!
– И верно, Петенька, ни при чем он, – ласково сказал Заикин и смочил в шампанском платок. – На-ко, приложи пока... Вот меня, жаль, там не было! Я б им ноги повыдергивал, бандюгам паршивым. Прикладывай, прикладывай...
Пильский сначала глотнул из бутылки, потом приложил платок к глазу.
– А что, если всем собраться и разгромить их лавочку к чертовой бабушке? – возбужденно сказал франтик. – Устроить им тысяча девятьсот пятый год, а?
Куприн взял бутылку у Пильского, отхлебнул и протянул ее франтику:
– На, успокойся. Будет им пятый год, будет еще какой-нибудь... Не пройдет и десятка лет, как будет. Просто не может не быть!
Заикин встревожился:
– Это ты про что, Ляксантра Иваныч? Про бунт, что ли?
– Про революцию, – сказал Риго и протянул руку за бутылкой.
– Нет, – сказал Заикин. – Это сейчас ни к чему. Это только приостановит развитие России.
– Батюшки-светы! – воскликнул Пильский. – Это ты откуда же таких премудростей набрался?!
Заикин простодушно ответил:
– А это когда я из Парижа в Россию уезжал. Лев Макарыч Мациевич говорил... – Заикин снял шляпу и перекрестился. – Как же он говорил? Дай Бог памяти... А, вот! «Мне кажется, что Россия минует и смуты, и духовную гибель, на которые обречены многие нации и страны в нашем только что начавшемся веке, если овладеет вершинами науки и порожденной ею техники»... Вот.
– Ох, эта техника! – вздохнул Куприн. – Ох, этот научный прогресс! Интересно, чему он послужит в дальнейшем? А ведь он все ширится, движется, все быстрее, быстрее, все стремительнее... Вчера мы услышали о лучах, пронизывающих насквозь человеческое тело, сегодня открыт радий, с его удивительными свойствами, а завтра или послезавтра – я в этом уверен – я буду из Петербурга разговаривать со своими друзьями, живущими в Одессе, и в то же время видеть их лица, улыбки, жесты...
И Куприн обнял Пильского и Заикина.
Все захохотали так, что вахтенный матрос и пассажиры, поднимавшиеся уже по трапу, испуганно посмотрели вниз на развеселую компанию.
Франтик, Ярославцев, Риго, Заикин и Диабели от души хохотали над фантастической картиной, нарисованной Куприным.
И только Пильский раздраженно вывернулся из-под руки Куприна и закричал:
– Что вы смеетесь?! Как вы не понимаете, что это более чем трагично! Неужели вам хотелось бы жить в этом ужасном мире будущего?! В мире машин, горячечной торопливости, нервного зуда, вечного напряжении ума, воли, души?! А вы подумали, что этот ваш будущий мир принесет с собой повальное безумие, всеобщий дикий бунт или, что еще хуже, преждевременную дряхлость, усталость и расслабление?
– Ну зачем же так мрачно, Петя? – усмехнулся Куприн. – Вон ты даже Ваню испугал. – Он показал на присмиревшего Заикина.
– Нет, – сказал серьезно Заикин. – Я не испугался. Я подумал, что к тому времени, вот про которое Сашенька говорил, может, и люди переменятся? Может, в них чего-нибудь такое выработается новое, в голове или в душе, что они смогут спокойно обращаться со всеми этими будущими штуками, и тогда жизнь для них для всех станет удобной, красивой, легкой! А, Ляксантра Иваныч? Или я чего напутал?
– Ай да Ванечка! – воскликнул Саша Диабели.
– От это да! От это я понимаю! От это человек! – восхищенно сказал франтик.
– Ну вас к черту! – обозлился Пильский. – В вас бурлит какой-то отвратительный животный оптимизм! Это после всего!
– О! – сказал вдруг Риго. – Оптимизм – се тре бьен...
– Правильно, Шура! – крикнул франтик. – Жуткое дело! Сейчас бы еще шампанского!
– Будет тебе... Нашампанился, – недовольно заметил Заикин.
Но Куприн подмигнул франтику и сделал успокаивающий жест – дескать, «все будет в порядке».
И в это время пароход дал густой протяжный гудок. Все, как по команде, повернулись к Риго.
Он стоял с полными слез глазами, улыбался и уже держал в руках портплед и чемодан с балалайкой.
– Мне было очень хорошо, – сказал Шарль Риго. – Я буду много рассказывать в старости... И наверное, умру от болтовни.
– Шура! – Голос Заикина дрогнул. Он облапил Риго, поднял его вместе с чемоданом и портпледом и трижды поцеловал. – Спасибо тебе!
И тогда все стали прощаться с Риго, потому что вахтенный матрос у пассажирского трапа уже что то кричал по-французски и был очень недоволен тем, что Риго еще не на пароходе.
Последним в прощании был франтик. Они поцеловались с Риго, и Риго ему негромко сказал:
– Если у мсье Заикина когда-нибудь будет аэроплан, ты должен помнить, что стальные тросы рулей управления от нагрузки сильно вытягиваются. Их перманентно нужно укорачивать двухсторонними тендерами. А то будет большой люфт. Понял?
– Понял.
– И бензин лучше заправлять через замшу. Помнишь, как я это делал?
– Помню.
– И не ленись чистить контакты у динамо.
– Хорошо.
– И не пей много, – улыбнулся Риго. – Хороший механик не должен много пить.
– Бон вояж, Шурик, – печально сказал франтик.
– Прощай, мон ами, – ответил Риго и ступил ногой на трап.
* * *
Пароход был в полумиле от берега, а друзья все стояли и стояли на опустевшей пристани и смотрели в море.
– Торговали кирпичом, а остались ни при чем... – ни к кому не обращаясь, сказал Петр Данилович Ярославцев.
– Прекрати сейчас же! – вскинулся Пильский. – Не слушай его, Иван! Авиация требует больших капиталов и государственного масштаба. Частным предпринимателям в ней не может быть места...
– А ты даже не предприниматель, – сказал Куприн. – А только нищий проповедник авиации, за свой риск, за свою совесть. Но я уверен, что через год, через два ты непременно полетишь на собственном аппарате. И не в угоду зевающей публике, а на серьезных авиационных конкурсах... Что же касается меня, – Куприн рассмеялся, – я больше на аэроплане не полечу!
Все заулыбались. Напряжение спало. Пароход становился все меньше и меньше.
– Ну, хорошо, – сказал практичный Ярославцев. – А пока что делать будем?
– Что пока? – переспросил Заикин и вдруг сказал с легкостью и решительностью: – А пока – цирк, борьба. Списывайся с борцами, афишируй, что Заикин и Ярославцев снова организуют чемпионат. Вот нам и хлеб пока. Правда, я еще не в форме: целый пуд веса потерял, здоровьишком ослаб, но ничего... – И спросил у Куприна почти весело: – А, Ляксантра Иваныч? Ничего?
* * *
Цирк был переполнен от лож до галерки. Гремел оркестр. Ярославцев во фраке с бутоньеркой выводил на арену «парад» борцов.
Первым под несмолкаемые аплодисменты шел Иван Заикин.
Через плечо у него была надета муаровая лента с бессчетным количеством медалей. Проходя вокруг арены, Заикин ласково улыбнулся Куприну, Пильскому и Диабели. На ходу поискал глазами франтика, но не увидел его, так как...
* * *
...франтик стоял высоко на галерке среди портовых грузчиков и разного простого люда. Чтобы франтика не раздавили, его оберегал Петрович – старый амбал.
Борцы выстроились по кругу. Оркестр смолк. Ярославцев поднял руку, прося тишины.
– Уважаемые дамы и господа! Уважаемая публика! – зычно проговорил Петр Данилович. – Прежде чем начать представление борцов нового чемпионата и парад-алле, представляю слово чемпиону мира Ивану Заикину! Иван Михайлович, прошу!
Заикин вышел на два шага вперед, подождал, пока стихнут аплодисменты, и негромко сказал:
– Господа! – Посмотрел наверх, на галерку, и прибавил: – Друзья мои! Весь сбор от каждого третьего представления нашего чемпионата будет поступать в фонд помощи семьям погибших русских авиаторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
– И верно, Петенька, ни при чем он, – ласково сказал Заикин и смочил в шампанском платок. – На-ко, приложи пока... Вот меня, жаль, там не было! Я б им ноги повыдергивал, бандюгам паршивым. Прикладывай, прикладывай...
Пильский сначала глотнул из бутылки, потом приложил платок к глазу.
– А что, если всем собраться и разгромить их лавочку к чертовой бабушке? – возбужденно сказал франтик. – Устроить им тысяча девятьсот пятый год, а?
Куприн взял бутылку у Пильского, отхлебнул и протянул ее франтику:
– На, успокойся. Будет им пятый год, будет еще какой-нибудь... Не пройдет и десятка лет, как будет. Просто не может не быть!
Заикин встревожился:
– Это ты про что, Ляксантра Иваныч? Про бунт, что ли?
– Про революцию, – сказал Риго и протянул руку за бутылкой.
– Нет, – сказал Заикин. – Это сейчас ни к чему. Это только приостановит развитие России.
– Батюшки-светы! – воскликнул Пильский. – Это ты откуда же таких премудростей набрался?!
Заикин простодушно ответил:
– А это когда я из Парижа в Россию уезжал. Лев Макарыч Мациевич говорил... – Заикин снял шляпу и перекрестился. – Как же он говорил? Дай Бог памяти... А, вот! «Мне кажется, что Россия минует и смуты, и духовную гибель, на которые обречены многие нации и страны в нашем только что начавшемся веке, если овладеет вершинами науки и порожденной ею техники»... Вот.
– Ох, эта техника! – вздохнул Куприн. – Ох, этот научный прогресс! Интересно, чему он послужит в дальнейшем? А ведь он все ширится, движется, все быстрее, быстрее, все стремительнее... Вчера мы услышали о лучах, пронизывающих насквозь человеческое тело, сегодня открыт радий, с его удивительными свойствами, а завтра или послезавтра – я в этом уверен – я буду из Петербурга разговаривать со своими друзьями, живущими в Одессе, и в то же время видеть их лица, улыбки, жесты...
И Куприн обнял Пильского и Заикина.
Все захохотали так, что вахтенный матрос и пассажиры, поднимавшиеся уже по трапу, испуганно посмотрели вниз на развеселую компанию.
Франтик, Ярославцев, Риго, Заикин и Диабели от души хохотали над фантастической картиной, нарисованной Куприным.
И только Пильский раздраженно вывернулся из-под руки Куприна и закричал:
– Что вы смеетесь?! Как вы не понимаете, что это более чем трагично! Неужели вам хотелось бы жить в этом ужасном мире будущего?! В мире машин, горячечной торопливости, нервного зуда, вечного напряжении ума, воли, души?! А вы подумали, что этот ваш будущий мир принесет с собой повальное безумие, всеобщий дикий бунт или, что еще хуже, преждевременную дряхлость, усталость и расслабление?
– Ну зачем же так мрачно, Петя? – усмехнулся Куприн. – Вон ты даже Ваню испугал. – Он показал на присмиревшего Заикина.
– Нет, – сказал серьезно Заикин. – Я не испугался. Я подумал, что к тому времени, вот про которое Сашенька говорил, может, и люди переменятся? Может, в них чего-нибудь такое выработается новое, в голове или в душе, что они смогут спокойно обращаться со всеми этими будущими штуками, и тогда жизнь для них для всех станет удобной, красивой, легкой! А, Ляксантра Иваныч? Или я чего напутал?
– Ай да Ванечка! – воскликнул Саша Диабели.
– От это да! От это я понимаю! От это человек! – восхищенно сказал франтик.
– Ну вас к черту! – обозлился Пильский. – В вас бурлит какой-то отвратительный животный оптимизм! Это после всего!
– О! – сказал вдруг Риго. – Оптимизм – се тре бьен...
– Правильно, Шура! – крикнул франтик. – Жуткое дело! Сейчас бы еще шампанского!
– Будет тебе... Нашампанился, – недовольно заметил Заикин.
Но Куприн подмигнул франтику и сделал успокаивающий жест – дескать, «все будет в порядке».
И в это время пароход дал густой протяжный гудок. Все, как по команде, повернулись к Риго.
Он стоял с полными слез глазами, улыбался и уже держал в руках портплед и чемодан с балалайкой.
– Мне было очень хорошо, – сказал Шарль Риго. – Я буду много рассказывать в старости... И наверное, умру от болтовни.
– Шура! – Голос Заикина дрогнул. Он облапил Риго, поднял его вместе с чемоданом и портпледом и трижды поцеловал. – Спасибо тебе!
И тогда все стали прощаться с Риго, потому что вахтенный матрос у пассажирского трапа уже что то кричал по-французски и был очень недоволен тем, что Риго еще не на пароходе.
Последним в прощании был франтик. Они поцеловались с Риго, и Риго ему негромко сказал:
– Если у мсье Заикина когда-нибудь будет аэроплан, ты должен помнить, что стальные тросы рулей управления от нагрузки сильно вытягиваются. Их перманентно нужно укорачивать двухсторонними тендерами. А то будет большой люфт. Понял?
– Понял.
– И бензин лучше заправлять через замшу. Помнишь, как я это делал?
– Помню.
– И не ленись чистить контакты у динамо.
– Хорошо.
– И не пей много, – улыбнулся Риго. – Хороший механик не должен много пить.
– Бон вояж, Шурик, – печально сказал франтик.
– Прощай, мон ами, – ответил Риго и ступил ногой на трап.
* * *
Пароход был в полумиле от берега, а друзья все стояли и стояли на опустевшей пристани и смотрели в море.
– Торговали кирпичом, а остались ни при чем... – ни к кому не обращаясь, сказал Петр Данилович Ярославцев.
– Прекрати сейчас же! – вскинулся Пильский. – Не слушай его, Иван! Авиация требует больших капиталов и государственного масштаба. Частным предпринимателям в ней не может быть места...
– А ты даже не предприниматель, – сказал Куприн. – А только нищий проповедник авиации, за свой риск, за свою совесть. Но я уверен, что через год, через два ты непременно полетишь на собственном аппарате. И не в угоду зевающей публике, а на серьезных авиационных конкурсах... Что же касается меня, – Куприн рассмеялся, – я больше на аэроплане не полечу!
Все заулыбались. Напряжение спало. Пароход становился все меньше и меньше.
– Ну, хорошо, – сказал практичный Ярославцев. – А пока что делать будем?
– Что пока? – переспросил Заикин и вдруг сказал с легкостью и решительностью: – А пока – цирк, борьба. Списывайся с борцами, афишируй, что Заикин и Ярославцев снова организуют чемпионат. Вот нам и хлеб пока. Правда, я еще не в форме: целый пуд веса потерял, здоровьишком ослаб, но ничего... – И спросил у Куприна почти весело: – А, Ляксантра Иваныч? Ничего?
* * *
Цирк был переполнен от лож до галерки. Гремел оркестр. Ярославцев во фраке с бутоньеркой выводил на арену «парад» борцов.
Первым под несмолкаемые аплодисменты шел Иван Заикин.
Через плечо у него была надета муаровая лента с бессчетным количеством медалей. Проходя вокруг арены, Заикин ласково улыбнулся Куприну, Пильскому и Диабели. На ходу поискал глазами франтика, но не увидел его, так как...
* * *
...франтик стоял высоко на галерке среди портовых грузчиков и разного простого люда. Чтобы франтика не раздавили, его оберегал Петрович – старый амбал.
Борцы выстроились по кругу. Оркестр смолк. Ярославцев поднял руку, прося тишины.
– Уважаемые дамы и господа! Уважаемая публика! – зычно проговорил Петр Данилович. – Прежде чем начать представление борцов нового чемпионата и парад-алле, представляю слово чемпиону мира Ивану Заикину! Иван Михайлович, прошу!
Заикин вышел на два шага вперед, подождал, пока стихнут аплодисменты, и негромко сказал:
– Господа! – Посмотрел наверх, на галерку, и прибавил: – Друзья мои! Весь сбор от каждого третьего представления нашего чемпионата будет поступать в фонд помощи семьям погибших русских авиаторов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27