Он поцеловал ее. Конечно. Чего еще она могла ожидать? Она предоставила ему возможность, и он, будучи джентльменом такого сорта, воспользовался ею. Было бы удивительно, если бы он этого не сделал. Да и любой мужчина сделал бы то же самое. Разумеется, нельзя надеяться, что пресловутый распутник проявит хотя бы какую-то сдержанность.
Он поцеловал ее.
А она поцеловала его. В том было виновато замешательство и смущение, которые она испытывала, какое-то пугающее ее ощущение своего тела и совершенно нежелательные воспоминания о великолепном, почти обнаженном мужском теле. Тогда ее охватывали жар и гнев. И стучавшая в висках кровь заставляла забывать об окружающем ее мире. Это была не она. В ней не оставалось ничего от рассудительной нормальной женщины.
Она целовала его, ее руки тянулись к его плечам, губы раскрывались от прикосновения его губ.
К ней снова и снова возвращалось то острое возбуждающее ощущение от неторопливых ласк его языка. Она чувствовала на щеке его теплое дыхание. И легкие прикосновения пальцев к ее шее и плечам.
Она помнила магию этих прикосновений, когда его губы ласкали и другие потаенные ее местечки, а его сильное мускулистое тело прижимало ее к тюфяку на постели в той гостинице.
Она откинула голову и настороженно посмотрела ему в глаза. Синие глаза, которые, затуманившись, ответили ей глубоким взглядом. Постепенно его взгляд прояснился, и в нем блеснула та насмешка, которую она с самого начала ожидала там увидеть.
— Вы что-то забыли, — тихо сказал он с теми же чувственными нотками в голосе, не сводя глаз с ее губ. — Прошло уже десять секунд, и я подумал, что вы забыли.
— Забыла?
— Что вы обещали дать мне пощечину, если я снова попытаюсь поцеловать вас, — напомнил он. — Нет. — Он взял ее за запястья. — Боюсь, это уже не имеет значения. Это просто причинило бы мне лишнюю боль. Это должно быть сделано в течение десяти секунд. Таково одно из неписаных правил.
— Отпустите меня, — неуверенно попросила она.
— И я думаю, что подтвердил свое мнение, — сказал он. — Поцелуи и насилие, увы, не одно и то же. Это был очень приятный поцелуй для нас обоих, не правда ли? И мы оба сидим на этом табурете, полностью одетые, и оба храним свою добродетель. К великому сожалению, это так, Диана Ингрэм. — Он потерся носом о ее нос. — Я-то надеялся, что вы докажете, что здесь я ошибаюсь.
— Отпустите меня.
Я вас не удерживаю. — В его глазах блеснули опасные огоньки. — Ради справедливости должен сказать, что меня нельзя обвинить в том, что я оттолкнул вас, Диана, хотя вам очень нравилось так сидеть. Но я не удерживаю вас.
Она освободила руки, которые он охотно отпустил, отодвинулась от него и встала, не спуская с него глаз.
— Вы подлец, — сказала она, — вы используете людей. Вы используете женщин. Вы распутник и повеса. Чувства женщин ничего для вас не значат, если вы уже получили свое удовольствие. Вы знаете, что вы мне совершенно не нужны. И все-таки настойчиво заманиваете меня в ситуации, подобные вот этой.
— Ситуации ничего бы не значили, если бы я был вам не нужен, Диана. Вы неискренни сами с собой. Какое удовольствие получили бы мы вместе, моя дорогая, если бы вы избавились от вашего пуританского представления о сексуальном наслаждении как о чем-то безнравственном.
— Это безнравственно, если нет любви и обязательств. А мы с вами даже не притворяемся, что любим друг друга. Вы предлагаете пустоту, и сердечную боль, и бесконечные поиски наслаждений, чтобы заполнить эту пустоту. Вы искушаете меня, милорд, — о да, я была бы не из плоти и крови, если бы не испытывала искушений. Но я выдержу испытание. Я сознательно никогда не сделаю свою жизнь бессмысленной. Всего лишь ради удовольствия. И ради вас. Это был бы неравный обмен.
Уголок его губ скривился в насмешливой улыбке, но он ничего не ответил.
— Извините меня, — сказала она. — Мы порепетируем в другой раз.
Он заговорил, когда она была уже на пороге и собиралась закрыть за собой дверь.
— Не много нашлось бы женщин, которые лишили бы меня дара речи, Диана, — сказал он. — Мои поздравления.
ГЛАВА 9
Лорд Кренсфорд сидел на лужайке, а его племянник, с визгом и смехом нападавший на него сзади, буквально душил его, обхватив за шею.
— Ах ты, разбойник, — сказал лорд Кренсфорд, когда получил возможность дышать. — Неужели тебе доставляет удовольствие нападать на дядю Эрни сотый раз подряд? Мы взяли с собой мяч. Хочешь, я кину его тебе?
В ответ мальчик отступил на несколько ярдов и снова бросился на спину дяди.
Лорд Кренсфорд покосился на двух свидетельниц этой сцены. Мисс Уикенхэм спокойно сидела на траве, углубившись в свою работу. Она плела венок из маргариток. Их племянница ползала поблизости по траве, отрывая головки маргариток, которые потом с широкой улыбкой преподносила своей тете.
Все это до смешного напоминало семейную сцену. И он нисколько не сомневался, что это тоже дело рук его матери. Она просто из кожи лезла, стараясь устроить так, чтобы он оказался в обществе мисс Уикенхэм, когда предлагала дать отдохнуть Клодии от детей и часок погулять с ними. Хорошо еще, что сегодня эта молодая леди не попадала в беду. Что само по себе было чудом.
— Эй, разбойник! — воскликнул лорд Кренсфорд после особенно жестокого нападения. Он обернулся, схватил ребенка, перекинул его вперед и положил на траву. Мальчишка лежал, размахивая руками и ногами, и визжал от удовольствия.
Анджела взглянула на них и улыбнулась, наморщив носик, от чего ее веснушки стали еще заметнее. Лорд Кренсфорд поймал себя на том, что его взгляд с каштановых локонов — на ней не было шляпки — переместился вниз на тонкие руки, выглядывавшие из пышных рукавов платья, на красивую грудь и затем на стройные ноги, прикрытые тонким муслином.
Он почувствовал, что краснеет, хотя она уже отвернулась.
— Что вы собираетесь приготовить для концерта, милорд? — спросила она, не поднимая головы, занимаясь своими маргаритками.
— О Господи, — ответил он. — Буду играть на скрипке, полагаю. Мама с таким же успехом могла бы минут на десять выпустить кошек и избавить меня от позора.
Она взглянула на него и весело рассмеялась.
— Уверена, не так уж вы плохи. Хотите, я станцую под вашу музыку?
— Станцуете? — изумился лорд Кренсфорд. — Под мою музыку? Без партнера?
— Да. Я люблю танцевать, чувствовать музыку всем телом и двигаться под нее. Ничего более восхитительного нет во всем мире. Если бы я не родилась леди, я бы зарабатывала себе на жизнь, танцуя на сцене. В опере все джентльмены соперничали бы друг с другом, добиваясь моей милости. — Ее глаза были мечтательно устремлены в мир, недоступный для нее.
— О, не может быть. — Эрнест чуть не задохнулся. А она даже не покраснела. Имеет ли она представление о том, каких милостей ожидают от танцовщиц соперничающие джентльмены? Совершенно очевидно, что нет. Она ребенок. Опасный ребенок. Остается надеяться, что, если Уикенхэм когда-нибудь повезет ее в Лондон, он будет держать ее на коротком поводке. Страшно подумать, в какие истории она может влипнуть.
— Значит, решено? — спросила она. — Я буду танцевать, а вы играть?
— Сначала надо попробовать, — осторожно сказал он, хмуро глядя на ее оживленное личико. Но тут его внимание привлек племянник. — Если ты собираешься бросить мяч в меня, разбойник, то не можешь ли целиться мне в грудь, а не в нос?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52