Наконец, эстетический историзм может быть только тропом, и тогда он только топик. К тропу вообще и сводится историзм Шпенглера. Эстетически морализующий историк, Шпенглер, - не художник, не философ, не ученый историограф, - он коллекционер ощущений, набранных профаном в этих различных областях, ощущений, ничем по существу не объединенных и потому действующих на своего держателя разлагающим образом.
У всех авторов "Берега" есть одно основное положение, нигде однако,
полностью не высказываемое: - явление может быть постижимо лишь при на-
личии духовного сродства между ним, явлением, и воспринимающей его сис-
темой. Пойдем с этим предположением в лабораторию Рентгена, впервые уви-
давшего на пластинке снимок, проецированный икс-лучами. Явление это во
всей его оглушительной новизне, - требует ли оно от случайного оператора
особой психической связи с ним или оно удовлетворяется для своего абсор-
бирования человеческим умом лишь последовательностью логики, - опыт по-
казывает, что экспериментатор в полной мере устроен вторым положением.
Нельзя же в самом деле думать, что Шпенглеровские концепции в такой мере
сложны, что для них и катодной трубки мало. Наконец опыты Майкельсона и
Морли, Лоренца и Фицджеральда, - требовали ли они ангелического подхода
к своим неизъяснимостям? - нет, они удовольствовались для проникновения
в наш разум обычными с точки зрения философа синтетическими суждениями.
Но даже и не споря с приведенным выше положением, надо всячески бороться
с обращенной теоремой: - восприятие (даже объяснение, схематизация даже)
обнаруживает существенное сродство меж воспринятым и воспринимающим.
Ведь здесь раньше всего надо спросить, - а что есть истинное восприятие
и как вы различаете истинное восприятие от восприятия неистинного? Если
это делается "интуитивно" ("мне так кажется"), то ведь этому еще позво-
лительно и не поверить, а такое сомнение в корне разрушает все последую-
щие схематизации. "Бережане" уверены, что раз Шпенглер изъясняется кра-
сиво, красота его благородна и тосклива, следовательно ему можно прос-
тить и очевидное бесплодие его размышлений. Но ведь можно начать и с
другого конца: поскольку в результате этот эстетический сумбур оказыва-
ется бесплодным, постольку метод сей мне кажется - шарлатанством. Вопрос
другой - сколько сознательно такое шарлатанство, может говорить о том,
что Шпенглер болен помрачением культурного сознания, что и вызывает в
его душевном мире рождение такого скорбного листа ку
что та социальная энтропия, которую он выдумал (именно: выдумал),
есть явление временное, вызванное к жизни новой эпохой, начало которой
уже ознаменовано катаклистическими социальными судорогами.
Но и у "бережан" легко найти не мало подтверждений этим мыслям, -
Шпенглер несвязен, говорит Франк, - "в своих исторических конструкци-
ях... (он) делает шаг назад - с чисто формально методической стороны -
даже по сравнению с ходячими, ординарными историческими представления-
ми". То выравнивание, которое производится Шпенглером над своим материа-
лом, как говорит Франк, та "абсолютизация по существу относительных ка-
тегорий" - операция очень характерная для резонеров его типа. Необходи-
мость таких-то и таких-то положений постулируется для Шпенглера некото-
рой странной одержимостью (это-то обстоятельство и приводит в восторг
тех, кто славословит его, как пророка), повышенной чувствительностью ко
всем колебаниям духовной жизни коллектива, которые оказывают на него ка-
кое-то каталитическое действие - в таком случае вопрос исчерпывается вы-
яснением того, поскольку эти реакции жизненны и общеполезны. В этом пла-
не и можно ответить "бережанам" - может быть, вы и правы, друзья, анало-
гизуя меж Гете и Шпенглером, но одна художественная одержимость не пере-
ходит в манию преследования и не разрешается в ряд бредовых идей, - и
тогда она Паскалевские "esprit de finesse", "esprit de jugement", а дру-
гая, как вы ни называйте ее - художественная метафизика (чудная новость,
- а Платоновская метафизика разве не эстетична?), интуиция по Бергсону и
все, что хотите - она выливается в простейшее маньячество, и художест-
венного интеллекта хватает лишь на грубое оформление ее, безо всякой об-
работки первичного материала.
Как-то неблагополучно у Шпенглера по части религии. Его тоскливость
кое-где, как будто, основывается, на его атеизме. Культура умерла, а
культура религиозна... как будто в этом роде идет аргументация. Все наши
"бережане" на это сетуют и головой покачивают, - большой мальчик, из-
вестность можно сказать, а в церковь не ходишь... "В Шпенглере поразите-
лен вообще религиозный идиотизм" (Букшпан), "где он говорит о религии,
она является у него либо в роли только духовного материала, формируемого
силами эстетического порядка, либо подменяется эстетической метафизикой"
(Франк), - и тем не менее Степун определенно называет его мистиком. Тут
и вырисовывается привлекательный образ этого безрелигиозного мистика,
либо мистического атеиста, но ведь он "парадоксалист" по Бердяеву. Итак:
культура умерла, чудеса сданы в архив, - осталось на всех мистиков одно
чудо: смерть мира, - оно-то и обрабатывается по способам мистическим, но
арелигиозным, - что за отвратительная каша!
Россия тоже здесь. "Сущность России есть - обетование грядущей
культуры" (Букшпан). Но что это за Россия, - это вреднейшие эстетически
воспринятые мраки Достоевского, русская экзотика, тяжелый, с трудом из-
живаемый груз азиатчины, повисший нам на плечи, которым развлекается
мистико-релятивистский эстет Шпенглер. К Достоевскому надобно относиться
с величайшей осторожностью, ведь, он формируется из ряда взаимно-исклю-
чающих настроений, создающих в результате такой мрачный хаос, до которо-
го не всякому Шпенглеру додуматься. Тут: тема и игра с ней, фотографи-
ческое закрепление со всей силой изобразительности художника, тут сенти-
ментальное вскрытие данности, страшное своей неожиданностью и чисто слу-
чайным в каждом случае появлением, тут отчаянная артистическая энергия,
резкая форма, - и, наконец, сардоническое разложение мира, проникающее
все построения. Хаос мировой жизни мрачно подменяется хаосом микрокосма,
- жизнь подменяется разложением, сардонические силлогизмы, накопляясь,
постулируют полную свободу автора порывать с любой конкретностью, как
организмом. О такой России вздыхает Шпенглер, но теперь она не узнает
своего Фальстафа. И это так, несмотря на предупредительную радость Бер-
дяева: "и мы! и мы!" - они, оказывается, тоже "борятся с духом ме-
щанства" (какой аристократ - Достоевский!) и с "духовной буржуазностью"
- приятно видеть именно у Бердяева этот обгрызанный термин. Принадлеж-
ность к данному классу определяет мироощущение... последний кусочек оп-
ределения обрывается и уже, оказывается, в праве рассчитывать на самос-
тоятельное бытие, - талант, талант!
Попробуем подвести кое-какие итоги.
Шпенглеровская "физиономика", "духовное портретирование" - всего лишь
ловкий вольт философического шулера, его портреты - карикатурны в высшей
мере, - характерные черты, выдавленные из модели, в этой карикатуре раз-
ламывают самое модель, сводя ее до роли носителя таких-то, полюбившихся
портретисту деталей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
У всех авторов "Берега" есть одно основное положение, нигде однако,
полностью не высказываемое: - явление может быть постижимо лишь при на-
личии духовного сродства между ним, явлением, и воспринимающей его сис-
темой. Пойдем с этим предположением в лабораторию Рентгена, впервые уви-
давшего на пластинке снимок, проецированный икс-лучами. Явление это во
всей его оглушительной новизне, - требует ли оно от случайного оператора
особой психической связи с ним или оно удовлетворяется для своего абсор-
бирования человеческим умом лишь последовательностью логики, - опыт по-
казывает, что экспериментатор в полной мере устроен вторым положением.
Нельзя же в самом деле думать, что Шпенглеровские концепции в такой мере
сложны, что для них и катодной трубки мало. Наконец опыты Майкельсона и
Морли, Лоренца и Фицджеральда, - требовали ли они ангелического подхода
к своим неизъяснимостям? - нет, они удовольствовались для проникновения
в наш разум обычными с точки зрения философа синтетическими суждениями.
Но даже и не споря с приведенным выше положением, надо всячески бороться
с обращенной теоремой: - восприятие (даже объяснение, схематизация даже)
обнаруживает существенное сродство меж воспринятым и воспринимающим.
Ведь здесь раньше всего надо спросить, - а что есть истинное восприятие
и как вы различаете истинное восприятие от восприятия неистинного? Если
это делается "интуитивно" ("мне так кажется"), то ведь этому еще позво-
лительно и не поверить, а такое сомнение в корне разрушает все последую-
щие схематизации. "Бережане" уверены, что раз Шпенглер изъясняется кра-
сиво, красота его благородна и тосклива, следовательно ему можно прос-
тить и очевидное бесплодие его размышлений. Но ведь можно начать и с
другого конца: поскольку в результате этот эстетический сумбур оказыва-
ется бесплодным, постольку метод сей мне кажется - шарлатанством. Вопрос
другой - сколько сознательно такое шарлатанство, может говорить о том,
что Шпенглер болен помрачением культурного сознания, что и вызывает в
его душевном мире рождение такого скорбного листа ку
что та социальная энтропия, которую он выдумал (именно: выдумал),
есть явление временное, вызванное к жизни новой эпохой, начало которой
уже ознаменовано катаклистическими социальными судорогами.
Но и у "бережан" легко найти не мало подтверждений этим мыслям, -
Шпенглер несвязен, говорит Франк, - "в своих исторических конструкци-
ях... (он) делает шаг назад - с чисто формально методической стороны -
даже по сравнению с ходячими, ординарными историческими представления-
ми". То выравнивание, которое производится Шпенглером над своим материа-
лом, как говорит Франк, та "абсолютизация по существу относительных ка-
тегорий" - операция очень характерная для резонеров его типа. Необходи-
мость таких-то и таких-то положений постулируется для Шпенглера некото-
рой странной одержимостью (это-то обстоятельство и приводит в восторг
тех, кто славословит его, как пророка), повышенной чувствительностью ко
всем колебаниям духовной жизни коллектива, которые оказывают на него ка-
кое-то каталитическое действие - в таком случае вопрос исчерпывается вы-
яснением того, поскольку эти реакции жизненны и общеполезны. В этом пла-
не и можно ответить "бережанам" - может быть, вы и правы, друзья, анало-
гизуя меж Гете и Шпенглером, но одна художественная одержимость не пере-
ходит в манию преследования и не разрешается в ряд бредовых идей, - и
тогда она Паскалевские "esprit de finesse", "esprit de jugement", а дру-
гая, как вы ни называйте ее - художественная метафизика (чудная новость,
- а Платоновская метафизика разве не эстетична?), интуиция по Бергсону и
все, что хотите - она выливается в простейшее маньячество, и художест-
венного интеллекта хватает лишь на грубое оформление ее, безо всякой об-
работки первичного материала.
Как-то неблагополучно у Шпенглера по части религии. Его тоскливость
кое-где, как будто, основывается, на его атеизме. Культура умерла, а
культура религиозна... как будто в этом роде идет аргументация. Все наши
"бережане" на это сетуют и головой покачивают, - большой мальчик, из-
вестность можно сказать, а в церковь не ходишь... "В Шпенглере поразите-
лен вообще религиозный идиотизм" (Букшпан), "где он говорит о религии,
она является у него либо в роли только духовного материала, формируемого
силами эстетического порядка, либо подменяется эстетической метафизикой"
(Франк), - и тем не менее Степун определенно называет его мистиком. Тут
и вырисовывается привлекательный образ этого безрелигиозного мистика,
либо мистического атеиста, но ведь он "парадоксалист" по Бердяеву. Итак:
культура умерла, чудеса сданы в архив, - осталось на всех мистиков одно
чудо: смерть мира, - оно-то и обрабатывается по способам мистическим, но
арелигиозным, - что за отвратительная каша!
Россия тоже здесь. "Сущность России есть - обетование грядущей
культуры" (Букшпан). Но что это за Россия, - это вреднейшие эстетически
воспринятые мраки Достоевского, русская экзотика, тяжелый, с трудом из-
живаемый груз азиатчины, повисший нам на плечи, которым развлекается
мистико-релятивистский эстет Шпенглер. К Достоевскому надобно относиться
с величайшей осторожностью, ведь, он формируется из ряда взаимно-исклю-
чающих настроений, создающих в результате такой мрачный хаос, до которо-
го не всякому Шпенглеру додуматься. Тут: тема и игра с ней, фотографи-
ческое закрепление со всей силой изобразительности художника, тут сенти-
ментальное вскрытие данности, страшное своей неожиданностью и чисто слу-
чайным в каждом случае появлением, тут отчаянная артистическая энергия,
резкая форма, - и, наконец, сардоническое разложение мира, проникающее
все построения. Хаос мировой жизни мрачно подменяется хаосом микрокосма,
- жизнь подменяется разложением, сардонические силлогизмы, накопляясь,
постулируют полную свободу автора порывать с любой конкретностью, как
организмом. О такой России вздыхает Шпенглер, но теперь она не узнает
своего Фальстафа. И это так, несмотря на предупредительную радость Бер-
дяева: "и мы! и мы!" - они, оказывается, тоже "борятся с духом ме-
щанства" (какой аристократ - Достоевский!) и с "духовной буржуазностью"
- приятно видеть именно у Бердяева этот обгрызанный термин. Принадлеж-
ность к данному классу определяет мироощущение... последний кусочек оп-
ределения обрывается и уже, оказывается, в праве рассчитывать на самос-
тоятельное бытие, - талант, талант!
Попробуем подвести кое-какие итоги.
Шпенглеровская "физиономика", "духовное портретирование" - всего лишь
ловкий вольт философического шулера, его портреты - карикатурны в высшей
мере, - характерные черты, выдавленные из модели, в этой карикатуре раз-
ламывают самое модель, сводя ее до роли носителя таких-то, полюбившихся
портретисту деталей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22