Перед ней предстал убежденный марксист, руководитель, видевший далеко вперед.
- Я представляю, как полиция с ног сбилась: руководство "Союза борьбы" арестовано, а листовки от его имени издаются, рабочие обучаются, как вести борьбу, организовывать стачки.
- Вот-вот, это и нужно было показать - что организация существует, действует. И знаешь, Анюта, кого мы должны благодарить за все это? Мамочку!
Мария Александровна не на шутку рассердилась:
- Ну что ты говоришь, Володя, при чем тут я?
- А молоко?
- Да, но молоко тебе носили и Анюта, и Маня, и Надежда Константиновна.
- Мамочка, а ты не помнишь, что секрету молочных чернил обучила нас ты?
- Но это была простая детская игра, - пожала плечами мать.
- Весьма полезная игра, - серьезно сказал сын.
...Когда Владимира Ильича втолкнули в одиночную камеру и за ним загремел засов, мысль стала напряженно работать над тем, как наладить связь с волей, чтобы рабочие знали, что "Союз борьбы" живет и действует. Надо было заполнить время напряженной работой, сделать все, что было задумано на воле: разработать программу революционной социал-демократической партии, написать давно задуманную книгу о развитии капитализма в России, чтобы завершить идейный разгром народничества. Надо, наконец, переписываться с товарищами, оставшимися на воле. Но как это сделать? Эзоповским языком листовку не напишешь. Надежные шифры разработать не успели. Владимир Ильич шагал по камере и мучительно думал. Думал о товарищах, думал о родных и, как бы разматывая клубок жизни, незаметно переселился в детство и вдруг вспомнил "волшебную лампу Аладдина" на ломберном столе, и мамины руки над зеленым абажуром, и коричневые строки: "У лукоморья дуб зеленый..." Его охватило счастливое волнение. Молоко! Да, это было настоящее открытие. Написал домашним, чтобы принесли сырое молоко и мягкий черный хлеб. И мама, та самая мама, которая научила этому волшебному письму, вдруг запротивилась: "Сырое молоко и черный хлеб. Ни за что. Опять обострится гастрит". Списался с Надеждой Константиновной, чтобы она взяла у его матери "волшебную лампу Аладдина". И Надежда Константиновна, умевшая, как никто, понимать Владимира Ильича, попросила Марию Александровну вспомнить все, что связано с "лампой Аладдина". Мать вспомнила. Теперь секретом расшифровки тайнописи овладели товарищи на воле. Завязалась переписка и внутри тюрьмы. Больше ста писем написал Владимир Ильич тайнописью; два печатных листа программы социал-демократической партии и объяснительной записки к ней. Основные положения и выводы новой книги были написаны молоком, и первомайская листовка, и брошюра о стачках.
Когда Надежда Константиновна была арестована и тоже очутилась в камере на Шпалерной, Владимир Ильич написал ей тайнописью самое сокровенное. И все это молоком. И всему этому научила мама.
- Да здравствует молоко! - поднял Владимир Ильич стакан и залпом осушил его.
Мать наконец решилась спросить о главном:
- А когда тебе ехать в ссылку, Володя?
Владимир Ильич вздохнул:
- Сегодня вечером.
- Но это невозможно! - воскликнули Мария Александровна и Анна Ильинична.
- Да, я тоже считаю, что это невозможно. Мне позарез надо встретиться с товарищами, разработать план действий, выяснить, как жили и работали без нас молодые, что-то похоже, что они решили идти по легкой дорожке, хотят свернуть движение на экономическую борьбу. Надо вырвать разрешение пробыть в Питере три дня, за три дня я все успею.
- Ну что же, - сказала мать, - для этого не нужно волшебной лампы Аладдина. Я напишу прошение и сейчас же поеду в департамент полиции. Уверена, что мне не откажут. Аня, достань визитное платье. Володя, дай чернила, только не молочные.
Мария Александровна раздвинула тарелки на столе и, обмакнув перо в чернильницу, лукаво взглянула на сына:
- Не диктуйте и не мешайте, я знаю, что надо писать.
Директору департамента полиции, - вывела она тонким
почерком. - Сын мой Владимир Ульянов, приговоренный к
ссылке, выпущен только сейчас из заключения и явился ко
мне с известием, что его обязали выехать из Петербурга
сегодня же вечером. Но вследствие того, что мне
невозможно собрать его в несколько часов (меня не
предупредили о дне высылки его), у него нет даже теплого
белья на дорогу...
Сын и дочь стояли за спиной матери и следили за бегающим пером. Анна Ильинична, прочитав последнюю строку, рассмеялась:
- Ты посмотри, Володя, сколько мама припасла тебе белья, и папину шубу, и валенки.
- Полиции это знать не обязательно, - резонно возразила Мария Александровна и продолжала писать:
...и деньги, необходимые нам на дальнюю дорогу, я
могу получить только завтра в банке...
- Мамочка, - прервал ее Владимир Ильич, - почему ты пишешь "нам", надо писать "ему".
- Погоди, я потом объясню.
...к тому же мне необходимо быть с ним завтра у
врача, я имею честь покорнейше просить Ваше
превосходительство разрешить сыну остаться в Петербурге
до вечера 17-го. Я умоляю Ваше превосходительство не
отказать мне в этой просьбе.
Мария Ульянова.
Мария Александровна осторожно приложила розовый лист промокательной бумаги и аккуратно провела по нему ладонью.
- В добрый час! - сказала она. - А теперь я объясню, почему я написала, что деньги нужны на дорогу "нам". Я еду с тобой в Сибирь и уже получила разрешение.
Владимир Ильич протестующе поднял руку.
- Да, Володюшка, это дело решенное. И поедем мы не по этапу. Говорят, это мучительная процедура - тащиться от одной пересыльной тюрьмы до другой, поедем за свой счет. В департаменте полиции приняли во внимание, что я стара, чтобы таскаться по этапам, и мы едем вместе.
Владимир Ильич смотрел на мать с чувством обожания и какой-то неосознанной вины.
- Мамочка, - сказал он решительно, - ты не можешь ехать со мной в ссылку, ты нужна здесь, а я должен следовать по этапу вместе с товарищами, я не имею права на привилегированное положение.
- Это дело решенное, - повторила мать тоном, каким говорила в детстве и который означал, что никакие разговоры по этому вопросу недопустимы. - Ты не можешь быть там один.
- А я и не буду один! Я надеюсь быть там с Надеждой Константиновной. Думаю, что ее дело тоже скоро закончится и она приедет ко мне как невеста... как жена, - произнес он тихо и нежно.
Мать почувствовала, что ее оставляют силы, что-то больно задело за сердце. Ведь она ждала и радовалась мысли, что у Володи будет жена, семья, догадывалась о любви сына к Надюше, и все же... Радость за счастье сына и горечь его потери, потери для себя. Извечная трагедия матери. Как сложно устроено материнское сердце... Но, как всегда, Мария Александровна сумела укрыть где-то в недоступном уголке души эгоистическое чувство, взглянув в глаза сыну, сказала:
- Твое счастье, Володя, - это мое счастье.
Владимир Ильич острым взглядом подметил душевное смятение матери и, когда она спросила его, может ли он выполнить ее просьбу и ехать не по этапу, понял, что это нужно ей, нужно для ее душевного покоя, что он не может огорчить ее, и твердо ответил:
- Хорошо, я поеду за свой счет.
Мать с благодарностью провела рукой по щеке сына, тоже поняла, что он поступился своими принципами ради нее.
- Надюша - прелестная девушка, умница и товарищ отличный, - ликовала Анна Ильинична. - Маняша будет в восторге, она всегда предсказывала, что вы поженитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
- Я представляю, как полиция с ног сбилась: руководство "Союза борьбы" арестовано, а листовки от его имени издаются, рабочие обучаются, как вести борьбу, организовывать стачки.
- Вот-вот, это и нужно было показать - что организация существует, действует. И знаешь, Анюта, кого мы должны благодарить за все это? Мамочку!
Мария Александровна не на шутку рассердилась:
- Ну что ты говоришь, Володя, при чем тут я?
- А молоко?
- Да, но молоко тебе носили и Анюта, и Маня, и Надежда Константиновна.
- Мамочка, а ты не помнишь, что секрету молочных чернил обучила нас ты?
- Но это была простая детская игра, - пожала плечами мать.
- Весьма полезная игра, - серьезно сказал сын.
...Когда Владимира Ильича втолкнули в одиночную камеру и за ним загремел засов, мысль стала напряженно работать над тем, как наладить связь с волей, чтобы рабочие знали, что "Союз борьбы" живет и действует. Надо было заполнить время напряженной работой, сделать все, что было задумано на воле: разработать программу революционной социал-демократической партии, написать давно задуманную книгу о развитии капитализма в России, чтобы завершить идейный разгром народничества. Надо, наконец, переписываться с товарищами, оставшимися на воле. Но как это сделать? Эзоповским языком листовку не напишешь. Надежные шифры разработать не успели. Владимир Ильич шагал по камере и мучительно думал. Думал о товарищах, думал о родных и, как бы разматывая клубок жизни, незаметно переселился в детство и вдруг вспомнил "волшебную лампу Аладдина" на ломберном столе, и мамины руки над зеленым абажуром, и коричневые строки: "У лукоморья дуб зеленый..." Его охватило счастливое волнение. Молоко! Да, это было настоящее открытие. Написал домашним, чтобы принесли сырое молоко и мягкий черный хлеб. И мама, та самая мама, которая научила этому волшебному письму, вдруг запротивилась: "Сырое молоко и черный хлеб. Ни за что. Опять обострится гастрит". Списался с Надеждой Константиновной, чтобы она взяла у его матери "волшебную лампу Аладдина". И Надежда Константиновна, умевшая, как никто, понимать Владимира Ильича, попросила Марию Александровну вспомнить все, что связано с "лампой Аладдина". Мать вспомнила. Теперь секретом расшифровки тайнописи овладели товарищи на воле. Завязалась переписка и внутри тюрьмы. Больше ста писем написал Владимир Ильич тайнописью; два печатных листа программы социал-демократической партии и объяснительной записки к ней. Основные положения и выводы новой книги были написаны молоком, и первомайская листовка, и брошюра о стачках.
Когда Надежда Константиновна была арестована и тоже очутилась в камере на Шпалерной, Владимир Ильич написал ей тайнописью самое сокровенное. И все это молоком. И всему этому научила мама.
- Да здравствует молоко! - поднял Владимир Ильич стакан и залпом осушил его.
Мать наконец решилась спросить о главном:
- А когда тебе ехать в ссылку, Володя?
Владимир Ильич вздохнул:
- Сегодня вечером.
- Но это невозможно! - воскликнули Мария Александровна и Анна Ильинична.
- Да, я тоже считаю, что это невозможно. Мне позарез надо встретиться с товарищами, разработать план действий, выяснить, как жили и работали без нас молодые, что-то похоже, что они решили идти по легкой дорожке, хотят свернуть движение на экономическую борьбу. Надо вырвать разрешение пробыть в Питере три дня, за три дня я все успею.
- Ну что же, - сказала мать, - для этого не нужно волшебной лампы Аладдина. Я напишу прошение и сейчас же поеду в департамент полиции. Уверена, что мне не откажут. Аня, достань визитное платье. Володя, дай чернила, только не молочные.
Мария Александровна раздвинула тарелки на столе и, обмакнув перо в чернильницу, лукаво взглянула на сына:
- Не диктуйте и не мешайте, я знаю, что надо писать.
Директору департамента полиции, - вывела она тонким
почерком. - Сын мой Владимир Ульянов, приговоренный к
ссылке, выпущен только сейчас из заключения и явился ко
мне с известием, что его обязали выехать из Петербурга
сегодня же вечером. Но вследствие того, что мне
невозможно собрать его в несколько часов (меня не
предупредили о дне высылки его), у него нет даже теплого
белья на дорогу...
Сын и дочь стояли за спиной матери и следили за бегающим пером. Анна Ильинична, прочитав последнюю строку, рассмеялась:
- Ты посмотри, Володя, сколько мама припасла тебе белья, и папину шубу, и валенки.
- Полиции это знать не обязательно, - резонно возразила Мария Александровна и продолжала писать:
...и деньги, необходимые нам на дальнюю дорогу, я
могу получить только завтра в банке...
- Мамочка, - прервал ее Владимир Ильич, - почему ты пишешь "нам", надо писать "ему".
- Погоди, я потом объясню.
...к тому же мне необходимо быть с ним завтра у
врача, я имею честь покорнейше просить Ваше
превосходительство разрешить сыну остаться в Петербурге
до вечера 17-го. Я умоляю Ваше превосходительство не
отказать мне в этой просьбе.
Мария Ульянова.
Мария Александровна осторожно приложила розовый лист промокательной бумаги и аккуратно провела по нему ладонью.
- В добрый час! - сказала она. - А теперь я объясню, почему я написала, что деньги нужны на дорогу "нам". Я еду с тобой в Сибирь и уже получила разрешение.
Владимир Ильич протестующе поднял руку.
- Да, Володюшка, это дело решенное. И поедем мы не по этапу. Говорят, это мучительная процедура - тащиться от одной пересыльной тюрьмы до другой, поедем за свой счет. В департаменте полиции приняли во внимание, что я стара, чтобы таскаться по этапам, и мы едем вместе.
Владимир Ильич смотрел на мать с чувством обожания и какой-то неосознанной вины.
- Мамочка, - сказал он решительно, - ты не можешь ехать со мной в ссылку, ты нужна здесь, а я должен следовать по этапу вместе с товарищами, я не имею права на привилегированное положение.
- Это дело решенное, - повторила мать тоном, каким говорила в детстве и который означал, что никакие разговоры по этому вопросу недопустимы. - Ты не можешь быть там один.
- А я и не буду один! Я надеюсь быть там с Надеждой Константиновной. Думаю, что ее дело тоже скоро закончится и она приедет ко мне как невеста... как жена, - произнес он тихо и нежно.
Мать почувствовала, что ее оставляют силы, что-то больно задело за сердце. Ведь она ждала и радовалась мысли, что у Володи будет жена, семья, догадывалась о любви сына к Надюше, и все же... Радость за счастье сына и горечь его потери, потери для себя. Извечная трагедия матери. Как сложно устроено материнское сердце... Но, как всегда, Мария Александровна сумела укрыть где-то в недоступном уголке души эгоистическое чувство, взглянув в глаза сыну, сказала:
- Твое счастье, Володя, - это мое счастье.
Владимир Ильич острым взглядом подметил душевное смятение матери и, когда она спросила его, может ли он выполнить ее просьбу и ехать не по этапу, понял, что это нужно ей, нужно для ее душевного покоя, что он не может огорчить ее, и твердо ответил:
- Хорошо, я поеду за свой счет.
Мать с благодарностью провела рукой по щеке сына, тоже поняла, что он поступился своими принципами ради нее.
- Надюша - прелестная девушка, умница и товарищ отличный, - ликовала Анна Ильинична. - Маняша будет в восторге, она всегда предсказывала, что вы поженитесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52