Где-то в подсознании, правда, меня смутила какая-то неопытная суетность ее движений, но, прильнув грудью к ее нежным холмам, я забыл обо всем. Забыл ненадолго. Она. Была. Девственницей!.. — Ну же, ну, ну! Что ты остановился! Давай, — жарко прошептала она. — Давай! Давай! Делай свое дело! Дела-а-ай!.. — Тебе очень больно? — Мне очень хорошо! О мой мужчина, мой первый мужчина в тридцать лет! Я дождалась любимого мужчины, я так долго ждала тебя! — она плакала, покрывала мое лицо поцелуями, смеялась, потом побежала мыться, забрав из- под меня простыню с рдеющими пятнами. Потом вернулась и повела мыть меня. — Однако, ты не так уж робка, — заметил я после ее вполне хозяйского обращения со мною. — Мне тридцать лет, и я люблю тебя, и я дождалась тебя, это мой праздник! А кто же ведет себя робко в праздники?..
Да, этот вечер и эта ночь были праздничными. Нет, были бы, если бы все время рядом со мной не возникала Настя. Алевтина за одну ночь хотела познать все, что упустила в жизни, о чем знала лишь из книг и видиков, в том числе и весьма нескромных. Она не хотела обращать внимания на боль разорванного тела, и много раз за эти долгие и короткие часы мы жарко встречались в разных позах, о которых она была хорошо осведомлена. И почти каждый раз среди ее стонов и радостных похвал рядом со мною вставали Настины глаза. Как наваждение!
Мы заснули, наконец, то ли очень поздно, то ли очень рано, где-то около четырех часов утра. Я проснулся Оттого, что почувствовал взгляд Алевтины. Я лежал на спине, а она плотно прижалась всем телом к моей правой ноге и правой руке и, подняв голову, пытливо смотрела на меня. Я вопросительно вздернул подбородок.
— Милый, подари мне ребенка. Подари! Я еще раз вопросительно поднял брови. — Ты не будешь жить со мною, не будешь! Ты не станешь еще раз ломать свою жизнь. Думаешь, я не знаю про тебя? Я все знаю, даже чего ты сам, может быть, не знаешь. Ты вернешься к Насте! А мне останется твое второе «я», навсегда останется маленький Егорка. И мы будем с ним жить и поживать.
— Зачем ты сейчас об этом? — А когда же, на работе? — А каково будет ребенку? Безотцовщине? — Не беспокойся, я выйду замуж, у него будет хороший отец. — Все продумала! А мне-то как будет знать, что мой Ребенок живет подкидышем? Она уронила голову мне на плечо и заплакала: — Значит, я была права, ты вернешься от меня к Насте! — Ты же сама это сказала. — Я хотела проверить… — Проверь другое, разведчица ты моя бесценная! — я. перевернул ее на спину и показал воочию, чего стою утром, после отдыха!.. Через час, когда пора было уже двигаться на работу, она села, прекрасная в своей наготе, на постель, попыталась встать и ойкнула: — Больно, не шагнуть! Оставайся, соизволяю! — Пользуешься служебным положением? А проект? Конфликт между чувством и долгом? — Позвонишь мне на работу, попросишь разрешения доработать его дома. Но за это!.. — Что? — Накормишь меня! — Ой, какая же я хозяйка!.. — еле хожу, морщась от боли и виновато улыбаясь, она встала, натянула халатик и, едва волоча ноги, потащилась на кухню… — Когда придешь? — шепнула она, прижавшись на прощание. — Нет, сегодня тебе надо выздоравливать, залечиваться. Отдыхай!
На работу я шагал легко и спокойно: нарыв прорвало, это было больно, но куда как спокойнее, чем в ощущении прежней невероятной душевной сумятицы. Да, я испытал огромную плотскую радость, да я был облучен и осиян такой чистой и самозабвенной любовью и страстью, какие не часто выпадают на долю смертных. И я успокоился, хотя совсем новые сложные ситуации встали сегодня передо мной: и девственность Алевтины, которую я столь резво порушил (давно, очень давно не пересекалась моя дорога с девичьими судьбами!), и ее жаркое желание стать матерью моего ребенка. При всем при том я уже понимал, что эта волна, что это цунами. пройдет надо мной. Могучая стихия смоет все, что сможет, но материк ей не сдвинуть. Настя, которая все это время была со мной, это уже не только моя половина, это я сам. Я переболею, но я вернусь к ней. Это я понял, потому что никогда раньше во время близости с женщиной у меня в сознании не вставала другая женщина. Всегда раньше я был с той, с которой был. А здесь я был сразу и тут, и там. И значит, дело только за временем, когда я снова буду там. Это я знал твердо, хотя Алевтина была само наслаждение.
Я приходил к ней почти каждую ночь, а однажды остался у нее на субботу и воскресенье. Мы знакомились все ближе и ближе, она принимала мои желания уже телепатически. Думаю, что если бы поставить себе целью найти партнершу для любви тантрической, совершеннее Алевтины найти было бы невозможно.
— Ты читал писателя Сент-Экзюпери? — как-то спросила она ночью. — А что? — Ведь ты так приручил меня к себе! Какую-то ответственность за это ты несешь? — Ничего я специально не делал, — вздохнул я. — Мы приручились взаимно. А какая ответственность у тебя? — Хитрец! Ведь у нас разные весовые категории… — Ах, так? Ну, поборемся! — и я навалился на нее, с вожделением ощущая все это роскошное тело. — Как всегда уходишь от ответа, — вздохнула она слабо, а тело ее уже привычно отвечало. — Не ухожу, а вхожу… — О Боже, если бы так навсегда… Какой контраст в постели, любовных баталиях вообще являла она самой себе же в служебной обстановке! Скромная в манерах, корректно одетая, миловидная служащая — мог ли бы хоть кто-нибудь, хоть я сам представить себе, что она скрывает вулкан страсти, что она — огненная жрица любви, неистощимая в ласках, в изобретательности, в бесстрашии, в экспериментах? Достаточно опытный любовник, я подчас терялся перед ее мощью и познаниями в области эротики. Да неужто же каждая из окружающих нас миллионов скромниц несет в себе подобный термоядерный потенциал?! Ведь Алевтина не сексуальная фотомодель, не прожженная профессионалка-путана, не талантливая мастерица ночного стриптиза, нет: женщина интеллигентная работница, поглощенная бытом и службой, абсолютно чуждая зазывных манер. Честное слово, совсем другими глазами, даже с некоторой опаской стал смотреть я на потоки встречных скромниц — в трамваях, метро, в магазинах!
— Может быть, и в каждой скрывается вулкан, не знаю, но я-то — не каждая, — с некоторой иронией ответила она как-то на мое восхищенное недоумение. Надо сказать, что не ласкала она меня или не ласкалась об меня ненасытно сама в постели лишь в те моменты, когда я ее ласкал или когда она спала. Вот и сейчас: разговор-разговором, а дело-делом, она не упускала ни секунды, и это сочетание острой ласки с беседой или со взглядом в упор глаза-в-глаза или даже одновременным возлиянием напитка придавало нашему с ней сексу совсем новый настрой, мне, мужику, повторяю, бывалому, дотоле неизвестный.
— Хорошо понимаю, что ты очень даже не каждая, но каким образом девственница (я употребил в разговоре другое слово, потому что в постели ее до неистовства заводили те же соленые слова, которые она с искренним негодованием отвергала в спокойном состоянии), которую я сам освятил, сочетается со столь многознающей одалиской? Вот секрет!
— Подумай, дружок мой сердечный, разве всесторонняя проработка любой проблемы, с которой я сталкиваюсь, не есть мой конек, моя личная особенность? Ты-то сам кому поручил доскональную схему берхстгаденского проекта? Мне!.. У меня был повод для занятий теорией секса, и я основательно проштудировала ее по всей мыслимой и немыслимой литературе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102