Пусть скажут... – Я горячился. Стоял, опершись о спинку просторной детской кроватки. В кроватке лежал мой пятимесячный сын, спокойный малыш с вечно изумленными, обалдевшими даже глазами.
Валентина, мать малыша, светловолосая меланхолическая женщина с продольными морщинами на щеках, сидела рядом. Очень прямо и очень горько глядела на меня.
Я нервничал. Понимал, что не прав, но бесило, что родители ее не выскажут в лицо все, что накипело. Что накипело, можно было не сомневаться. Вальку, поди, каждый день точат.
– Чего не сказать, – я мотал головой, боялся нарваться на взгляд. – Понимаю, если бы из презрения... А то ведь боятся. Пугало нашли.
– Им стыдно за тебя, – поправила Валентина.
Это я понимал. Если теща – парторг, тесть – ударник труда, а дочь – молодой перспективный программист, то им должно быть стыдно, что к семье прибился аферист. Впрочем, не совсем прибился: с Валентиной мы не жили.
Конечно, вел я себя сволочно, месяцами не заявлялся к сыну. Причем в период, когда жилось беспечно, прибыльно, приносил гроши. Вроде как для галочки. Все казалось: успею поразить их суммами, которые они, праведники, поди, и в руках не держали.
Доигрался. Теперь игры не стало. И денег тоже.
Прищурившись, уставился на Валентину.
– Я – вор? Или – пьяница? Может – спекулянт?
– Чего паясничаешь? Сам все знаешь.
– Хочу, чтобы они сказали. Сами. – Я говорил, глядя на дверь. Обращался к двери. – А то ведь...
Довыпендривался. Вошла мать Валентины, маленькая полноватая женщина с сухим трагическим лицом.
– Сережку испугаете, – кротко заметила она. Подошла к кроватке, склонилась над малышом.
Я вызывающе разглядывал ее спину, молчал.
– Чем ребенок виноват... – бормотала женщина, возясь над внуком.
– А кто? – вызывающе спросил я.
Женщина не ответила.
– Кто виноват?
– Кто-кто... Сами знаете.
– Так, виноват я. Чего ж вы на нее рычите?
– Связалась с тобой, дуралеем... Живете, как... Чего не распишетесь?..
– Это мы сами как-нибудь.
– Восемь лет в институте... Опять академотпуск?
– Повторный курс. – Я улыбнулся, решил сменить тон на иронично-недоуменный.
– Чего ты лыбишься? – поинтересовалась Валентина.
Улыбнулся и ей.
– В карты играешь... – напомнила мать.
– Выигрываю...
– Почему не жить по-людски... Получить диплом, работать... Инженером, а не бог знает кем. Сын – вон какой...
Пришлось улыбнуться и малышу. Тот радостно рассматривал люстру.
– Вы много счастья видели? С дипломом? – полюбопытствовал я.
– А с тобой она его много видела?
– Много, – легко ответил я. – Вальк, много?
– Нет. – И после паузы. – Сколько ты принес за последний месяц?
Я молчал.
– Сколько? – повторила вопрос Валентина.
– Нисколько, – подсказала деликатная теща.
Я долго молчал. Ожесточенно. Глядел на сына.
– Сколько вам надо? – едко так спросил, зло.
– Да не в этом дело...
– Сколько?! – Цепко держался за спинку кроватки. Цепко глядел в нее.
– Сколько обещал, двести, но каждый месяц, – тоже едко напомнила Валентина.
– Так. – Я оттолкнулся от спинки. – Тыщи хватит?
– Дурак, – сказала Валентина.
– Тогда – две.
– Ох... – сказала мать.
– До свидания, – я склонился над кроваткой, потрепал сына за ручонку с видом, мол, ты-то меня понимаешь. Подмигнул ему. – Пока. – И вышел. Они, конечно, думали, что хлопну дверью, но я тихо прикрыл ее...
Понятия не имел, где достану денег. Жирные клиенты – большая редкость. Погорячился малость с обещанием.
Пошел на пляж к приятелям-картежникам. Пляжники мне были должны, как раз две тысячи. Когда там, в детской, нес эту гонорную ахинею, этим себя и успокаивал. Хотя знал: денег не отдадут.
И точно, не дали. Поразводили руками, попросили не отвлекать от игры, внимательно всматривались в карты. Это были не те долги, которые я был вправе жестко потребовать. Во-первых, жулики – свои, родные. Во-вторых, играли в долг, с невнятным сроком отдачи.
Попытался, конечно, и сам влезть в игру. Увернулись, мерзавцы.
Потом один из молодых, настолько молодых, что и кличкой не успел обзавестись, Шурой звали, рискнул. Под лукавые взгляды окружающих вяло сыграли пару партий. Ну выудил я у него полтинник. И все... Что с него возьмешь?
Этот Шурик и раньше был мне неприятен. Вечно торчал здесь, вечно проигрывал. Есть такая категория членов пляжного клуба: кормильцы, вечные жертвы. Он был из этих. Весь какой-то поникший, грузный, ограниченный картами.
В этот день я ушел ни с чем.
Через пару дней снова забрел на пляж скорее отдохнуть, чем в расчете на наживу. Плана обогащения все еще не было. Да и какие планы могут быть у игрока, особенно у такого молодого недотепы, как я. Благосостояние жулика, даже матерого, в первую очередь зависит от случая: будет клиент – не будет. Но опытные, конечно, страхуются от неприятных случайностей.
На пляже сразу обрадовали: мною интересовался Куцый. С Куцым, сорокалетним пронырой-предпринимателем, мы были в уважительных отношениях. Он меня уважал за руки, я его – за то, что он уважал меня. И за пронырливость. Вечно он что-то комбинировал, суетился. И со всеми был в чудесных отношениях.
Он появился к обеду. Тощий, в свободно болтающихся выцветших плавках спускался по лестнице, держа одежду в руках. До конца лета незагорающая кожа, куцый, блеклый чуб, расстегнутые огромные сандалии на босу ногу. Натуральный алкаш, решивший отоспаться на пляже.
Устроились на свободном топчане, за спинами играющих.
– Значит, так, – начал Куцый. – Выезд завтра.
Я осторожно промолчал.
– Едем работать в колхоз.
– Со студентами. – Понимал, что послать его всегда успею.
Куцый снисходительно кивнул.
– Пашем месяц. Зарплату получаем яблоками.
– Лучше сеном, – предложил я.
Он снова снисходительно кивнул, продолжил:
– Яблоки отправляем в Россию, в Сибирь. Сдаем по «петушку».
Значит, по пять рублей. Я насторожился:
– Сколько яблок?
– Где-то по две тонны. Как заработаем. Пахать световой день. Без выходных.
Что-то в этом было. Это «что-то» мне явно нравилось.
– Едем втроем. Все – в общий котел, потом делим.
– Кто третий?
– Шурик.
– Этот? – Я растерялся.
– Этот. А что?
– Я знаю?.. – Что мог ответить? – Какой-то он рыхлый.
– Наш хлопец. Тихий, правда, но порядочный.
– Он что, «попал»? – Имелось в виду – проиграл.
– Да... Его справки. Бабуля его нянчилась с нами в детстве. Возьмем его, бабуле – радость. Завтра в шесть утра – у меня.
Я подошел к компании, в которой играл Шурик.
С полчаса постоял за его спиной, понаблюдал за игрой, Шурик немного выигрывал, но все равно нижняя губа его отвисала.
Он был молод, но уже начинал лысеть. Широкие волосатые бедра и загоревший полосами складчатый живот делали его мешковатым. Глаза у него были широко посаженные, чуть выпуклые. Еврейские глаза. И глядели на все чувственно и как будто огорченно.
Нет, он был неприятен мне.
Усмехнулся про себя. «Порядочный». Ну ничего, пусть будет. Представил, как брошу на диван в детской упакованные тыщи. И, не глядя на Валентину с матерью, надменно посюсюкаю с сыном.
...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров. Не совсем тот быт, к которому привык преуспевающий шулер. Впрочем, какой, к черту, преус...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Валентина, мать малыша, светловолосая меланхолическая женщина с продольными морщинами на щеках, сидела рядом. Очень прямо и очень горько глядела на меня.
Я нервничал. Понимал, что не прав, но бесило, что родители ее не выскажут в лицо все, что накипело. Что накипело, можно было не сомневаться. Вальку, поди, каждый день точат.
– Чего не сказать, – я мотал головой, боялся нарваться на взгляд. – Понимаю, если бы из презрения... А то ведь боятся. Пугало нашли.
– Им стыдно за тебя, – поправила Валентина.
Это я понимал. Если теща – парторг, тесть – ударник труда, а дочь – молодой перспективный программист, то им должно быть стыдно, что к семье прибился аферист. Впрочем, не совсем прибился: с Валентиной мы не жили.
Конечно, вел я себя сволочно, месяцами не заявлялся к сыну. Причем в период, когда жилось беспечно, прибыльно, приносил гроши. Вроде как для галочки. Все казалось: успею поразить их суммами, которые они, праведники, поди, и в руках не держали.
Доигрался. Теперь игры не стало. И денег тоже.
Прищурившись, уставился на Валентину.
– Я – вор? Или – пьяница? Может – спекулянт?
– Чего паясничаешь? Сам все знаешь.
– Хочу, чтобы они сказали. Сами. – Я говорил, глядя на дверь. Обращался к двери. – А то ведь...
Довыпендривался. Вошла мать Валентины, маленькая полноватая женщина с сухим трагическим лицом.
– Сережку испугаете, – кротко заметила она. Подошла к кроватке, склонилась над малышом.
Я вызывающе разглядывал ее спину, молчал.
– Чем ребенок виноват... – бормотала женщина, возясь над внуком.
– А кто? – вызывающе спросил я.
Женщина не ответила.
– Кто виноват?
– Кто-кто... Сами знаете.
– Так, виноват я. Чего ж вы на нее рычите?
– Связалась с тобой, дуралеем... Живете, как... Чего не распишетесь?..
– Это мы сами как-нибудь.
– Восемь лет в институте... Опять академотпуск?
– Повторный курс. – Я улыбнулся, решил сменить тон на иронично-недоуменный.
– Чего ты лыбишься? – поинтересовалась Валентина.
Улыбнулся и ей.
– В карты играешь... – напомнила мать.
– Выигрываю...
– Почему не жить по-людски... Получить диплом, работать... Инженером, а не бог знает кем. Сын – вон какой...
Пришлось улыбнуться и малышу. Тот радостно рассматривал люстру.
– Вы много счастья видели? С дипломом? – полюбопытствовал я.
– А с тобой она его много видела?
– Много, – легко ответил я. – Вальк, много?
– Нет. – И после паузы. – Сколько ты принес за последний месяц?
Я молчал.
– Сколько? – повторила вопрос Валентина.
– Нисколько, – подсказала деликатная теща.
Я долго молчал. Ожесточенно. Глядел на сына.
– Сколько вам надо? – едко так спросил, зло.
– Да не в этом дело...
– Сколько?! – Цепко держался за спинку кроватки. Цепко глядел в нее.
– Сколько обещал, двести, но каждый месяц, – тоже едко напомнила Валентина.
– Так. – Я оттолкнулся от спинки. – Тыщи хватит?
– Дурак, – сказала Валентина.
– Тогда – две.
– Ох... – сказала мать.
– До свидания, – я склонился над кроваткой, потрепал сына за ручонку с видом, мол, ты-то меня понимаешь. Подмигнул ему. – Пока. – И вышел. Они, конечно, думали, что хлопну дверью, но я тихо прикрыл ее...
Понятия не имел, где достану денег. Жирные клиенты – большая редкость. Погорячился малость с обещанием.
Пошел на пляж к приятелям-картежникам. Пляжники мне были должны, как раз две тысячи. Когда там, в детской, нес эту гонорную ахинею, этим себя и успокаивал. Хотя знал: денег не отдадут.
И точно, не дали. Поразводили руками, попросили не отвлекать от игры, внимательно всматривались в карты. Это были не те долги, которые я был вправе жестко потребовать. Во-первых, жулики – свои, родные. Во-вторых, играли в долг, с невнятным сроком отдачи.
Попытался, конечно, и сам влезть в игру. Увернулись, мерзавцы.
Потом один из молодых, настолько молодых, что и кличкой не успел обзавестись, Шурой звали, рискнул. Под лукавые взгляды окружающих вяло сыграли пару партий. Ну выудил я у него полтинник. И все... Что с него возьмешь?
Этот Шурик и раньше был мне неприятен. Вечно торчал здесь, вечно проигрывал. Есть такая категория членов пляжного клуба: кормильцы, вечные жертвы. Он был из этих. Весь какой-то поникший, грузный, ограниченный картами.
В этот день я ушел ни с чем.
Через пару дней снова забрел на пляж скорее отдохнуть, чем в расчете на наживу. Плана обогащения все еще не было. Да и какие планы могут быть у игрока, особенно у такого молодого недотепы, как я. Благосостояние жулика, даже матерого, в первую очередь зависит от случая: будет клиент – не будет. Но опытные, конечно, страхуются от неприятных случайностей.
На пляже сразу обрадовали: мною интересовался Куцый. С Куцым, сорокалетним пронырой-предпринимателем, мы были в уважительных отношениях. Он меня уважал за руки, я его – за то, что он уважал меня. И за пронырливость. Вечно он что-то комбинировал, суетился. И со всеми был в чудесных отношениях.
Он появился к обеду. Тощий, в свободно болтающихся выцветших плавках спускался по лестнице, держа одежду в руках. До конца лета незагорающая кожа, куцый, блеклый чуб, расстегнутые огромные сандалии на босу ногу. Натуральный алкаш, решивший отоспаться на пляже.
Устроились на свободном топчане, за спинами играющих.
– Значит, так, – начал Куцый. – Выезд завтра.
Я осторожно промолчал.
– Едем работать в колхоз.
– Со студентами. – Понимал, что послать его всегда успею.
Куцый снисходительно кивнул.
– Пашем месяц. Зарплату получаем яблоками.
– Лучше сеном, – предложил я.
Он снова снисходительно кивнул, продолжил:
– Яблоки отправляем в Россию, в Сибирь. Сдаем по «петушку».
Значит, по пять рублей. Я насторожился:
– Сколько яблок?
– Где-то по две тонны. Как заработаем. Пахать световой день. Без выходных.
Что-то в этом было. Это «что-то» мне явно нравилось.
– Едем втроем. Все – в общий котел, потом делим.
– Кто третий?
– Шурик.
– Этот? – Я растерялся.
– Этот. А что?
– Я знаю?.. – Что мог ответить? – Какой-то он рыхлый.
– Наш хлопец. Тихий, правда, но порядочный.
– Он что, «попал»? – Имелось в виду – проиграл.
– Да... Его справки. Бабуля его нянчилась с нами в детстве. Возьмем его, бабуле – радость. Завтра в шесть утра – у меня.
Я подошел к компании, в которой играл Шурик.
С полчаса постоял за его спиной, понаблюдал за игрой, Шурик немного выигрывал, но все равно нижняя губа его отвисала.
Он был молод, но уже начинал лысеть. Широкие волосатые бедра и загоревший полосами складчатый живот делали его мешковатым. Глаза у него были широко посаженные, чуть выпуклые. Еврейские глаза. И глядели на все чувственно и как будто огорченно.
Нет, он был неприятен мне.
Усмехнулся про себя. «Порядочный». Ну ничего, пусть будет. Представил, как брошу на диван в детской упакованные тыщи. И, не глядя на Валентину с матерью, надменно посюсюкаю с сыном.
...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров. Не совсем тот быт, к которому привык преуспевающий шулер. Впрочем, какой, к черту, преус...Колхозный быт вспоминать неохота... Бараки, в которые загонялись наемники на ночь, завтраки, обеды и ужины из помидоров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67