— С твоими братьями я не был знаком, но Дрейк Морелл — хороший человек, и девчонка только от него зависит. Тебе что, нужно, чтобы она осталась одна-одинешенька на свете? Через пару лет она станет женщиной… но какой женщиной?
Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!
Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.
В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:
— Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.
Глава 12
Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке — маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.
Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях — дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и — больший или меньший, — но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.
Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.
А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас — свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен — и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.
Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки — вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.
Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос — голос моего народа и его обычаев. Наш обычай — наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.
Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.
— Я ждал его, — сказал он. — Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» — страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет — другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.
— Похоже на то.
— Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.
— Вы смелый человек, Морелл.
— Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.
Он отвернулся.
— Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?
— Нет еще.
— И не торопитесь. Он того заслуживает. — Он закрыл за нами дверь. — Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова — как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.
Вдруг он заговорил о другом.
— Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?
Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.
— Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.
— Но она же еще ребенок.
— Долго ли девочке быть ребенком? — Он пожал плечами. — Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь — а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.
— Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.
— Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек — никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.
Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут и Будом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.
— Вам нужен шериф, — сказал Морелл. — Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.
— А вы бы не взялись за эту работу? — спросил Каин.
Морелл ответил не раздумывая.
— Нет, — сказал он. — Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.
— Это дело для Бендиго, — сказал Сэмпсон. — Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.
— Я же скоро уеду.
— Уэбб? — предложил Морелл.
— Нет, — сказал Каин. — Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Он уставился на меня, но я уже замолчал, подхватил винтовку и шагнул назад, в чащу. Он сделал то же самое. Я вернулся к лошади и поехал в поселок. Так мирно начинался день… И ведь никогда не угадаешь, чем оно все может обернуться!
Теперь мне было что рассказать Дрейку Мореллу. Я за него беспокоился.
В поселке я встретил Этана, набиравшего дров для печки, и остановился рассказать ему о происшествии. Когда я описал ему того человека, он невесело усмехнулся:
— Стейси Фоллет… знаю я его. Морелл раздразнил старого шакала, вот что. Старого шакала.
Глава 12
Пока я при свете лампы кормил и обихаживал коня, я все думал о нашем поселке — маленьком островке в море дикости и о тех опасностях, что подстерегают нас. Самые первые поселенцы, окруженные ненавистью, испытывали, наверное, то же самое.
Человек и город всегда связаны с миром, они не остаются в одиночестве, стоит появиться кому-нибудь новому, как от него начинают расходиться круги, словно по воде. Мы поселились в предгорьях — дичь ушла наверх, в горы, и ее стало меньше. Весной наши плуги вонзятся в здешнюю землю. Она небогата, но нам предстоит с нее кормиться. С нашей сноровкой, унаследованной от многих поколений фермеров, мы облагородим почву, будем тщательно ухаживать за посевами, и — больший или меньший, — но все равно соберем урожай. И земля вокруг нас изменится.
Стейси Фоллет скрывается в горах над поселком и угрожает одному из нас. А у нас каждый на счету, мы не можем пожертвовать одним, чтобы не ослабнуть всем вместе. Этот Стейси мне не враг, но я буду считать его таковым, потому что его глупое ружье может пробить брешь в той стене, что нам предстоит выстроить против индейцев.
А они, по сути дела, не враги. Нам незачем с ними ссориться. У них свой путь, у нас — свой. Они нападают для куража, движимые удалью да еще чувствуя в нас смутную угрозу, которая не определяется словами, но наполняет краснокожего неясным страхом. Жизненный уклад индейцев обречен — и не потому, что бледнолицых несметное число, не потому, что у них хорошие ружья и пушки, а потому, что у них есть товар. Погибель краснокожего началась тогда, когда появился первый белый торговец и стал предлагать ему то, чего он сам не мог изготовить. Проснулось желание обладать. Нужно было покупать или брать силой.
Иголка, стальной нож, ружье и порох, виски, разные побрякушки — вот что разрушало мир красного человека, и, воюя с белыми, он воевал против вожделений своего сердца. Некоторые из них восставали против наступления вещей, приносимых бледнолицыми, но их голос терялся в пустыне.
Я мог бы жить как индеец, мне по душе их жизнь. Дух индейцев витает в воздухе, окликает вас в шуме лесных ветвей и в журчании горных ручьев, но не смолкает и другой голос — голос моего народа и его обычаев. Наш обычай — наступать, идти вперед, преображая мир так, чтоб всем становилось легче жить. Хотя, в некотором смысле, и сложнее.
Когда я рассказал Дрейку Мореллу о Фоллете, он наконец заговорил.
— Я ждал его, — сказал он. — Он самый приличный парень среди всех этих бедолаг. Они сели со мной играть, им не везло, а когда вконец проигрались, то обвинили меня в жульничестве. Один солдат поджидал, когда освободится место. Я попросил его заглянуть под стол. Как я и предполагал, с их стороны он нашел четыре спрятанные карты. То есть они сами жульничали, и очень неуклюже, мне все было видно. Пришлось мне сказать им, что я о них думаю, и они ушли. Они ждали меня на улице, но я вышел через заднюю дверь. Они стояли у стены, прислонив к ней свои ружья. У них были «спенсеры» — страшное оружие, но с ним трудно быстро управиться. Я их окликнул, один успел выстрелить, но пуля шлепнулась в грязь. Я убил обоих. Они так и остались там лежать, как две перепелки. Не ждите от меня раскаяния. Они пытались побить меня моим собственным оружием. А когда не вышло, решили пристрелить меня без всякого предупреждения. Но Стейси Фоллет — другое дело. Без него им не удалось бы прожить так долго. Он опасный человек.
— Похоже на то.
— Ничего не поделаешь. Нужно быть поосторожнее. Я всегда старался быть осторожным.
— Вы смелый человек, Морелл.
— Смелый? Каждому свое, Шафтер. Люди называют героями тех, кто один раз совершил то, что смелый делает каждый день.
Он отвернулся.
— Хотите, прогуляемся? Я только прихвачу свою трубку. Вы прочли Плутарха?
— Нет еще.
— И не торопитесь. Он того заслуживает. — Он закрыл за нами дверь. — Вы счастливее, чем думаете. В отношении книг, конечно. Когда переселяешься на Запад, много с собой не потащишь, а майор Макен, как я слышал, тщательно подбирал книги. Завидую вам, что вы начинаете именно с этих книг. Голова — как дом, который владелец обустраивает по своему вкусу. Если в доме пусто и холодно, никого, кроме себя самого, винить не приходится. А у вас есть возможность сделать свой дом удобным и даже изысканным.
Вдруг он заговорил о другом.
— Шафтер, вы могли бы для меня кое-что сделать?
Я удивился. До того мне казалось, что он так прочно стоит на ногах, что ни в чем не может нуждаться.
— Я говорю о Нинон. Если Стейси Фоллету повезет больше, чем мне, позаботьтесь о ней. Она станет красивой женщиной, Шафтер. Она необычайно талантлива. Здесь она надолго не задержится. В ней таится нечто, что потребует себя выразить. Кем бы она ни стала, у нее не будет тихой, спокойной жизни: помешают страсть, огонь, честолюбие.
— Но она же еще ребенок.
— Долго ли девочке быть ребенком? — Он пожал плечами. — Пока она еще ребенок, а однажды утром просыпаешься, глядь — а перед тобой уже женщина, да не одна. Целая дюжина незнакомых женщин.
— Ей лучше остаться здесь. У нее будет время, чтобы разобраться в себе и понять, кто она такая на самом деле.
— Чепуха, Шафтер. Ты сам это знаешь. Человек — никто, пока сам себя кем-то не сделает. У Нинон эта работа не займет много времени. Глину, из которой она слеплена, я хорошо знаю.
Ужинали мы в тот вечер у Каина вместе с Рут и Будом. Мы говорили о книгах и о сапогах, о таинственных происшествиях и о детских мечтах, о дальних странах, где стоят древние храмы и где когда-то боги бродили среди людей. Пришел с отцом Ленни Сэмпсон и слушал, широко раскрыв глаза, пока Морелл рассказывал об Улиссе и циклопах, о Тесее и Минотавре, об Энее и возникновении Рима. Как хорошо было вот так разговаривать в теплом уютном доме! Когда разговоры иссякли, Нинон спела пару песен, и мы сели пить кофе. Потом дети отправились спать, а мы еще долго беседовали о судьбе нашего поселка.
— Вам нужен шериф, — сказал Морелл. — Скоро пойдут люди. Вместе с мирными появятся и дикие. Если не будет представителя закона, жди беды.
— А вы бы не взялись за эту работу? — спросил Каин.
Морелл ответил не раздумывая.
— Нет, — сказал он. — Я слишком известен в этих краях. Не хотелось бы накликать на всех беду. Если вы меня вытерпите, я останусь, но только не шерифом.
— Это дело для Бендиго, — сказал Сэмпсон. — Он рассудителен, но, когда нужно, может и выстрелить.
— Я же скоро уеду.
— Уэбб? — предложил Морелл.
— Нет, — сказал Каин. — Он горяч. Мне он нравится, но он опасен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74