Когда же запрет был ослаблен, то ряды участников сильно поредели. Следует иметь в виду и то, что в спешке майских дней 1945 года документы составлялись подчас небрежно и неполно и впоследствии не корректировались. Наконец, когда участники розысков стали вспоминать, что-то оказалось стертым прошедшим временем, и воспоминания потеряли отчетливость.
Эти обстоятельства мне пришлось учитывать, когда в 1965 году — 30 лет назад! — я, изучив документы, стал «объезжать» тех, чьи имена стояли в актах и протоколах. Начальника отдела «СМЕРШ» 3-й ударной армии отставного полковника Ивана Мирошниченко я нашел в Краснодаре, его заместителя Василия Горбушина — в Ленинграде, начальника отдела «СМЕРШ» 79-го корпуса Ивана Клименко — в Одессе, его офицера Георгия Аксенова — в Городке, врача Фауста Шкаравского — в Киеве. В Москве самую большую помощь оказала мне бывшая переводчица Елена Ржевская (Каган), литературный талант которой сочетался с острой наблюдательностью и памятью на детали. Не обошлось, конечно, без разнобоя и даже споров между уважаемыми ветеранами, а это дело деликатное, и не дай бог обидеть кого-либо из них. Мои записи бесед я сохранил и сегодня могу их использовать полнее, чем раньше, ибо некие запреты в 1965 — 1970 годах еще сохранялись.
Задача поиска выпала на долю контрразведчиков, которые волей событий оказались ближе всего к узловым центрам рейха и к самой имперской канцелярии. Это могли быть контрразведки 3-й ударной или 5-й ударной армии, а дальше дело зависело от умения, настойчивости, чутья и… случая. Этот случай и «выбрал» из многих своим орудием солдат и офицеров 79-го стрелкового корпуса генерала Переверткина, входившего в 3-ю ударную армию. Названный корпус к исходу 1 мая взял рейхстаг, и после окончания боев сотрудники отдела занялись своим делом. Дело же — в первую очередь опрос пленных — само заставило бросить заниматься пустым и бесполезным рейхстагом и переключиться на другой объект, который находился поблизости, на стыке 5-й и 3-й ударных армий, — на рейхсканцелярию.
Хронологически первым свидетельством, добытым в ходе этой операции, можно считать допрос солдата Пауля Марзека, взятого в плен 30 апреля во время боев у рейхстага. 1 мая начальник отдела «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса подполковник Иван Исаевич Клименко допросил его и узнал, что за два дня до пленения Марзек в группе вновь прибывших для поддержки оборонявших Берлин видел Гитлера во дворе имперской канцелярии. Гитлер вместе с Геббельсом вышел к солдатам и произнес краткую речь
Эти показания подсказали Клименко, куда направить свои поиски, благо что в рейхстаге делать было нечего. Клименко донес в армию о допросе (забавная деталь: он написал, что Марзек видел Гитлера в «гор. Рейхстаг»). Но не будем придираться. Главное: чутье разведчика заставило его не ограничиваться формальной армейской полосой действий, а перенацелиться на имперскую канцелярию.
Тогдашний майор и начальник отдела «СМЕРШ» 207-й дивизии 79-го корпуса, а во время моей беседы с ним пенсионер, Георгий Аксенов вспоминал:
«Вечером 1 мая Клименко позвонил мне и сказал, что бои завершаются и моей задачей будет искать главарей рейха и обнаружить, где находится сейчас Эрнст Тельман. Наутро я и мой комвзвода Ильин с несколькими солдатами отправились в путь и только пересекли Шпрее, как встретили личность, вызвавшую у нас подозрение. „Ты немец?“ — „Нет, русский, моя фамилия Мицкевич“. Он оказался человеком, попавшим в плен еще в 1941 году, и был диктором немецкого радио на белорусском языке. Он стал нашим „путеводителем“ и привел в имперскую канцелярию, где встретил знакомого — чиновника из „обслуги“ по фамилии Цим. С ним спустились в бункер. „Где Гитлер?“ — спрашиваю я. „Не знаю. Говорят, покончил жизнь самоубийством и его сожгли“. После осмотра бункера поднимаемся в сад и здесь-то заметили трупы Геббельса и его жены. Мицкевич сразу подтвердил, что это именно они. Я немедля послал Ильина докладывать в корпус, и в сад приехал Клименко».
Первая находка была сделана — характерная для Геббельса «колченогость» подтверждала, что это именно он. Нашли какую-то дверь, положили на нее тела и отвезли их в тюрьму в Плётцензее, где находился отдел «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса. Там, на кухне квартиры начальника тюрьмы, тела оставались до формального опознания. Первый акт был написан Клименко 2 мая вечером от руки и гласил, что были найдены 8 трупов членов семьи Геббельса .
Клименко так обрадовался своей находке, что не стал обследовать бункер. Это на следующий день сделал офицер из группы того же Аксенова (т.е. из 107-й дивизии) старший лейтенант Лев Ильин. Им 3 мая 1945 года в бункере были найдены трупы шести детей Геббельса и генерала Кребса. Их тоже отвезли в Плётцензее. Позднее сюда прибыли генералы и офицеры из штаба 3-й ударной армии и штаба 1-го Белорусского фронта, известные военные корреспонденты Мартын Мержанов и Борис Горбатов. Была произведена формальная процедура опознания.
Первым опознавателем был вице-адмирал Фосс, представитель гросс-адмирала Деница при ставке фюрера, который был задержан контрразведкой 3-й ударной армии. Он уверенно опознал Геббельса и его детей. То же самое сделали и другие опознаватели. Был составлен акт .
В истории этих дней процедура опознания рейхсминистра пропаганды и гаулейтера Берлина стала начальным этапом розысков. Не беда, что в акте честь находки была отдана не Аксенову с его солдатами, а Клименко, Быстрову и Хазину (их начальникам). Бывало и так…
В поисках мертвого фюрера
Но это было лишь начало. Надо было искать Гитлера — мертвого или живого. Вот рассказ И.И. Клименко о событиях 3 мая:
«Разумеется, мы спрашивали Фосса, где же Гитлер. Фосс не давал определенного ответа и рассказывал лишь о том, что выходил из Берлина вместе с адъютантами Гитлера, а те рассказывали ему, что Гитлер покончил самоубийством и труп его сожжен в саду имперской канцелярии. После допроса 3 мая я решил снова отправиться в имперскую канцелярию, чтобы попытаться найти какие-то ориентиры.
Мы приехали на «виллисе», в котором находились я, Фосс, один офицер из разведотдела армии, а также переводчик. Проехали по городу, а затем к имперской канцелярии. Спустились в бункер. Было темно. Мы светили фонариками. Фосс вел себя как-то странно, нервничал. После этого мы вышли наверх.
Было около 9 часов вечера. Мы подошли к большому сухому бассейну, в котором лежало много трупов. Здесь Фосс, показав на один труп, сказал:
— О, вот это труп Гитлера!
Покойник был одет в костюм, на ногах — штопаные носки.
Но через минуту Фосс засомневался:
— Нет, нет, я не могу точно сказать, что это Гитлер…
По правде сказать, и у меня штопаные носки вызвали некоторые сомнения!»
Рассказ Клименко подтвердил упоминаемый им офицер из разведотдела штаба 3-й ударной армии. Это был начальник следственной части капитан М. В. Альперович — ныне научный работник, известный специалист по истории Латинской Америки. Он сообщил мне:
«Когда мы приехали во двор имперской канцелярии, то сначала обошли сад, потом спустились в бункер и, ничего не найдя нового, снова поднялись в сад. Тут-то и случилось: Фосс вдруг подошел к одному из лежавших трупов и сказал: „Да вот же Гитлер!“ — но вскоре сам в этом усомнился».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Эти обстоятельства мне пришлось учитывать, когда в 1965 году — 30 лет назад! — я, изучив документы, стал «объезжать» тех, чьи имена стояли в актах и протоколах. Начальника отдела «СМЕРШ» 3-й ударной армии отставного полковника Ивана Мирошниченко я нашел в Краснодаре, его заместителя Василия Горбушина — в Ленинграде, начальника отдела «СМЕРШ» 79-го корпуса Ивана Клименко — в Одессе, его офицера Георгия Аксенова — в Городке, врача Фауста Шкаравского — в Киеве. В Москве самую большую помощь оказала мне бывшая переводчица Елена Ржевская (Каган), литературный талант которой сочетался с острой наблюдательностью и памятью на детали. Не обошлось, конечно, без разнобоя и даже споров между уважаемыми ветеранами, а это дело деликатное, и не дай бог обидеть кого-либо из них. Мои записи бесед я сохранил и сегодня могу их использовать полнее, чем раньше, ибо некие запреты в 1965 — 1970 годах еще сохранялись.
Задача поиска выпала на долю контрразведчиков, которые волей событий оказались ближе всего к узловым центрам рейха и к самой имперской канцелярии. Это могли быть контрразведки 3-й ударной или 5-й ударной армии, а дальше дело зависело от умения, настойчивости, чутья и… случая. Этот случай и «выбрал» из многих своим орудием солдат и офицеров 79-го стрелкового корпуса генерала Переверткина, входившего в 3-ю ударную армию. Названный корпус к исходу 1 мая взял рейхстаг, и после окончания боев сотрудники отдела занялись своим делом. Дело же — в первую очередь опрос пленных — само заставило бросить заниматься пустым и бесполезным рейхстагом и переключиться на другой объект, который находился поблизости, на стыке 5-й и 3-й ударных армий, — на рейхсканцелярию.
Хронологически первым свидетельством, добытым в ходе этой операции, можно считать допрос солдата Пауля Марзека, взятого в плен 30 апреля во время боев у рейхстага. 1 мая начальник отдела «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса подполковник Иван Исаевич Клименко допросил его и узнал, что за два дня до пленения Марзек в группе вновь прибывших для поддержки оборонявших Берлин видел Гитлера во дворе имперской канцелярии. Гитлер вместе с Геббельсом вышел к солдатам и произнес краткую речь
Эти показания подсказали Клименко, куда направить свои поиски, благо что в рейхстаге делать было нечего. Клименко донес в армию о допросе (забавная деталь: он написал, что Марзек видел Гитлера в «гор. Рейхстаг»). Но не будем придираться. Главное: чутье разведчика заставило его не ограничиваться формальной армейской полосой действий, а перенацелиться на имперскую канцелярию.
Тогдашний майор и начальник отдела «СМЕРШ» 207-й дивизии 79-го корпуса, а во время моей беседы с ним пенсионер, Георгий Аксенов вспоминал:
«Вечером 1 мая Клименко позвонил мне и сказал, что бои завершаются и моей задачей будет искать главарей рейха и обнаружить, где находится сейчас Эрнст Тельман. Наутро я и мой комвзвода Ильин с несколькими солдатами отправились в путь и только пересекли Шпрее, как встретили личность, вызвавшую у нас подозрение. „Ты немец?“ — „Нет, русский, моя фамилия Мицкевич“. Он оказался человеком, попавшим в плен еще в 1941 году, и был диктором немецкого радио на белорусском языке. Он стал нашим „путеводителем“ и привел в имперскую канцелярию, где встретил знакомого — чиновника из „обслуги“ по фамилии Цим. С ним спустились в бункер. „Где Гитлер?“ — спрашиваю я. „Не знаю. Говорят, покончил жизнь самоубийством и его сожгли“. После осмотра бункера поднимаемся в сад и здесь-то заметили трупы Геббельса и его жены. Мицкевич сразу подтвердил, что это именно они. Я немедля послал Ильина докладывать в корпус, и в сад приехал Клименко».
Первая находка была сделана — характерная для Геббельса «колченогость» подтверждала, что это именно он. Нашли какую-то дверь, положили на нее тела и отвезли их в тюрьму в Плётцензее, где находился отдел «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса. Там, на кухне квартиры начальника тюрьмы, тела оставались до формального опознания. Первый акт был написан Клименко 2 мая вечером от руки и гласил, что были найдены 8 трупов членов семьи Геббельса .
Клименко так обрадовался своей находке, что не стал обследовать бункер. Это на следующий день сделал офицер из группы того же Аксенова (т.е. из 107-й дивизии) старший лейтенант Лев Ильин. Им 3 мая 1945 года в бункере были найдены трупы шести детей Геббельса и генерала Кребса. Их тоже отвезли в Плётцензее. Позднее сюда прибыли генералы и офицеры из штаба 3-й ударной армии и штаба 1-го Белорусского фронта, известные военные корреспонденты Мартын Мержанов и Борис Горбатов. Была произведена формальная процедура опознания.
Первым опознавателем был вице-адмирал Фосс, представитель гросс-адмирала Деница при ставке фюрера, который был задержан контрразведкой 3-й ударной армии. Он уверенно опознал Геббельса и его детей. То же самое сделали и другие опознаватели. Был составлен акт .
В истории этих дней процедура опознания рейхсминистра пропаганды и гаулейтера Берлина стала начальным этапом розысков. Не беда, что в акте честь находки была отдана не Аксенову с его солдатами, а Клименко, Быстрову и Хазину (их начальникам). Бывало и так…
В поисках мертвого фюрера
Но это было лишь начало. Надо было искать Гитлера — мертвого или живого. Вот рассказ И.И. Клименко о событиях 3 мая:
«Разумеется, мы спрашивали Фосса, где же Гитлер. Фосс не давал определенного ответа и рассказывал лишь о том, что выходил из Берлина вместе с адъютантами Гитлера, а те рассказывали ему, что Гитлер покончил самоубийством и труп его сожжен в саду имперской канцелярии. После допроса 3 мая я решил снова отправиться в имперскую канцелярию, чтобы попытаться найти какие-то ориентиры.
Мы приехали на «виллисе», в котором находились я, Фосс, один офицер из разведотдела армии, а также переводчик. Проехали по городу, а затем к имперской канцелярии. Спустились в бункер. Было темно. Мы светили фонариками. Фосс вел себя как-то странно, нервничал. После этого мы вышли наверх.
Было около 9 часов вечера. Мы подошли к большому сухому бассейну, в котором лежало много трупов. Здесь Фосс, показав на один труп, сказал:
— О, вот это труп Гитлера!
Покойник был одет в костюм, на ногах — штопаные носки.
Но через минуту Фосс засомневался:
— Нет, нет, я не могу точно сказать, что это Гитлер…
По правде сказать, и у меня штопаные носки вызвали некоторые сомнения!»
Рассказ Клименко подтвердил упоминаемый им офицер из разведотдела штаба 3-й ударной армии. Это был начальник следственной части капитан М. В. Альперович — ныне научный работник, известный специалист по истории Латинской Америки. Он сообщил мне:
«Когда мы приехали во двор имперской канцелярии, то сначала обошли сад, потом спустились в бункер и, ничего не найдя нового, снова поднялись в сад. Тут-то и случилось: Фосс вдруг подошел к одному из лежавших трупов и сказал: „Да вот же Гитлер!“ — но вскоре сам в этом усомнился».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68