикассо шокировал Париж своей первой кубистской картиной, — «Таймс» подробно комментировала судебный процесс между Кроули и Макгрегором Матерсом. Хотя репортер «Таймс» относился к обоим мистикам с нескрываемым сарказмом, сэру Джону все же удалось извлечь из его статей кое-какую объективную информацию. В частности, он понял, что Матерс пытался помешать Кроули опубликовать в журнале под названием «Равноденствие» материалы настоящей «Золотой Зари», но это было лишь удобным поводом для судебного разбирательства. Подлинная же причина конфликта между Матерсом и Кроули состояла в том, что каждый из них объявлял себя единственным законным главой Незримой Коллегии розенкрейцеров. Это не удивило сэра Джона, ибо Джоунз уже давно рассказал ему о том, что Кроули, Матерс и несколько других самозванцев основали псевдо-розенкрейцерские ложи, пытаясь оттеснить на второй план настоящую «Золотую Зарю». Как бы то ни было, судья не дал этим двум самозванцам превратить судебный процесс в банальное выяснение отношений, заявив, что споры подобного рода не могут решаться в суде. После долгого разбирательства суд к конце концов постановил, что Матерс не вправе запрещать Кроули публиковать тексты, о происхождении которых нет никаких определенных сведений и которые, по утверждению обеих сторон, были написаны высшими разумными сущностями, не пожелавшими принять телесную форму и выступить в суде в качестве свидетелей.
Прочитав об этом, сэр Джон невольно улыбнулся. Судя по всему, этот судебный процесс все же превратился в фарс, несмотря на все старания судьи. Так, Матерс на перекрестном допросе был вынужден признать, что иногда объявлял себя новым воплощением короля Чарльза I. Кроули же, давая показания, назвал себя величайшим альпинистом всех времен и народов.
Истинность последнего утверждения вызвала у сэра Джона справедливые сомнения, поэтому он немедленно отправился в Альпийский клуб. Члены клуба охотно и не без злорадства эти сомнения подтвердили. «Алистер Кроули, — сказал ему мистер Мортимер, секретарь клуба, — величайший хвастун всех времен и народов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Не совсем так, — возразил Эйнштейн. — Если у нас есть две конфликтующие теории, мы должны выбрать ту из них, которая лучше согласуется с фактами, или разработать теорию более высокого порядка, которая примиряла бы эти теории между собой — кстати, именно это я и пытаюсь сделать в случае с инерцией и гравитацией. Без такого творческого усилия, которое приводит идеи в соответствие с ощущениями, ум работает вхолостую.
Бэбкок скептически хмыкнул, и Эйнштейн вопросительно посмотрел на него.
— Наверное, вы удивитесь, джентльмены — устало сказал Бэбкок, — но я согласен со всем, что вы здесь говорили. Первое, чему меня научили в «Золотой Заре» — понимать, что мир преломляется в уме наблюдателя точно так же, как свет преломляется и увеличительном стекле. Напоминая мне об этом, вы зря стараетесь, ибо ваши слова отнюдь не улучшают мое положение — положение человека, который подвергается атакам черных магов. Я по-прежнему вне себя от страха, так как они уже продемонстрировали мне свои способности и намерения, лишив трех человек сначала рассудка, а потом и жизни.
— Никто не отрицает, что у вас есть опасные враги, — сказал Эйнштейн. — Но мне трудно поверить в то, что они способны манипулировать физической реальностью, с помощью своей… э-э-э… магии или чего-нибудь еще. Что, если они всего лишь ловко манипулируют сознанием своих жертв? Боюсь, мы не сможем разобраться в этом, пока не дослушаем вашу историю до конца.
— Верно, — согласился Джойс. — Расскажите нам обо всем, что с вами произошло. У меня уже есть некоторые гипотезы, и мне было бы очень интересно их проверить.
— Тогда мне не остается ничего иного, как продолжить свое повествование, — сказал сэр Джон.
И под непрекращающийся стук окна, дрожавшего под натиском фёна, он поведал Джойсу и Эйнштейну о своих дальнейших приключениях. То, что они услышали, расстроило все их предположения.
XXV
Письмо преподобного Вири, в котором упоминалось о твари с перепончатыми крыльями, чрезвычайно обеспокоило сэра Джона. Он решил узнать как можно больше о загадочном Алистере Кроули — руководителе ложной «Золотой Зари», в которой процветало распутство и черная магия; любовнике Лолы Левин, если верить Иезекилю (или Эзре, или Иеремии, или как там его еще звали) Паунду; маге, который однажды превратил Виктора Нойбурга в верблюда. Как все чаще подозревал сэр Джон, Кроули также был орудием, при помощи которого «неутомимые труженики» решили расправиться с семьей Вири.
Сэр Джон первым делом отправился в Британский музей. Едва он увидел это величественное здание, как сразу же с тревогой вспомнил свой сон, в котором Карл Маркс сбивчиво рассказывал ему историю масонства, причем к этому почему-то все время примешивалось убийство Юлия Цезаря.
Внимательно просмотрев «Литературное обозрение» за последние десять лет, сэр Джон узнал, что Кроули — автор более дюжины поэтических сборников, каждый из которых был камнем преткновения для литературных критиков. Так, критик из «Слушателя» вообще не смог составить мнение о поэзии Кроули, и в своей статье называл ее то «смелой» и «глубокой», то «возмутительной» и «отвратительной». «Искатель» отнесся к Кроули с большей благосклонностью: «Некоторые ограниченные и необъективные критики обвиняют Кроули во всех смертных грехах… Это и неудивительно, ибо очень трудно уследить за головокружительным полетом вольной птицы». «Фанфара» откровенно расписывается в собственном бессилии: «Мы вынуждены признать, что эти стихи превосходят возможности нашего интеллекта». «Кембриджское обозрение» злобно обрушивается на Кроули, называя очередной сборник его стихов «непристойной, отвратительной и чудовищной книгой, которая должна вызвать бурный протест защитников хорошей литературы и добропорядочности». «Эрботский вестник», вторя «Фанфаре», в отчаянии называет стихи Кроули «настолько глубокими, что некоторые места в них просто невозможно понять». «Атеист» неохотно признает наличие у Кроули поэтического дара: «Мы далеки от того, чтобы одобрять мечтательный романтизм поэта, но его последовательное отрицание сверхъестественного, божественного и мистического не может не вызывать у нас уважения». Парадоксально, но «Религиозный вестник» тоже одобрительно отзывается о поэзии Кроули: «Чувство Бога, отчетливо проявляющееся во всех произведениях поэта, позволяет надеяться на то, что однажды он достигнет истинного просветления». «Йоркширский часовой» настроен весьма критически: «Поэзия мистера Кроули, если ее вообще можно назвать поэзией, просто несерьезна», тогда как «Литературный гид» называет его стихи «шедевром интеллектуальной поэзии и сатиры».
Алистера Кроули не обходили вниманием и газеты. Так, в 1909 году — в том самом году, когда сэр Джон закончил Кембридж, а безумный Пикассо шокировал Париж своей первой кубистской картиной, — «Таймс» подробно комментировала судебный процесс между Кроули и Макгрегором Матерсом. Хотя репортер «Таймс» относился к обоим мистикам с нескрываемым сарказмом, сэру Джону все же удалось извлечь из его статей кое-какую объективную информацию. В частности, он понял, что Матерс пытался помешать Кроули опубликовать в журнале под названием «Равноденствие» материалы настоящей «Золотой Зари», но это было лишь удобным поводом для судебного разбирательства. Подлинная же причина конфликта между Матерсом и Кроули состояла в том, что каждый из них объявлял себя единственным законным главой Незримой Коллегии розенкрейцеров. Это не удивило сэра Джона, ибо Джоунз уже давно рассказал ему о том, что Кроули, Матерс и несколько других самозванцев основали псевдо-розенкрейцерские ложи, пытаясь оттеснить на второй план настоящую «Золотую Зарю». Как бы то ни было, судья не дал этим двум самозванцам превратить судебный процесс в банальное выяснение отношений, заявив, что споры подобного рода не могут решаться в суде. После долгого разбирательства суд к конце концов постановил, что Матерс не вправе запрещать Кроули публиковать тексты, о происхождении которых нет никаких определенных сведений и которые, по утверждению обеих сторон, были написаны высшими разумными сущностями, не пожелавшими принять телесную форму и выступить в суде в качестве свидетелей.
Прочитав об этом, сэр Джон невольно улыбнулся. Судя по всему, этот судебный процесс все же превратился в фарс, несмотря на все старания судьи. Так, Матерс на перекрестном допросе был вынужден признать, что иногда объявлял себя новым воплощением короля Чарльза I. Кроули же, давая показания, назвал себя величайшим альпинистом всех времен и народов.
Истинность последнего утверждения вызвала у сэра Джона справедливые сомнения, поэтому он немедленно отправился в Альпийский клуб. Члены клуба охотно и не без злорадства эти сомнения подтвердили. «Алистер Кроули, — сказал ему мистер Мортимер, секретарь клуба, — величайший хвастун всех времен и народов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75