Но все эти рожи... Подумал вдруг, что любой из них мог бы... И этот, с линзами. И еще: я-то выигрываю. Наверняка, какой-то ход. Может, жлобскую причину ищут для примитивного наезда.
– Я не по этому делу, – говорю.
– Да ладно...
Стук в дверь не дает Седому договорить.
Прибыли еще люди. Два бычка, молодые, наглые. Один – крупный, шумный, как будто открытый. Эдакий бесшабашный рубаха-парень. Другой – помельче, но тоже здоровый. С запавшими глазами и угрюмым взглядом.
Стало понятно, не видать выигрыша. И вообще, еще неуютнее сделалось.
– Шакал, как тебе такое казино? – Это бычок – корешу.
Кореш промолчал.
– Лепа, ну-ка скажи: имеет право игрок тасовать колоду, когда захочет?..
– выскочил хитрый старикашка с вопросом к «рубахе».
– Конечно, не имеет, – встреваю я.
– Как это – не имеет?.. – Бычок смотрит на меня как на полного идиота. – Тасует, когда хочет!.. Ну, клиенты пошли.
Я с любовью посмотрел на очкарика. Седой улыбнулся. Давний, невнятный знакомый вперил в меня недобрый взгляд.
Лепа почувствовал подвох, оглядел всех, ожидая разъяснений. Не дождался. Возвращая первоначальную уверенность, загудел:
– Дался вам этот преферанс! Два часа маешься, копейки проигрываешь. И мозги пухнут. То ли дело – деберц. – Он взял колоду, исполнил пару любительских эффектных трюков. – С кем сразиться?
– С ним, – старикашка мотнул головой в мою сторону.
Лепа скептически оглядел меня, спросил:
– Почем?
Играть, конечно, не стоило. Но как удержаться, не воспитать такого жлоба.
– Деберц – не моя игра, – поведал я.
– Твоя, твоя, – это спокойный вдруг вставился. И спокойно так сообщил:
– Лепа, он – не фраер.
– Да ладно, фраер – не фраер!.. Поиграть охота, – пошел вперед уверенный Лепа. И уверенно тяжело сел к столу на место Седого. Прокомментировал: – Сдаю, – действительно раздал карты и потом только сообщил: – По двести.
Я поднял карты.
Часа за два обыграл его на тысячу шестьсот.
Он уже не был беззаботно снисходителен. Понемногу наливался злобой. Явно был из новой плеяды бандитов, не владеющих собой.
– Сдавай, – потребовал он после очередного залета.
– Надо рассчитаться, – интеллигентно заметил я.
– Да ладно, тут серьезные люди. Меня весь город знает.
Я не притронулся к картам. Очень равнодушно смотрел на пол.
Лепа подождал, понял, что я кончил игру, взвился:
– Ну, б... люди!.. Какие-то поганые полторы штуки и – столько вони!..
– Надо бы рассчитаться, – я смотрел в пол.
– Шакал, у тебя бабки при себе?
Шакал не отозвался.
– Мы поехали за бабками – ты ждешь здесь, – очень жестко, свирепо даже выдал Лепа. – Хмурый, не выпускай его. – Это он спокойному. – Мы скоро. – И он прошагал в прихожую. Равнодушный Шакал вышел вслед за ним.
Ну дела! Осмотрелся и вспомнил, что давно не видел Седого. Похоже, тот ушел, пока мы с Лепой играли. Он был единственным человеком во всем этом гадюшнике, с которым хоть как-то можно было общаться.
Очкарик – явно не любитель острых ситуаций, засуетился, посетил туалет и, не возвращаясь в комнату, ушел.
В квартире остались мы с Хмурым и Надежда.
Решил ждать. Прикинул, что, используя фактор внезапности, с охранником управлюсь без труда, по выбрал другое развитие.
Сопляк... Какие деньги?! Люди же все про себя уже рассказали!.. Точно: полный идиот.
Если порыться в себе, еще одно задержало: Надежда. Глянулась она мне. Такая дурацкая натура. Знал ведь: не буду с ней, а нервы пощекотать хотелось. Как поведет себя? Помнил ее руки на своих плечах. И озноб на спине помнил. Хотелось еще чего-то. Пусть не близости, но чего-то... Что говорить
– хотел я ее, и она была рядом... И быть с ней – нельзя. Нечастая, приятная сердцу ситуация.
Дело шло к ночи. Я стоял у незашторенного окна, прикинул, что в случае чего можно будет выпрыгнуть. Второй этаж, внизу палисадничек, куцые зимние кусты, махонькие деревья. Конечно, бред, но так, на всякий случай, надо иметь в виду.
Лепа задерживался.
– Ляжешь на кухне, – сказал Хмурый.
На кухне была расставлена раскладушка, постелены вполне чистые простыни. Вероятно, каждому из нас предназначалось по помещению.
Уже думал о том, что хорошо бы Бугаю не появиться до утра. Чтобы Надежда могла себя проявить.
Разделся до футболки, выключил свет, лег.
Минут через десять вошла женщина, присела рядом на табурет, закурила.
– Кто они тебе? – спросил я.
Она не ответила, курила в темноте.
В памяти перед глазами было ее лицо. Невероятно потасканное, невероятно сексуальное.
– Кто из них твой?
Она вдруг положила руку на мои волосы, провела по ним... Молча. И гладила, гладила, пока я не заснул...
Проснулся от прикосновения своей физиономии X цементному закрытому линолеумом полу кухни. Раскладушку перевернули, отшвырнули в сторону. Потом меня долго терли ряхой об этот самый пол. И слышал, как жутким визгом кричала, голосила Надя. Потом Шакал и еще какой-то тип (не особо разглядел его спросонья, но морда была совсем уже уголовная) держали меня за руки, а Лепа оттягивал нижний край футболки и полосовал ее опасной бритвой. И приговаривал:
– Так кто кому, говоришь, должен?
– Конечно, ты мне, – наученный, что уступающим совсем хана, отвечая я.
Лепа продолжал нарезать футболку. И повторять вопрос. Вот уже и по животу полоснул. Так слегкаслегка.
Я попытался вывернуть руки. И вывернул правую. Толку?.. Порезал он ее, да и уголовничек тут же вернул руку в тиски.
Надежда продолжала кричать.
– Угомони ее! – зло бросил кому-то, должно быть. Хмурому Лепа. – Кто кому должен? – Он еще несколько раз полоснул по животу.
Я деликатно молчал. Было еще не больно, но очень жутко.
– Ведь кастрирую же, – пообещал Лепа.
Я сдался:
– Я должен.
– Кому?
– Всем.
– Правильно. Всем по «штуке» шестьсот. А почему, знаешь?
– Потому, что полный идиот. – Я был омерзителен сам себе.
– Отпустите его.
Меня отпустили. Неохотно.
– Брюхо протри, – посоветовал Лепа.
Я обмылся, обвязал живот полотенцем, надел брюки, свитер. Куртка осталась в прихожей на вешалке. Вернулся в комнату. Держаться старался достойно. Надежда взирала на меня с ужасом, с жалостью. И вроде с мольбой. Как она мне нравилась!
– А теперь все обсудим, – сказал Лела.
Что мне было с ними обсуждать?.. Три шага до окна. Не останавливаясь, боком ломанулся в стекло. Приземлился криво, подвернув ногу. Слышал, как снова завизжала понравившаяся женщина. Побежал, прихрамывая, к перекрестку, где должно быть полюднее. Какое, к черту, полюднее в два часа ночи.
Дальше – все на рефлексах, на автопилоте. Остановил такси. Сев в него, оглянулся. Погони не было. Автопилот выдал таксисту адрес: Радостная, общежитие.
Адрес Ваньки Холода.
Попросил таксиста подождать. Тот был весьма удивлен моему легкому для январской ночи одеянию, а главное, окровавленной, потертой в прямом смысле роже. Но деньги, которые были при мне, произвели впечатление.
Холод, зараза, оказался при даме. Бабник известный.
Очень не обрадовался моему приходу. Но когда открыл дверь, увидел физиономию... Я еще для пущей убедительности полотенце на животе размотал.
Дал мне мятый, ветхий, плащ, сам в куртку облачился. Молча. Только девушке своей, которую я так и не увидел, сказал:
– Я скоро, – и собрался закрыть дверь.
– «Волыну» возьми, – напомнил я.
Он, как ни в чем не бывало, вернулся за пистолетом в квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67