Что же меня больше всего удивило в Америке?
Мне всегда казалось, что я неплохо осведомлён об этой стране, и то представление, почерпнутое, главным образом, из наших средств массовой информации, было примерно таким:
– любимая еда американцев – гамбургеры, чизбургеры и тому подобная «фаст фуд», в духе модных в Москве «МакДональдс» и «Пицца-Хат»;
– наиболее популярная музыка – вроде, к примеру, Майкла Джексона и всяких там «реп-стилей»;
– типичная архитектура городов – ультрасовременная застройка с массой небоскрёбов, её самым ярким олицетворением является Нью-Йорк;
– сами американцы – не обычные, в нашем понимании, люди, а по образу мышления и стилю поведения – ну просто вроде ходячих компьютеров…
Там, в Штатах, все эти представления рассыпались в прах. Оказалось, что для всяких закусочных, вроде «МакДональдс» и им подобных, несмотря на неизменно высочайшие требования к качеству продуктов, в Америке бытует презрительное название «джанк фуд» – «еда из отбросов». Большинство американцев избегает регулярно употреблять такую пищу, и делает это только в тех случаях, когда нет другого выбора. Но дома готовят тоже мало, предпочитая, в основном, уютные, хотя и показавшиеся, по нашим меркам, дороговатыми, ресторанчики и кафе.
Музыка популярна самая разная – от классики до рока, и моды сменяют друг друга молниеносно. Столь усиленно почему-то пропагандировавшиеся у нас в то время стили – вроде «реп», «альтернативной» и прочих – занимали в музыкальном мире сравнительно небольшое место. Майкла Джексона в тот период, почему-то ни разу не видел и не слышал, ни на рекламах, ни по телевизору.
Подавляющее большинство американцев во всех штатах живёт в частных одно – или двухэтажных домиках. И вообще, любой крупный город сверху похож на огромной площади дачный посёлок с маленькой горсткой современных многоэтажных зданий в центре – это, в основном, крупные отели, банки и офисные здания. Нью-Йорк же, как оказалось, большинство американцев считают непохожим ни на что монстром, имеющим с Соединёнными Штатами так же мало общего, как и с любой другой страной мира – вроде нашей Москвы.
Кстати, общая панорама США с воздуха ни на что не похожа. В противоположность Европе, в среднем эта территория заселена негусто. И потрясающим контрастом на фоне относительно неплотной застройки кажется невероятно громадное количество отличных дорог и разнокалиберных взлётно-посадочных полос. Глядя сверху на эту картину, мы шутили: даже при очень серьёзных отказах, если только сохраняется управляемость самолётом, здесь не стоит торопиться прыгать – планируй себе, сколько хватит высоты, в выбранном направлении, и в нужный момент под носом всегда увидишь пару-тройку подходящих для вынужденной посадки аэродромов.
Но больше всего меня удивили отнюдь не достижения США в любой экономической или производственной области, как следовало бы того ожидать… Я был поражён тем, что в большинстве человеческих черт, американцы оказались довольно чувственными и даже сентиментальными людьми, к тому же внешне – по нашим меркам – невероятно дружелюбными. Любой наш отлёт с места прошедшего шоу сопровождался искренним огорчением множества людей, зачастую со слезами на глазах. Некоторые из них затем за свой счёт преодолевали сотни или тысячи миль до мест наших следующих показов, чтобы только ещё немного побыть вместе с этими «крэйзи рашнз».
От показа к показу постоянно росла техника пилотирования и сложность пилотажных комплексов, познание географии и языка, людских характеров и правил. В какой-то момент я обострённо стал понимать, что в совершенно новом измерении познаю себя, учусь контролировать и прогнозировать своё восприятие, объём внимания, реакцию – в самой разной обстановке: от роскоши приёмов и отелей, до запредельной перегрузки в кабине истребителя. Сливаясь с машиной в единый организм, изнуряемый то техасской жарой, то пенсильванской сырой облачностью, цепляющейся нижним краем за окружающие аэродром пригорки, я становлюсь другим…
И как-то раз, загорая перед вылетом на самолётных чехлах под бархатным осенним калифорнийским солнышком и проигрывая мысленно во всех нюансах предстоящий полёт, я осязаемо ощутил своё прикосновение к величайшему таинству истинного профессионализма, как самой сложной функции человеческого разума. Наверное, в такие вот моменты моё состояние соответствует наречённому судьбой ощущению счастья.
Это совершенно невероятное чувство, когда у тебя при внешнем полном спокойствии, расслабленности, а чаще даже неподвижности, разом, по твоей команде, возникает внутреннее напряжение, учащается пульс – и ты уже не здесь, ты в воздухе. Каждый из твоих внутренних сверхточных «датчиков» включился в работу и, исправно реагируя на воображаемые повороты горизонта и земной поверхности, посылает сигналы: глазам – на что посмотреть в данную секунду, мускулам рук и ног – какие сделать точные движения органами управления. И весь твой организм, сливаясь с рулями, с двигателями, с несущими поверхностями самолёта, ощущает обратную реакцию на каждое твоё движение: ты, словно физически, ощущаешь давящую перегрузку и противостоишь ей, твоё зрение исправно отмечает перемены света и тени, вращение неба и бег земных ориентиров. Ты – частица этого сложного движения, и оно подвластно твоей воле и разуму…
Затем – пауза расслабления и отвлечения. И, наконец, сам полёт – как завершающая точка этой «медитации». Он венчает все переходы твоих состояний своей конкретностью и итоговым реальным смыслом (без этого нельзя!) полученного практического результата.
Сложноватый, конечно, механизм ощущения собственной полноценности. Но при его упрощении, наверное, и результат будет ниже, и эти чувства утеряют полноту…
Рассказывая об интересных встречах в Америке, нельзя не упомянуть о многочисленных встречах с русскими эмигрантами.
Как правило, они сами находили нас в разных, порой самых неожиданных местах. Таких контактов было много. Большинство из этих людей – и тех, кто приехал давно, до нескольких десятков лет назад, а теперь едва говорящих на ломаном русском, и «новое пополнение», зачастую не владеющее как следует разговорной английской речью – испытывало ностальгические чувства. Несмотря на большой разброс в проявлениях их чувств: от холодной надменности и до искренней доброжелательности, вплоть до сентиментальной слезливости, нетрудно было увидеть во всём их поведении общие черты.
Во-первых, наши люди – особенно недавние эмигранты – при каждом удобном поводе в разговоре подчёркивали, как неплохо теперь обустроена их жизнь. И это – несмотря даже на то, что, при и без того очевидно несоизмеримой разнице между показателями уровня жизни в США и России, почти никто из наших ребят вопросов на эту тему не задавал.
А во-вторых, и это главное – после всех таких встреч, коротких ли или сравнительно долгих, когда наставало время прощанья, я почему-то в большинстве случаев чувствовал сожаление – расставаться не хотелось (как правило, это было взаимно) и… несмотря на такую большую разницу в уровне жизни, – жалость (!), желание чем-то помочь остающимся русским американцам, с которыми мы прощались навсегда.
Мне трудно объяснить происхождение этих чувств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47