А он звучал совершенно так же, как и я – и даже хуже меня, – и это в то время, когда я был опустившимся наркоманом! Иногда я задумываюсь, мог ли он действительно играть лучше меня, лучше Диззи, лучше Клиффорда Брауна, который тогда только появился на музыкальной сцене. И знаешь, я уверен, что среди молодых музыкантов Клиффорд был на голову выше остальных, во всяком случае, в моих глазах. Но Чет Бейкер? Господи, да ничего в нем не было. А со мной критики стали обращаться, как будто я принадлежал к старшему поколению, представляешь, как будто я уже одно воспоминание – а мне было всего 26 лет в 1952 году. Но иногда я и сам думал о себе как о «бывшем».
Глава 8
Мы подписали гастрольный контракт с Симфони Сидом в начале лета, по-моему, в 1952 году и должны были объездить несколько городов. В оркестре Сида я играл на трубе, Джимми Хит – брат Перси – на теноре, Джей-Джей Джонсон на тромбоне, Милт Джексон на вибрафоне, Перси Хит на басу и Кении Кларк на ударных. Зут Симс не смог с нами поехать, поэтому его заменили Джимми Хитом. Я познакомился с Джимми еще в оркестре Птицы, в 1948 году мы вместе выступали в клубе «Даунбит» в Филадельфии. Джимми давал Птице саксофон (свой ведь Птица закладывал), а потом ждал окончания его выступления, чтобы забрать инструмент, – он не доверял Птице, боялся, что тот заложит и его саксофон. Птица в то время обычно садился на поезд и уезжал в Нью-Йорк: в Филадельфии наркоманам было всегда неуютно, там их могли в ноль секунд арестовать.
У Джимми был маленький размер обуви, и он любил носить самые шикарные туфли. И одевался по последнему писку. Во всяком случае, таким я его знал, когда приезжал в старую добрую Филли, откуда он был родом. Его мать любила джазовых музыкантов. Кроме Перси и Джимми там был барабанщик Альберт, или Тути, как его звали все наши. Братья Хиты были музыкальной семьей, а их мать превосходно готовила, поэтому многие музыканты любили бывать у них. У Джимми был большой оркестр, оттуда вышел Колтрейн. Все они были отличные, классные ребята.
К тому же Джимми крепко сидел на героине: по-моему, мы с ним одновременно начали колоться еще до того, как он присоединился к турне Симфони Сида. Я знаю, что он кололся с Птицей. Думаю, что я рекомендовал Джимми оркестру, потому что мне нужен был рядом кто-то, у кого была бы такая же зависимость от героина, как у меня. К тому времени все, кто до этого был в этом оркестре, уволились. А когда ушел и Зут, я остался совсем один.
Мы понимали, что нужно было бы придумать еще какое-то название для оркестра, кроме «Все звезды Симфони Сида», но, сильно нуждаясь в деньгах, мы ничего не могли с этим поделать. Сид был знаменитостью благодаря своим живым радиопередачам из «Бердленда». У него было больше славы, чем у нас, – он был голосом в ночи, который входил в дома к людям и знакомил их с великой музыкой, менявшей их жизнь. Он был очень знаменит, и все считали, что это он открыл многих из нас, что именно благодаря ему наша музыка вообще существовала. В общем, я готов признать, что белая публика приходила на шоу из-за того, что такой белый, как он, представлял нас. Но черная публика приходила только на нас, а большинство шоу устраивалось для черных. Он нам платил около 250–300 долларов в неделю, по тем временам совсем неплохие деньги. Но сам он зарабатывал на нас в два-три раза больше – всего лишь из-за своего имени и за то, что произносил несколько слов. Так что всех нас это тогда сильно раздражало.
Играли мы как-то в Атлантик-Сити. Я помню, что на одном из выступлений у нас не было пианиста, почему-то вместо него был Милт на вибрафоне, так что получилось довольно любопытно. Когда кому-то действительно хотелось, чтобы его соло сопровождало фортепиано, я или кто-то еще из ребят играли для него, так что это был хороший опыт для нас. Если же никому фортепиано не было нужно, то тот, кто играл, мог как бы «свободно прогуливаться», что означало играть как хочешь, а сопровождал тебя только барабан и контрабас – и тишина там, где обычно звучало пианино. Это как будто идешь по улице в ясную, солнечную погоду и никто и ничто не попадается на твоем пути. Вот что я имею в виду под «прогуливаться», и еще давать волю своему воображению. Отсутствие фортепиано освободило музыку. Я понял в этом турне, что иногда фортепиано мешает, оно не нужно, если хочешь получить более раскованное, более свободное звучание.
Потом мы играли в театре «Аполлон» на 125-й улице в Гарлеме, это было просто превосходное выступление. Господи, весь зал был забит чернокожими, которые были в восторге – повторяю, в восторге – от того, что мы делали, от нашей игры. Помню, в тот вечер я впервые превзошел сам себя – это случилось в первый раз за очень долгое время, и все потому, что у нас была отличная публика. Господи, до чего же мы были круты со своими химиями на головах, а я выкупил из ломбарда свои костюмы, так что никто не сможет сказать, что мы не добились потрясающего успеха, публика от нас с ума сходила. У меня была шикарная прическа, я ее сделал у Роджерса на Бродвее. Я не был под кайфом и играл на отрыв в театре «Аполлон» с первоклассными музыкантами. Я был на подъеме, мне должны были заплатить хорошие деньги, ну чего еще нигеру желать?
Потом началось настоящее, тяжелое турне, мы заезжали в такие места, как Кливленд, танцзал «Грейстоун» в Детройте и так далее, и вот тогда дела пошли гораздо хуже, ведь нам с Джимми было гораздо труднее налаживать героиновые связи. И концерты были не совсем концерты, больше походили на танцы, а Сид вел эти шоу.
Только всего и делал-то, зато собирал деньги и платил нам.
На Среднем Западе нам либо вообще приходилось обходиться без наркотиков, либо мы буквально из шкур вылезали, чтобы исхитриться достать их. Иногда из-за этого опаздывали на концерты и остальным ребятам приходилось начинать без нас. Такое случалось и во время антрактов. Мы с Джимми находили среди публики наркоторговца, потом бежали в отель уколоться и в итоге опаздывали. Через некоторое время другие ребята обозлились и стали призывать нас к порядку. Перси, брат Джимми, особенно нападал на него. А меня они все вместе костерили. Им до смерти надоело прикрывать нас с Джимми. Больше всего на меня злились Кении, Милт и Перси.
К тому же среди музыкантов зрело жуткое недовольство Симфони Сидом. В Буффало он вообще не появился, и мы разделили его 200 долларов между собой. Он поднял об этом вопрос в профсоюзе, но проиграл. А потом, когда мы играли в Чикаго, обнаружилось, что Сид продал ангажемент за 2000 долларов, а нам сказал, что за 700. Милт Джексон случайно услышал разговор об этом между Сидом и хозяином клуба. Смотри, Сид был нашим импресарио и получал за это деньги – тогда это составляло пять или десять процентов, плюс он получал за свою работу как конферансье – он, правда, воображал себя великой звездой. Ну, так вот, он получал за все за это и в придачу еще 1300 долларов, разницу между 2000 и 700! И все шло к нему в карман.
А мы получали 500 долларов за шоу и делили их на шесть рыл, при этом он получал 200 долларов только за то, что объявлял номер и расхаживал по сцене, как надутый вонючий индюк. Когда мы его на всем этом поймали, он взбесился, стал все отрицать и кричать, что мы неблагодарные твари.
Ну это ли не типичное поведение белого? Когда мы вернулись в Нью-Йорк, все были сыты по горло дерьмом Сида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134