Да, в целом, в массе подобный этап где-то далеко впереди, ибо он требует высокой личностной реализации огромного числа мужчин и женщин, но если мы знаем, куда катит свои буйные воды течение мировых событий, то почему бы нам туда уже сейчас не направить мощными гребками свою утлую семейную ладью? Авось да не утонем и выберемся на ту сияющую гладь, где давно уже ждут-поджидают нас, покачиваясь на волнах бессмертия, Петр и Феврония, Лейли и Меджнун, Ромео и Джульетта, Григорий Мелехов и Аксинья Астахова? А, впрочем, не точна моя метафора, ибо поток любви истинно человеческой выносит человечество не в успокоительную заводь, но подобно могучему ускорителю разгоняет нас, и мы тогда живем уже по-иному: не только своей собственной силой, нет, она уже не сложена, нет, она умножена на силу любимого существа, любимого человека и создает нам, счастливцам, могущество божественное. Да разве ради обретения подобной возможности, уникальной для человека, нет смысла трудиться замозабвенно?
И пускай свободные женщины являют миру свои богатырские возможности: то ли (норвежки) пересекут втроем на лыжах Гренландию, то ли (француженки) втроем бегут 6700 км через Сахару, и пускай какие-то озабоченные мужчины делают себе операции, чтобы обратиться в женщин, а какие-то женщины, обращаются в мужчин — это ровно ничего не меняет в сердцевине того огромного специфического материка «М-Ж», который определен самим мирозданием.
ИВАН-ДА-МАРЬЯ
МЫСЛИ ВСЛУХ
(Окончание)
Эпиграфы к главе
О мой любимейший! И в самом деле, любовные наслаждения, которым мы оба с наслаждением предавались, были тогда для меня настолько приятны, что они не могут ни утратить для меня прелесть, ни хоть сколько изгладиться из памяти. Куда бы ни обратилась я, они повсюду являются моим очам и возбуждают мои желания… Бог свидетель, что я всю мою жизнь больше опасалась оскорбить тебя, нежели Бога, и больше стремилась угодить тебе, чем ему.
Из письма французской монахини Элоизы ваганту, поэту, философу, теологу, монаху Абеляру после прочтения его книги «История моих бедствий», через пятнадцать лет после своего пострига (XII в.)
Когда-то я прямо так и сказала Жасмин, что мужчина должен состоять из секса, денег и таланта, если у него есть эти три компонента, можно считать, что он совершенен. Жасмин ответила мне, что более циничных людей она не встречала…
Из романа «Ничего кроме хорошего» графини Елены Шаповой де Карли, бывшей жены двух советских эмигрантов — художника Шапова и писателя Лимонова
Приятель Хемингуэя писатель Скотт Фицджеральд попросил откровенно ответить: права ли его жена Зельда, что у него имеется великий анатомический недостаток, из-за которого он никогда не сможет удовлетворить никакую женщину, размер, де, не тот… «Ну что ж, — сказал Хемингуэй, после того как друзья ненадолго вышли, — у тебя все в полном порядке. Пойди в Лувр, посмотри статуи, ты сам в этом убедишься. Только учти, что себя ты видишь сверху, а статуи — снизу и сбоку, потому их размеры увеличиваются», — «А может быть, статуи неточны?» — сказал Скотт. «Нет, они совершенно правдивы, многие люди были бы рады иметь такие пропорции». — «Почему же Зельда?..» «Очень просто — она избавилась от конкуренции, вывела тебя из игры, чтобы ты даже не пробовал иметь дело с другими женщинами. Вот и все. Я сказал тебе всю правду. Ты мне веришь?» — «Не знаю», — ответил Скотт.
Свободное переложение одного из эпизодов книги Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»
На свадьбе старого адмирала и молодой девушки его друзья намекнули ему, что она все-таки очень молода, здорова, ей много требуется, сам понимаешь, в общем, лучше завести дублера… — Хорошо, — сказал адмирал, — заведем. Через полгода друзья спросили его, как жена. — Беременна. — А дублер как поживает? — Тоже беременна, — ответил адмирал.
В некотором царстве, в некотором государстве дочка царская все плакала, ревела да ревела, слезы день и ночь проливала. И до того своего отца тем допекла, что он повсеместно велел объявить: кто царевну рассмешит, тот в жены ее возьмет и полцарства в придачу получит, а нет — так голова с плеч. Ну, поначалу охотников вызвалось немало, а царевна все ревела да ревела, еще и оттого, что жалостно ей было, как у женихов головы-то отрубали, да что поделаешь, сами вызвались.
И вот совсем уже их не стало. А она все время ревет, совсем папаню до расстройства довела. И тут через их царство солдат домой со службы возвращается. Прослышал он про такое дело, да и говорит:
— Я знаю, царь-батюшка, как ее рассмешить, за одну ночь берусь дело исправить!
А царь отвечает:
— Жаль мне тебя, служивый, но своего царского слова отменить не могу!
— За меня не боись, твое царское величество, — отвечает солдат, — женихи-те не с того конца починали.
Ну, ладно. Приходит он к вечеру к царевне, а та водопадом слезы льет, сушить их платков-полотенец не хватает. Увидела солдата и пуще того залилась.
— Да постой ты реветь, — говорит солдат, — я ведь знаю, в чем твоя беда, и горю твоему пособить берусь.
— А в чем моя беда? — удивилась Царевна-Несмеяна. — Я и сама-то не знаю.
— А в том, что снизу у тебя дырка прорублена да не зашита. Непорядок! А у меня игла такая есть, что прошивку ей устроит, наведет порядок, и кончишь ты плакать, а начнешь смеяться.
— Ой, врешь? — удивилась царевна, но реветь перестала.
— Ну, пойдем, сама убедишься.
Ладно. Легли они и принялся он ее дырку штопать. Царевна и впрямь плакать перестала, говорит:
— До чего же справная у тебя игла! Давай, старайся получше, чтобы порядок был!
Штопал солдат дыру, штопал, почитай всю ночь трудился, царевна уже давно и плакать забыла, а он устал и говорит:
— В следующий раз закончим, а то нитки у меня кончились.
— Не ври, не ври! — закричала царевна. — Вон там у тебя еще какой клубок остался! Давай штопай дальше, а то я опять реветь примусь!
Ну, его дело солдатское, приказано — исполняй. Ладно исполнил. И посулил царевне, что будет теперь порядок у нее все время поддерживать. И больше никогда не плакала она слезами горючими, и пришлось царю слово свое сдержать, и отправились они честным пирком да за свадебку. И я там был, медпиво пил, по усам текло, да в рот не попало.
Царевна-Несмеяна и солдат. Из беломорских сказок
— Я понимаю только одно, — глухо сказал Рощин и отвернулся, чтобы она не видела его исказившегося лица, — ослепительно живая точка в этом хаосе это ваше сердце. Катя… Нам с вами разлучаться нельзя…
Катя тихо ответила:
— Я не смела сказать вам… Ну, где же нам расставаться, друг мой милый…
— Екатерина Дмитриевна, — проговорил Рощин, беря в руки ее худенькую руку и продолжая медленно идти по затихшему в сумерках широкому проспекту, в конце которого все еще не могла догореть вечерняя заря, пройдут годы, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется только одно — кроткое, нежное, любимое сердце ваше.
Алексей Толстой. Хождение по мукам. Из романа «Сестры» (август 1921 г.)
…Уж вечер, и закат погас.
Пора домой и поскорее.
Я никогда не постарею
От счастья, что увижу вас.
Татьяна Жирмунская
И где-то в начале мая я вдруг вспомнила про вашу «таблетку» (как утопающий за соломинку!..), достала ее, попыталась наполнить, зарядить ее энергией, как вы учили (до рези в висках и колик в пальцах), завернула в платочек и стала носить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
И пускай свободные женщины являют миру свои богатырские возможности: то ли (норвежки) пересекут втроем на лыжах Гренландию, то ли (француженки) втроем бегут 6700 км через Сахару, и пускай какие-то озабоченные мужчины делают себе операции, чтобы обратиться в женщин, а какие-то женщины, обращаются в мужчин — это ровно ничего не меняет в сердцевине того огромного специфического материка «М-Ж», который определен самим мирозданием.
ИВАН-ДА-МАРЬЯ
МЫСЛИ ВСЛУХ
(Окончание)
Эпиграфы к главе
О мой любимейший! И в самом деле, любовные наслаждения, которым мы оба с наслаждением предавались, были тогда для меня настолько приятны, что они не могут ни утратить для меня прелесть, ни хоть сколько изгладиться из памяти. Куда бы ни обратилась я, они повсюду являются моим очам и возбуждают мои желания… Бог свидетель, что я всю мою жизнь больше опасалась оскорбить тебя, нежели Бога, и больше стремилась угодить тебе, чем ему.
Из письма французской монахини Элоизы ваганту, поэту, философу, теологу, монаху Абеляру после прочтения его книги «История моих бедствий», через пятнадцать лет после своего пострига (XII в.)
Когда-то я прямо так и сказала Жасмин, что мужчина должен состоять из секса, денег и таланта, если у него есть эти три компонента, можно считать, что он совершенен. Жасмин ответила мне, что более циничных людей она не встречала…
Из романа «Ничего кроме хорошего» графини Елены Шаповой де Карли, бывшей жены двух советских эмигрантов — художника Шапова и писателя Лимонова
Приятель Хемингуэя писатель Скотт Фицджеральд попросил откровенно ответить: права ли его жена Зельда, что у него имеется великий анатомический недостаток, из-за которого он никогда не сможет удовлетворить никакую женщину, размер, де, не тот… «Ну что ж, — сказал Хемингуэй, после того как друзья ненадолго вышли, — у тебя все в полном порядке. Пойди в Лувр, посмотри статуи, ты сам в этом убедишься. Только учти, что себя ты видишь сверху, а статуи — снизу и сбоку, потому их размеры увеличиваются», — «А может быть, статуи неточны?» — сказал Скотт. «Нет, они совершенно правдивы, многие люди были бы рады иметь такие пропорции». — «Почему же Зельда?..» «Очень просто — она избавилась от конкуренции, вывела тебя из игры, чтобы ты даже не пробовал иметь дело с другими женщинами. Вот и все. Я сказал тебе всю правду. Ты мне веришь?» — «Не знаю», — ответил Скотт.
Свободное переложение одного из эпизодов книги Э. Хемингуэя «Праздник, который всегда с тобой»
На свадьбе старого адмирала и молодой девушки его друзья намекнули ему, что она все-таки очень молода, здорова, ей много требуется, сам понимаешь, в общем, лучше завести дублера… — Хорошо, — сказал адмирал, — заведем. Через полгода друзья спросили его, как жена. — Беременна. — А дублер как поживает? — Тоже беременна, — ответил адмирал.
В некотором царстве, в некотором государстве дочка царская все плакала, ревела да ревела, слезы день и ночь проливала. И до того своего отца тем допекла, что он повсеместно велел объявить: кто царевну рассмешит, тот в жены ее возьмет и полцарства в придачу получит, а нет — так голова с плеч. Ну, поначалу охотников вызвалось немало, а царевна все ревела да ревела, еще и оттого, что жалостно ей было, как у женихов головы-то отрубали, да что поделаешь, сами вызвались.
И вот совсем уже их не стало. А она все время ревет, совсем папаню до расстройства довела. И тут через их царство солдат домой со службы возвращается. Прослышал он про такое дело, да и говорит:
— Я знаю, царь-батюшка, как ее рассмешить, за одну ночь берусь дело исправить!
А царь отвечает:
— Жаль мне тебя, служивый, но своего царского слова отменить не могу!
— За меня не боись, твое царское величество, — отвечает солдат, — женихи-те не с того конца починали.
Ну, ладно. Приходит он к вечеру к царевне, а та водопадом слезы льет, сушить их платков-полотенец не хватает. Увидела солдата и пуще того залилась.
— Да постой ты реветь, — говорит солдат, — я ведь знаю, в чем твоя беда, и горю твоему пособить берусь.
— А в чем моя беда? — удивилась Царевна-Несмеяна. — Я и сама-то не знаю.
— А в том, что снизу у тебя дырка прорублена да не зашита. Непорядок! А у меня игла такая есть, что прошивку ей устроит, наведет порядок, и кончишь ты плакать, а начнешь смеяться.
— Ой, врешь? — удивилась царевна, но реветь перестала.
— Ну, пойдем, сама убедишься.
Ладно. Легли они и принялся он ее дырку штопать. Царевна и впрямь плакать перестала, говорит:
— До чего же справная у тебя игла! Давай, старайся получше, чтобы порядок был!
Штопал солдат дыру, штопал, почитай всю ночь трудился, царевна уже давно и плакать забыла, а он устал и говорит:
— В следующий раз закончим, а то нитки у меня кончились.
— Не ври, не ври! — закричала царевна. — Вон там у тебя еще какой клубок остался! Давай штопай дальше, а то я опять реветь примусь!
Ну, его дело солдатское, приказано — исполняй. Ладно исполнил. И посулил царевне, что будет теперь порядок у нее все время поддерживать. И больше никогда не плакала она слезами горючими, и пришлось царю слово свое сдержать, и отправились они честным пирком да за свадебку. И я там был, медпиво пил, по усам текло, да в рот не попало.
Царевна-Несмеяна и солдат. Из беломорских сказок
— Я понимаю только одно, — глухо сказал Рощин и отвернулся, чтобы она не видела его исказившегося лица, — ослепительно живая точка в этом хаосе это ваше сердце. Катя… Нам с вами разлучаться нельзя…
Катя тихо ответила:
— Я не смела сказать вам… Ну, где же нам расставаться, друг мой милый…
— Екатерина Дмитриевна, — проговорил Рощин, беря в руки ее худенькую руку и продолжая медленно идти по затихшему в сумерках широкому проспекту, в конце которого все еще не могла догореть вечерняя заря, пройдут годы, утихнут войны, отшумят революции, и нетленным останется только одно — кроткое, нежное, любимое сердце ваше.
Алексей Толстой. Хождение по мукам. Из романа «Сестры» (август 1921 г.)
…Уж вечер, и закат погас.
Пора домой и поскорее.
Я никогда не постарею
От счастья, что увижу вас.
Татьяна Жирмунская
И где-то в начале мая я вдруг вспомнила про вашу «таблетку» (как утопающий за соломинку!..), достала ее, попыталась наполнить, зарядить ее энергией, как вы учили (до рези в висках и колик в пальцах), завернула в платочек и стала носить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102