Наш клуб не засчитал ни одного совершенного им восхождения». Впрочем, дальнейшее расследование и здесь выявило противоречия, которые, казалось, для жизни Кроули так же естественны, как туман для лондонских улиц. Выяснилось, что вражда между Кроули и Альпийским клубом началась еще в 1890-х годах, при этом стороны так часто обвиняли друг друга во лжи, что установить истину уже было практически невозможно. Тем не менее, Мортимер обронил фразу, которая позволяла предположить, что успехи Кроули в скалолазании не так уж незначительны. По его словам, лучший альпинист Германии Оскар Эккенштейн часто называл Кроули своим единственным достойным соперником. «Но, — поспешно добавил Мортимер, — Эккенштейн немецкий еврей, к тому же имеет зуб против нас, поэтому нет ничего удивительного в том, что он поддерживает Кроули».
После визита в Альпийский клуб сэр Джон решил навести справки о своем таинственном противнике среди людей, знающих лондонский свет как свои пять пальцев.
— Кроули, конечно, плут, но очень обаятельный, — сказал ему Макс Бирбом. — Я бы не назвал его негодяем, однако он прилагает немало усилий для того, чтобы произвести именно такое впечатление.
— Да? — с сомнением переспросил сэр Джон. — А в чем, по-вашему, разница между плутом и негодяем?
— Плут, — безапелляционно заявил Бирбом, — в грош не ставит мораль, но у него все же есть хоть немного чести. У негодяя же нет ни морали, ни чести.
— Гм, теперь я, кажется, понимаю, — сказал сэр Джон, по-прежнему ничего не понимая. — А не могли бы вы привести мне какой-нибудь пример плутовства Кроули?
Бирбом захихикал.
— Примеров сотни, но один из них нравится мне особенно. В Париже есть памятник Оскару Уайльду, созданный одним очень талантливым молодым скульптором, Якобом Эпштейном. Французы, видите ли, решили показать всему миру, что относятся к сексуальной ориентации Уайльда более терпимо, чем мы, англичане, и признают гениальную личность, каковы бы ни были ее пороки. — Он снова хихикнул. — Но когда Эпштейн закончил статую, оказалось, что их терпимость тоже имеет границы. Дело в том, что Эпштейн изваял Уайльда голым. Учитывая… э-э-э… репутацию Уайльда, это было, пожалуй, чересчур, но французы не могли, обидеть Эпштейна и отказаться от статуи, да и заказ уже был оплачен. Тогда они наняли какого-то мастерового, чтобы тот прикрепил к… э-э-э… срамному месту статуи фиговый лист. И как вы думаете, что сделал Кроули? Ночью он пробрался в парк и с помощью молотка и зубила отбил от статуи этот лист. Чтобы сделать скандал еще более громким, он в ту же ночь возвратился в Лондон и появился в «Кларидже» с этим фиговым листом на своих штанах! — Теперь уже Бирбом расхохотался. — Вот это я называю плутовством, так как не вижу тут никакого негодяйства.
Мнение прекрасной Флоренс Фарр, самой известной актрисы Лондона, было таким же неоднозначным, как и мнения литературных критиков. «Десять лет назад, — сказала она, — когда я часто виделась с Алистером, он был самым красивым, самым остроумным и самым блестящим молодым человеком в Лондоне. Но в то же время он был самым отъявленным хамом и мерзавцем из всех, кого я знала. Судя по тому, что я о нем время от времени слышу, эти противоречия в нем постоянно усиливаются. Он либо закончит свою жизнь на виселице, либо станет святым».
Виктор Нойбург — молодой поэт, которого Кроули, по словам Джоунза, однажды превратил в верблюда, — вообще не захотел встречаться с сэром Джоном. Вместо этого он прислал свою визитную карточку, на которой бисерным почерком написал: «Ни один человек на свете не понимает и не способен понять Алистера Кроули, но тот, кто дорожит своим рассудком, ни за что не станет с ним связываться».
Писатель Ричард Олдингтон был резок в своей оценке: «Роден называет Кроули величайшим из ныне живущих поэтов, но, боюсь, он говорит так только потому, что Кроули посвятил его скульптурам целый сборник стихов. Лично я не переношу поэзию Кроули и считаю ее слишком викторианской, многословной и напыщенной. В ней нет ничего современного».
Джеральд Келли, самый модный художник Англии, которого, по слухам, вот-вот должны были избрать в Королевскую академию изящных искусств, сказал: «Прошу извинить меня, сэр Джон, но я не стану обсуждать с вами Алистера Кроули, ибо он, как вам, наверное, уже известно, был моим шурином. Скажу вам только одно: когда моя сестра наконец с ним развелась, я не особенно горевал».
Математик Бертран Рассел был точен, как и подобает ученому: «Я еще никогда не встречал любителя, который разбирался бы в современной математике так же хорошо, как Алистер Кроули. Однако в остальном его мозги — это болото сентиментального мистицизма. Я слышал, что он отлично играет в шахматы, поэтому вам стоит заглянуть в Лондонский шахматный клуб».
В Лондонском шахматном клубе сэр Джон нашел немало поклонников шахматного таланта Кроули, и все они выражали сожаление по поводу того, что он уделяет игре так мало времени. «Он мог бы стать гроссмейстером, — с грустью заметил один из членов Клуба, — если бы не разменивал себя на такие глупости, как скалолазание и поэзия, и не ездил на Восток притуплять свой ум индусскими суевериями».
«Алистер, — сказал другой любитель шахмат, — единственный из известных мне шахматистов-любителей, который может выиграть вслепую почти все или даже все партии в сеансе одновременной игры на нескольких досках. Вообще, — он понизил голос, — у него был один фокус, который всем нам казался настоящим волшебством. Иногда он приглашал к себе какого-нибудь шахматиста, расставлял фигуры и удалялся в спальню с одной из своих любовниц. Оттуда он выкрикивал ходы, и неизменно выигрывал. По его словам, этим он хотел показать нам, что такое настоящая концентрация».
Сэр Джон густо покраснел и воскликнул: «Как можно так неуважительно относиться к женщине!»
«Видите ли, — сказал шахматист, подмигивая, — судя по звукам, которые доносились из спальни во время игры, леди в это время получала огромное удовольствие, причем несколько раз подряд».
Сэр Джон вышел из шахматного клуба, поражаясь тому, как хорошо лики дьявола скрыты от непосвященных. В том, что казалось этим шахматистам вульгарными трюками и умственной гимнастикой, любой, кто знаком с черной магией, сразу же распознал бы нечто гораздо худшее: Кроули таким образом готовил себя к ритуалу Пана. В этом ритуале длительное сексуальное наслаждение используется для того, чтобы возбудить все чувства и открыть дверь в астральный мир.
В конце дня сэр Джон совершил поход по книжным магазинам. после долгих и безуспешных поисков ему наконец-то улыбнулась удача: в одном из магазинов он увидел «Книгу четыре» — одно из скандальных творений Кроули. Надпись на первой странице гласила, что эта книга просто и доступно объясняет все таинства йоги и магии. Сэр Джон расплатился и поспешил на вокзал, так как ему не терпелось познакомиться с «Книгой четыре» поближе.
Когда сэр Джон возвратился домой, ломая голову над теми противоречивыми и тревожными сведениями, которые ему удалось собрать о своем противнике, на столе в прихожей его уже ждала небольшая бандероль. Судя по штемпелю, она была отправлена из того почтового отделения в Лондоне, которое обычно использована «Золотая Заря». Это показалось сэру Джону странным, так как Джоунз еще не вернулся из Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
После визита в Альпийский клуб сэр Джон решил навести справки о своем таинственном противнике среди людей, знающих лондонский свет как свои пять пальцев.
— Кроули, конечно, плут, но очень обаятельный, — сказал ему Макс Бирбом. — Я бы не назвал его негодяем, однако он прилагает немало усилий для того, чтобы произвести именно такое впечатление.
— Да? — с сомнением переспросил сэр Джон. — А в чем, по-вашему, разница между плутом и негодяем?
— Плут, — безапелляционно заявил Бирбом, — в грош не ставит мораль, но у него все же есть хоть немного чести. У негодяя же нет ни морали, ни чести.
— Гм, теперь я, кажется, понимаю, — сказал сэр Джон, по-прежнему ничего не понимая. — А не могли бы вы привести мне какой-нибудь пример плутовства Кроули?
Бирбом захихикал.
— Примеров сотни, но один из них нравится мне особенно. В Париже есть памятник Оскару Уайльду, созданный одним очень талантливым молодым скульптором, Якобом Эпштейном. Французы, видите ли, решили показать всему миру, что относятся к сексуальной ориентации Уайльда более терпимо, чем мы, англичане, и признают гениальную личность, каковы бы ни были ее пороки. — Он снова хихикнул. — Но когда Эпштейн закончил статую, оказалось, что их терпимость тоже имеет границы. Дело в том, что Эпштейн изваял Уайльда голым. Учитывая… э-э-э… репутацию Уайльда, это было, пожалуй, чересчур, но французы не могли, обидеть Эпштейна и отказаться от статуи, да и заказ уже был оплачен. Тогда они наняли какого-то мастерового, чтобы тот прикрепил к… э-э-э… срамному месту статуи фиговый лист. И как вы думаете, что сделал Кроули? Ночью он пробрался в парк и с помощью молотка и зубила отбил от статуи этот лист. Чтобы сделать скандал еще более громким, он в ту же ночь возвратился в Лондон и появился в «Кларидже» с этим фиговым листом на своих штанах! — Теперь уже Бирбом расхохотался. — Вот это я называю плутовством, так как не вижу тут никакого негодяйства.
Мнение прекрасной Флоренс Фарр, самой известной актрисы Лондона, было таким же неоднозначным, как и мнения литературных критиков. «Десять лет назад, — сказала она, — когда я часто виделась с Алистером, он был самым красивым, самым остроумным и самым блестящим молодым человеком в Лондоне. Но в то же время он был самым отъявленным хамом и мерзавцем из всех, кого я знала. Судя по тому, что я о нем время от времени слышу, эти противоречия в нем постоянно усиливаются. Он либо закончит свою жизнь на виселице, либо станет святым».
Виктор Нойбург — молодой поэт, которого Кроули, по словам Джоунза, однажды превратил в верблюда, — вообще не захотел встречаться с сэром Джоном. Вместо этого он прислал свою визитную карточку, на которой бисерным почерком написал: «Ни один человек на свете не понимает и не способен понять Алистера Кроули, но тот, кто дорожит своим рассудком, ни за что не станет с ним связываться».
Писатель Ричард Олдингтон был резок в своей оценке: «Роден называет Кроули величайшим из ныне живущих поэтов, но, боюсь, он говорит так только потому, что Кроули посвятил его скульптурам целый сборник стихов. Лично я не переношу поэзию Кроули и считаю ее слишком викторианской, многословной и напыщенной. В ней нет ничего современного».
Джеральд Келли, самый модный художник Англии, которого, по слухам, вот-вот должны были избрать в Королевскую академию изящных искусств, сказал: «Прошу извинить меня, сэр Джон, но я не стану обсуждать с вами Алистера Кроули, ибо он, как вам, наверное, уже известно, был моим шурином. Скажу вам только одно: когда моя сестра наконец с ним развелась, я не особенно горевал».
Математик Бертран Рассел был точен, как и подобает ученому: «Я еще никогда не встречал любителя, который разбирался бы в современной математике так же хорошо, как Алистер Кроули. Однако в остальном его мозги — это болото сентиментального мистицизма. Я слышал, что он отлично играет в шахматы, поэтому вам стоит заглянуть в Лондонский шахматный клуб».
В Лондонском шахматном клубе сэр Джон нашел немало поклонников шахматного таланта Кроули, и все они выражали сожаление по поводу того, что он уделяет игре так мало времени. «Он мог бы стать гроссмейстером, — с грустью заметил один из членов Клуба, — если бы не разменивал себя на такие глупости, как скалолазание и поэзия, и не ездил на Восток притуплять свой ум индусскими суевериями».
«Алистер, — сказал другой любитель шахмат, — единственный из известных мне шахматистов-любителей, который может выиграть вслепую почти все или даже все партии в сеансе одновременной игры на нескольких досках. Вообще, — он понизил голос, — у него был один фокус, который всем нам казался настоящим волшебством. Иногда он приглашал к себе какого-нибудь шахматиста, расставлял фигуры и удалялся в спальню с одной из своих любовниц. Оттуда он выкрикивал ходы, и неизменно выигрывал. По его словам, этим он хотел показать нам, что такое настоящая концентрация».
Сэр Джон густо покраснел и воскликнул: «Как можно так неуважительно относиться к женщине!»
«Видите ли, — сказал шахматист, подмигивая, — судя по звукам, которые доносились из спальни во время игры, леди в это время получала огромное удовольствие, причем несколько раз подряд».
Сэр Джон вышел из шахматного клуба, поражаясь тому, как хорошо лики дьявола скрыты от непосвященных. В том, что казалось этим шахматистам вульгарными трюками и умственной гимнастикой, любой, кто знаком с черной магией, сразу же распознал бы нечто гораздо худшее: Кроули таким образом готовил себя к ритуалу Пана. В этом ритуале длительное сексуальное наслаждение используется для того, чтобы возбудить все чувства и открыть дверь в астральный мир.
В конце дня сэр Джон совершил поход по книжным магазинам. после долгих и безуспешных поисков ему наконец-то улыбнулась удача: в одном из магазинов он увидел «Книгу четыре» — одно из скандальных творений Кроули. Надпись на первой странице гласила, что эта книга просто и доступно объясняет все таинства йоги и магии. Сэр Джон расплатился и поспешил на вокзал, так как ему не терпелось познакомиться с «Книгой четыре» поближе.
Когда сэр Джон возвратился домой, ломая голову над теми противоречивыми и тревожными сведениями, которые ему удалось собрать о своем противнике, на столе в прихожей его уже ждала небольшая бандероль. Судя по штемпелю, она была отправлена из того почтового отделения в Лондоне, которое обычно использована «Золотая Заря». Это показалось сэру Джону странным, так как Джоунз еще не вернулся из Парижа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75