Ну нет, ты глянь, нет-нет, ты глянь, —
Я — вправду, Вань!
— Послушай, Зин, не трогай шурина:
Какой ни есть, а он — родня, —
Сама намазана, прокурена —
Гляди, дождешься у меня!
А чем болтать — взяла бы, Зин,
В антракт сгоняла в магазин…
Что, не пойдешь? Ну, я — один, —
Подвинься, Зин!..
— Ой, Вань, гляди, какие карлики!
В джерси одеты, не в шевьет, —
На нашей пятой швейной фабрике
Такое вряд ли кто пошьет.
А у тебя, ей-богу, Вань,
Ну все друзья — такая рвань
И пьют всегда в такую рань
Такую дрянь!
— Мои друзья — хоть не в болонии,
Зато не тащат из семьи, —
А гадость пьют — из экономии:
Хоть поутру — да на свои!
А у тебя самой-то, Зин,
Приятель был с завода шин,
Так тот — вообще хлебал бензин, —
Ты вспомни, Зин!..
— Ой, Вань, гляди-кось — попугайчики!
Нет, я, ей-богу, закричу!..
А это кто в короткой маечке?
Я, Вань, такую же хочу.
В конце квартала — правда, Вань, —
Ты мне такую же сваргань…
Ну что «отстань», опять «отстань»,
Обидно, Вань!
— Уж ты б, Зин, лучше помолчала бы —
Накрылась премия в квартал!
Кто мне писал на службу жалобы?
Не ты?! Да я же их читал!
К тому же эту майку, Зин,
Тебе напяль — позор один.
Тебе шитья пойдет аршин —
Где деньги, Зин?..
— Ой, Вань, умру от акробатиков!
Гляди, как вертится, нахал!
Завцеха наш — товарищ Сатиков —
Недавно в клубе так скакал.
А ты придешь домой, Иван,
Поешь и сразу — на диван,
Иль, вон, кричишь, когда не пьян…
Ты что, Иван?
— Ты, Зин, на грубость нарываешься,
Все, Зин, обидеть норовишь!
Тут за день так накувыркаешься…
Придешь домой — там ты сидишь!
Ну, и меня, конечно, Зин,
Все время тянет в магазин, —
А там — друзья… Ведь я же, Зин,
Не пью один!

Я из дела ушел

Я из дела ушел, из такого хорошего дела!
Ничего не унес — отвалился в чем мать родила, —
Не затем, что приспичило мне, — просто время приспело,
Из-за синей горы понагнало другие дела.
Мы многое из книжек узнаем,
А истины передают изустно:
«Пророков нет в отечестве своем», —
Но и в других отечествах — не густо.
Растащили меня, но я счастлив, что львиную долю
Получили лишь те, кому я б ее отдал и так.
Я по скользкому полу иду, каблуки канифолю,
Подымаюсь по лестнице и прохожу на чердак.
Пророков нет — не сыщешь днем с огнем, —
Ушли и Магомет, и Заратустра.
Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — не густо.
А внизу говорят — от добра ли, от зла ли, не знаю:
«Хорошо, что ушел, — без него стало дело верней!»
Паутину в углу с образов я ногтями сдираю,
Тороплюсь — потому что за домом седлают коней.
Открылся лик — я стал к нему лицом,
И он поведал мне светло и грустно:
"Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — не густо".
Я влетаю в седло, я врастаю в седло — тело в тело, —
Конь падет подо мной — я уже закусил удила!
Я из дела ушел, из такого хорошего дела:
Из-за синей горы понагнало другие дела.
Скачу — хрустят колосья под конем,
Но ясно различаю из-за хруста:
"Пророков нет в отечестве своем, —
Но и в других отечествах — не густо".

Дорожный дневник

I. * * *
Ожидание длилось,
а проводы были недолги —
Пожелали друзья:
«В добрый путь! Чтобы все — без помех!» —
И четыре страны
предо мной расстелили дороги,
И четыре границы
шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез
добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе
и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник — комар —
разбивался у самого носа,
Лобовое стекло
превращая в картину Дали.
Сколько смелых мазков
на причудливом мертвом покрове!
Сколько серых мозгов
и комарьих раздавленных плевр! —
Вот взорвался один,
до отвала напившийся крови,
Ярко-красным пятном
завершая дорожный шедевр.
И сумбурные мысли,
лениво стучавшие в темя,
Устремились в пробой —
ну,
попробуй-ка, останови!
И в машину ко мне
постучало просительно время —
Я впустил это время,
замешанное на крови.
И сейчас же в кабину
глаза сквозь бинты заглянули
И спросили: "Куда ты?
На запад?
Вертайся назад!"
Я ответить не смог:
по обшивке царапнули пули.
Я услышал: "Ложись!
Берегись!
Проскочили!
Бомбят!"
Этот первый налет
оказался не так чтобы очень:
Схоронили кого-то,
прикрыв его кипой газет,
Вышли чьи-то фигуры
назад на шоссе из обочин,
Как лет тридцать спустя —
на машину мою поглазеть.
И исчезло шоссе —
мой единственный верный фарватер,
Только — елей стволы
без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток
обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути
не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем:
я давно разомлел от зевоты.
Ущипнуть себя за ухо
или глаза протереть?
В кресле рядом с собой
я увидел сержанта пехоты:
"Ишь, трофейная пакость, —
сказал он. — Удобно сидеть".
Мы поели с сержантом
домашних котлет и редиски.
Он опять удивился:
откуда такое в войну?
"Я, браток, — говорит, —
восемь дней, как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо. Езжай!
Будет время — опять загляну".
Он ушел на восток
со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время
пробилось ко мне сквозь броню:
Это время глядело
единственной женщиной
рядом.
И она мне сказала:
«Устал? Отдохни — я сменю».
Все в порядке. На месте.
Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет
от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки —
отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки,
что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов,
ничто на войну не похоже.
Только лес — молодой,
да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка
полоснули морозом по коже
Остриями — по-мирному —
кверху,
а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой,
мне, не знавшему пуль,
показалось,
Что и я где-то здесь
довоевывал невдалеке.
Потому для меня
и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик
болтались на этом штыке…

II. * * *
Жил-был один чудак,
Он как-то раз, весной,
Сказал чуть-чуть не так —
И стал невыездной.
А может, что-то спел не то
По молодости лет,
А может, выпил два по сто
С кем выпивать не след.
Письмо не отправлял
Простым и заказным,
И не подозревал,
Что стал невыездным.
Да и не собирался он
На выезд никуда —
К друзьям лишь ездил на поклон
В другие города.
На сплетни он махнул
Свободною рукой, —
Сидел и в ус не дул
Чудак невыездной.
С ним вежливы — на вы! — везде
Без спущенных забрал,
Подписку о невыезде
Никто с него не брал.
Он в карточной игре
Зря гнался за игрой —
Всегда без козырей
И вечно «без одной».
И жил он по пословице:
Хоть эта масть не та —
Все скоро обеззлобится
И встанет на места.
И он пером скрипел —
То злее, то добрей, —
Писал себе и пел
Про всяческих зверей:
Что, мол, приплыл гиппопотам
С Египта в Сомали —
Хотел обосноваться там,
Но высох на мели.
И строки те прочлись
Кому-то поутру —
И, видимо, пришлись
С утра не по нутру.
Должно быть, между строк прочли,
Что бегемот — не тот,
Что Сомали — не Сомали,
Что все наоборот.
Прочли, от сих до всех
Разрыв и перерыв,
Закрыли это в сейф,
И все — на перерыв.
Чудак пил кофе натощак —
Такой же заводной, —
Но для кого-то был чудак
Уже невыездной.
Пришла пора — а то
Он век бы не узнал,
Что он — совсем не то,
За что себя считал.
И после нескольких атак,
В июльский летний зной
Ему сказали: "Ты, чудак,
Давно невыездной!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105