А что было? Вы пришли в гости к Полине Семеновне, большой поклоннице вашего театра, мы с вами разговорились, выпили коньячку... Вас что-то смущает?
- Мы не пили с вами коньяк.
- В самом деле? Совсем забыли за разговором. Но мы сейчас это исправим. - Молотов наполнил два хрустальных лафитничка. - Ваше здоровье, Соломон Михайлович!
- Ваше здоровье, Вячеслав Михайлович!..
Уже в прихожей, прощаясь с гостеприимными хозяевами, Михоэлс спросил:
- После поездки мне нужно будет представить отчет?
- Отчет?.. Да, обязательно. А как же? Всем будет интересно узнать подробности вашей поездки. Вас непременно попросят выступить перед артистами, писателями. Может быть, даже опубликуете свой рассказ. Это и будет ваш отчет.
- Что ж, буду вести дневник. У меня как раз есть подходящий красный блокнот...
Когда за Михоэлсом закрылась дверь, выражение оживления покинуло лицо Молотова. Он долго сидел за столом в гостиной, сцепив перед собой руки.
Жемчужина села напротив. Спросила:
- Что-то не так?
Он ответил не сразу:
- Не знаю.
Снова надолго задумался. Потом сказал:
- Тебе не нужно ходить в ГОСЕТ.
Она возмутилась:
- Но почему? Это прекрасный театр!
- Это еврейский театр.
- Это государственный еврейский театр! Он свидетельствует о торжестве сталинской национальной политики!
- От национального до националистического всего один шаг.
Полина Семеновна нахмурилась. Она не привыкла, чтобы ею командовали. Молотов может командовать в своем наркомате, а в доме она хозяйка. В юности она была подпольщицей, руководила большевистской боевой группой на Украине, занятой Деникиным. Там и стала из Карповской Жемчужиной - это была ее партийная кличка. Она вышла замуж за Молотова в 1921 году, познакомились на Международном женском конгрессе. За двадцать два года она очень хорошо изучила характер мужа. Он был человеком покладистым. Но если говорил "нет", к этому стоило прислушаться.
Она спросила:
- В чем дело?
Он снял пенсне, потер пальцами натруженную переносицу и снова надел пенсне. И только после этого ответил:
- Не знаю. Я не понимаю, что происходит. И мне это очень не нравится.
Эту же фразу, почти слово в слово, произнес в этот вечер еще один человек. Заместитель Молотова по Наркомату иностранных дел, заместитель начальника Совинформбюро Соломон Абрамович Лозовский. Крупный, холеный, всегда в прекрасной шевиотовой тройке, с тщательно повязанным галстуком, с сединой в густых усах и профессорской бородке. Член партии с 1901 года. С большим опытом ссылок, побегов и подпольной партийной работы. Он заставил Михоэлса подробно, очень подробно повторить его разговор с Молотовым. После этого и сказал:
- Не нравится мне это.
- Почему? - спросил Михоэлс.
- Тебя ввели в какую-то очень большую игру. Причем используют втемную. Не посвящая в суть роли. Это мне и не нравится.
- Почему? - повторил Михоэлс.
- Что делают с фигурой, когда она сыграет свою роль?
- Ты думаешь, Крым - игра?
- В этом нет ни малейших сомнений. Весь вопрос - какая?
- Разве с тобой он этого не обсуждал?
- Кто?
- Как - кто? Молотов.
- При чем здесь Молотов? Молотов - исполнитель. По своей инициативе он полшага не сделает! За всем этим стоит не Молотов.
- Ты думаешь...
- Да. Сталин.
Через два дня Михоэлс и Фефер стояли на краю летного поля и смотрели, как военные авиатехники освобождают от маскировочной сетки двухмоторный транспортный самолет. Они были в одинаковых черных костюмах, срочно пошитых для них в ателье наркоминдела, с одинаковыми фибровыми чемоданами, выданными им по ордеру в Военторге, в одинаковых серых габардиновых макинтошах. Как цирковая гастролирующая пара Пат и Паташон.
- Как называется этот самолет? - спросил Михоэлс у сопровождавшего их начальника аэродромной охраны.
- "Дуглас", товарищ Михоэлс.
- Это американский самолет?
- Так точно, американский.
- Выглядит неплохо. А из Ташкента я летел на нашем. Казалось: вот-вот развалится. Но, как ни странно, не развалился. Хочется верить, что это "дуглас" тоже не развалится. - Он повернулся к Феферу: - Ицик, вы раньше летали на самолете?
- Нет. А что?
- Не нужно так нервничать. Это не так уж страшно. Я вам дам только один хороший совет. Если вас потянет блевать, не выскакивайте-таки на улицу.
Начальник охраны засмеялся.
Фефер раздраженно буркнул:
- Не стройте из себя еврея больше, чем вы есть.
Михоэлс удивился:
- А кого же мне из себя строить? Нас и посылают в Америку, чтобы мы строили из себя евреев!
Через час, уже в самолете, Фефер сделал первую запись в своем новеньком черном блокноте:
"Взлетели с аэродрома (секр.). Курс (секр.).
В присутствии начальника охраны М. высказал клеветническое утверждение, что советские самолеты могут развалиться в воздухе.
Воздушные ямы вызывают оч. непр. ощущения.
Трудно представить, что через десять - пятнадцать часов мы уже будем в Америке".
3. ОТЧЕТ
I
Красный блокнот:
"Из Москвы до Нью-Йорка я и Фефер добирались в течение сорока дней.
Этот рекорд был нами поставлен не на волах, не на верблюдах, а на всамделишных американских самолетах.
В Тегеране нас продержали в ожидании "прайорити" - преимущественного права посадки на самолет - три недели. Успокаивали тем, что как только мы оторвемся от иранской земли, то "ляжем на прямой курс". Опять же, если не будет никаких случайностей над горами или над океаном и ежели все прививки против чумы, тифа, холеры, желтой лихорадки и многих других болезней будут в порядке. В этом случае мы без всяких задержек долетим до США.
Держи карман шире.
Мы пронеслись над Персидским заливом, пересекли Иран, проплыли над Палестиной и, огибая Порт-Саид, поклонились с высоты пирамидам и приземлились в Каире. Здесь повторилось то же, что в Тегеране. Прождали дней восемь, и при посадке нас снова заверили, что теперь-то мы уж точно "ляжем на прямой курс". Но в Хартуме нам пришлось несколько дней дышать накаленным воздухом пустыни, а в Аккре - влагой Золотого Берега. Если учесть все это, приходится даже удивляться, как это мы уложились всего в сорок дней.
Естественно, что многократные пересадки и задержки в пути, вовсе не связанные ни со случайностями, ни с прививками, не могли не влиять на наше настроение. И в минуты, когда глаз был уже насыщен множеством памятников, которые старый шах наставил себе при жизни в Тегеране, когда слух притупился от шума многоязычной толпы в Каире, когда ноги устали от беготни по офисам с просьбами и требованиями отправить нас с ближайшим самолетом, когда мы уже без переводчика понимали, что унылый рефрен "Мэй би, туморроу монинг" означает "Может быть, завтра утром", - мы в припадке человеческой слабости готовы были объяснить все эти многодневные задержки не войной, как нам говорили, а холодком, попросту говоря - отсутствием энтузиазма у лиц, от которых зависел наш полет.
Все это, однако, смягчалось другими, теплыми волнами, которые докатывались до нас, ибо, как граждане СССР, лишь недавно расставшиеся с родной землей, мы вызывали к себе необычайный интерес со стороны самых разнообразных людей в самых разнообразных местах.
Врач-перс в Тегеране. Гид-араб у пирамид в Каире. Американский военный летчик в Хартуме. Еврейская девушка, медсестра в Иерусалиме. Лодочник на Золотом Берегу. Каменотес на острове Осенчен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
- Мы не пили с вами коньяк.
- В самом деле? Совсем забыли за разговором. Но мы сейчас это исправим. - Молотов наполнил два хрустальных лафитничка. - Ваше здоровье, Соломон Михайлович!
- Ваше здоровье, Вячеслав Михайлович!..
Уже в прихожей, прощаясь с гостеприимными хозяевами, Михоэлс спросил:
- После поездки мне нужно будет представить отчет?
- Отчет?.. Да, обязательно. А как же? Всем будет интересно узнать подробности вашей поездки. Вас непременно попросят выступить перед артистами, писателями. Может быть, даже опубликуете свой рассказ. Это и будет ваш отчет.
- Что ж, буду вести дневник. У меня как раз есть подходящий красный блокнот...
Когда за Михоэлсом закрылась дверь, выражение оживления покинуло лицо Молотова. Он долго сидел за столом в гостиной, сцепив перед собой руки.
Жемчужина села напротив. Спросила:
- Что-то не так?
Он ответил не сразу:
- Не знаю.
Снова надолго задумался. Потом сказал:
- Тебе не нужно ходить в ГОСЕТ.
Она возмутилась:
- Но почему? Это прекрасный театр!
- Это еврейский театр.
- Это государственный еврейский театр! Он свидетельствует о торжестве сталинской национальной политики!
- От национального до националистического всего один шаг.
Полина Семеновна нахмурилась. Она не привыкла, чтобы ею командовали. Молотов может командовать в своем наркомате, а в доме она хозяйка. В юности она была подпольщицей, руководила большевистской боевой группой на Украине, занятой Деникиным. Там и стала из Карповской Жемчужиной - это была ее партийная кличка. Она вышла замуж за Молотова в 1921 году, познакомились на Международном женском конгрессе. За двадцать два года она очень хорошо изучила характер мужа. Он был человеком покладистым. Но если говорил "нет", к этому стоило прислушаться.
Она спросила:
- В чем дело?
Он снял пенсне, потер пальцами натруженную переносицу и снова надел пенсне. И только после этого ответил:
- Не знаю. Я не понимаю, что происходит. И мне это очень не нравится.
Эту же фразу, почти слово в слово, произнес в этот вечер еще один человек. Заместитель Молотова по Наркомату иностранных дел, заместитель начальника Совинформбюро Соломон Абрамович Лозовский. Крупный, холеный, всегда в прекрасной шевиотовой тройке, с тщательно повязанным галстуком, с сединой в густых усах и профессорской бородке. Член партии с 1901 года. С большим опытом ссылок, побегов и подпольной партийной работы. Он заставил Михоэлса подробно, очень подробно повторить его разговор с Молотовым. После этого и сказал:
- Не нравится мне это.
- Почему? - спросил Михоэлс.
- Тебя ввели в какую-то очень большую игру. Причем используют втемную. Не посвящая в суть роли. Это мне и не нравится.
- Почему? - повторил Михоэлс.
- Что делают с фигурой, когда она сыграет свою роль?
- Ты думаешь, Крым - игра?
- В этом нет ни малейших сомнений. Весь вопрос - какая?
- Разве с тобой он этого не обсуждал?
- Кто?
- Как - кто? Молотов.
- При чем здесь Молотов? Молотов - исполнитель. По своей инициативе он полшага не сделает! За всем этим стоит не Молотов.
- Ты думаешь...
- Да. Сталин.
Через два дня Михоэлс и Фефер стояли на краю летного поля и смотрели, как военные авиатехники освобождают от маскировочной сетки двухмоторный транспортный самолет. Они были в одинаковых черных костюмах, срочно пошитых для них в ателье наркоминдела, с одинаковыми фибровыми чемоданами, выданными им по ордеру в Военторге, в одинаковых серых габардиновых макинтошах. Как цирковая гастролирующая пара Пат и Паташон.
- Как называется этот самолет? - спросил Михоэлс у сопровождавшего их начальника аэродромной охраны.
- "Дуглас", товарищ Михоэлс.
- Это американский самолет?
- Так точно, американский.
- Выглядит неплохо. А из Ташкента я летел на нашем. Казалось: вот-вот развалится. Но, как ни странно, не развалился. Хочется верить, что это "дуглас" тоже не развалится. - Он повернулся к Феферу: - Ицик, вы раньше летали на самолете?
- Нет. А что?
- Не нужно так нервничать. Это не так уж страшно. Я вам дам только один хороший совет. Если вас потянет блевать, не выскакивайте-таки на улицу.
Начальник охраны засмеялся.
Фефер раздраженно буркнул:
- Не стройте из себя еврея больше, чем вы есть.
Михоэлс удивился:
- А кого же мне из себя строить? Нас и посылают в Америку, чтобы мы строили из себя евреев!
Через час, уже в самолете, Фефер сделал первую запись в своем новеньком черном блокноте:
"Взлетели с аэродрома (секр.). Курс (секр.).
В присутствии начальника охраны М. высказал клеветническое утверждение, что советские самолеты могут развалиться в воздухе.
Воздушные ямы вызывают оч. непр. ощущения.
Трудно представить, что через десять - пятнадцать часов мы уже будем в Америке".
3. ОТЧЕТ
I
Красный блокнот:
"Из Москвы до Нью-Йорка я и Фефер добирались в течение сорока дней.
Этот рекорд был нами поставлен не на волах, не на верблюдах, а на всамделишных американских самолетах.
В Тегеране нас продержали в ожидании "прайорити" - преимущественного права посадки на самолет - три недели. Успокаивали тем, что как только мы оторвемся от иранской земли, то "ляжем на прямой курс". Опять же, если не будет никаких случайностей над горами или над океаном и ежели все прививки против чумы, тифа, холеры, желтой лихорадки и многих других болезней будут в порядке. В этом случае мы без всяких задержек долетим до США.
Держи карман шире.
Мы пронеслись над Персидским заливом, пересекли Иран, проплыли над Палестиной и, огибая Порт-Саид, поклонились с высоты пирамидам и приземлились в Каире. Здесь повторилось то же, что в Тегеране. Прождали дней восемь, и при посадке нас снова заверили, что теперь-то мы уж точно "ляжем на прямой курс". Но в Хартуме нам пришлось несколько дней дышать накаленным воздухом пустыни, а в Аккре - влагой Золотого Берега. Если учесть все это, приходится даже удивляться, как это мы уложились всего в сорок дней.
Естественно, что многократные пересадки и задержки в пути, вовсе не связанные ни со случайностями, ни с прививками, не могли не влиять на наше настроение. И в минуты, когда глаз был уже насыщен множеством памятников, которые старый шах наставил себе при жизни в Тегеране, когда слух притупился от шума многоязычной толпы в Каире, когда ноги устали от беготни по офисам с просьбами и требованиями отправить нас с ближайшим самолетом, когда мы уже без переводчика понимали, что унылый рефрен "Мэй би, туморроу монинг" означает "Может быть, завтра утром", - мы в припадке человеческой слабости готовы были объяснить все эти многодневные задержки не войной, как нам говорили, а холодком, попросту говоря - отсутствием энтузиазма у лиц, от которых зависел наш полет.
Все это, однако, смягчалось другими, теплыми волнами, которые докатывались до нас, ибо, как граждане СССР, лишь недавно расставшиеся с родной землей, мы вызывали к себе необычайный интерес со стороны самых разнообразных людей в самых разнообразных местах.
Врач-перс в Тегеране. Гид-араб у пирамид в Каире. Американский военный летчик в Хартуме. Еврейская девушка, медсестра в Иерусалиме. Лодочник на Золотом Берегу. Каменотес на острове Осенчен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99