Он должен был точно определить, кто проносит в бараки выпиленные в мастерских ножи, самодельные карты, чаи. Нет, нелегкая служба была у этого тридцатилетнего парня. Поэтому и легли преждевременно морщины на его лицо. Поэтому глаза его стали холодными, как лед. Трудно служить в ИТУ. Но прапорщик этот знает, что служба его нужна очень. Он охраняет не зону. Нет. Он охраняет своих сограждан, которые, возможно, никогда не узнают о нем. Есть профессии, о которых пишут в газетах, делают телепередачи. Но мало, очень мало знают у нас о людях, посвятивших свою жизнь перевоспитанию людей с искореженной психикой. И хотя Вадим шел вместе с майором Корпом, прапорщик все равно внимательно прочел его удостоверение и, приложив ладонь к козырьку, с интересом посмотрел на подполковника из легендарного МУРа.
Жилая зона напомнила Вадиму военный городок, в котором когда-то в далекой молодости он служил. Только окна двухэтажных бараков намертво схватили решетки.
Чистота, порядок, строгость.
Дневальные в синих куртках, с повязками на рукавах вытянулись, как солдаты, приветствуя майора.
— Степанов, — подозвал одного из них Корп.
Дневальный подошел, остановился, глядя на майора прищуренными светлыми глазами.
— Вы почему в школу не ходите?
— Я к учению неспособный, гражданин майор.
— Вот что, Степанов, я вам так скажу. На волю выйдете, там будете жить как хотите. А пока помните: не умеете — научим, не хотите — заставим. У меня все, идите.
Степанов недобро мазнул глазами по Корпу и Орлову и отошел.
— Трудный экземпляр. Рецидивист. Вор-домушник.
Кончил пять классов и учиться не хочет. Ничего, заставим.
— У вас десятилетка?
— Нет, одиннадцатилетка, как школа рабочей молодежи. Но по его сроку он еще два курса института успеет закончить. Ну, вот мы и пришли.
Вадим увидел здание с надписью «Клуб».
— Вы идите, библиотека на втором этаже, а я вас здесь подожду.
У входа висел лозунг: «На свободу с чистой совестью». В вестибюле расположилась Доска почета колонии. Вадим подошел к ней. Портреты передовиков напоминали ему муровскую картотеку. Уж больно выразительные лица были у знатных тружеников этого учреждения. Одна ячейка для фотографии была пуста. Но подпись осталась. «Суханов», — прочитал Вадим. Орлов поднялся на второй этаж, подошел к дверям библиотеки, осторожно открыл их и шагнул в комнату. Никого.
Потом он услышал, что кто-то в глубине комнаты, за стеллажами, напевает:
Наш уголок нам
Никогда не тесен…
И Вадим увидел спину человека в синей форменной куртке, только очень новой и отглаженной, из-под которой вопреки правилам выглядывал воротничок голубой рубашки.
— Добрый день, Александр Петрович.
Человек обернулся, увидел Вадима и улыбнулся.
— Батюшки, Вадим Николаевич. Какими судьбами?
— Решил проведать вас.
— Так идите сюда, я сейчас чайку заварю.
— Ах, Александр Петрович, все-то у вас есть, даже здесь.
— Живу на доверии. Начальство точно знает, что чай у меня только для тех целей, для которых он продается.
— А блатные не пристают?
— Ко мне?
В голосе Лосинского послышалось такое недоумение, что Орлов сразу же понял неуместность вопроса. Пожалуй, в уголовном мире Москвы Вадим не знал человека, пользующегося большим авторитетом, чем Лосинский. Он не воровал и не убивал. У него была другая профессия. Филин организовывал преступления. Он разрабатывал операции. Причем выстраивал их с шахматной точностью. Лосинский начал заниматься этим еще в тридцатые годы. «Попасть к нему на прием» считалось большой честью для «рыцарей уголовного мира». Лосинский «работал» только с тем, кому безусловно доверял. Никогда, ни в одной из его комбинаций не совершалось убийство или просто избиение потерпевшего.
— Я противник любого насилия, — любил говорить он.
Крупные мошенничества и аферы, легендарные, вошедшие в историю криминалистики ограбления были совершены по его указанию. Он был своеобразной энциклопедией уголовного мира. Знал всех «королей» подпольного бизнеса, к ним-то и направлял своих людей Филин.
Несколько лет назад Вадиму пришлось серьезно повозиться с крайне запутанным делом, концы которого уходили в Ош, Ташкент, Сухуми, Ригу. Лосинского он арестовывал в Таллинне, вечером в варьете. Филин сидел с дамой, пил шампанское и смотрел программу. Взять его не составляло труда, но кто знает, каким стал этот гроссмейстер комбинаций. Вполне возможно, что у него могло оказаться оружие, а терять ему нечего. Была пятница. Зал ресторана был набит плотно. Прекрасно одетые, серьезные эстонцы пришли провести свой еженедельный вечер в любимом месте. Вадим уже давно отвык от ресторанной чопорности. В Москве все было более демократично. Там приходили в ресторан в джинсах и куртках. Вообще люди потеряли чувство меры. Когда-то в Москве прийти в ресторан вечером без галстука считалось не то что неприличным, а просто диким.
А теперь даже во МХАТ на премьеру являются в куртках с надписью «Адидас».
Но в Прибалтике все осталось по-прежнему. Итак, оркестр играет, милые девочки, артистки варьете, обнаженные почти полностью, танцуют что-то озорное, меняются краски прожекторов, а Вадим и таллиннский коллега Валера Данилевский не знают, что предпринять. Наконец Данилевский, хитро усмехнувшись, подозвал метра. Тот выслушал его и, серьезно кивнув, отошел.
— Что ты придумал? — спросил Вадим.
— Сейчас увидишь.
Номер варьете закончился, и к Филину заскользил официант с подносом. Он споткнулся у самого стола, и мороженое, перевернувшись, потекло по прекрасно сшитому пиджаку. К столу бежал метр, официант пытался салфеткой вытереть лацканы костюма. Вадим не слышал, что говорил Филин. Он только увидел, как Лосинский поднялся, развел руками, видимо, извиняясь перед дамой, и заспешил к выходу.
— Он в номер идет, переодеваться, — сказал Данилевский, — пошли.
Они встретили Филина на этаже. Коридор был пуст, слабо освещен. Лосинский подошел к двери, достал ключ.
— Руки, — тихо сказал Вадим, толкнув его стволом пистолета в бок.
— Неплохо, — усмехнулся Филин, — поздравляю вас.
Потом были долгие допросы и долгие беседы. И Орлов понял, что его собеседник человек незаурядный. Займись Лосинский настоящим делом, он мог бы достигнуть многого.
Итак, они пили чай и говорили о книгах. Наконец Лосинский, хитро прищурившись, спросил:
— Так что же вас занесло в такую даль?
— Долг, Александр Петрович, дело.
— И вы хотите, чтобы я помог вам?
— Хочу.
— Но вы же знаете мой принцип — я никого не продаю.
— Но я знаю и другое.
— Что именно?
— Вы единственный человек, который как никто осведомлен о моих клиентах.
— Дорогой Вадим Николаевич, еще Екклезиаст сказал, что знания увеличивают скорбь.
— Александр Петрович, расскажите мне о Суханове.
— Это другое дело. Я очень привязан к нему. Он добрый, смелый и честный парень.
— Так почему же он бежал?
— Вы верите, что он мог ограбить кого-нибудь?
— Думаю, что нет.
— Думаете или нет?
— Скорее нет.
— Тогда знайте, он даже мне мало говорил об этом.
— Он любил женщину, а она попросила спасти ее дядю, который вырастил ее. Этот дядя, с ее слов, был жестоко обманут, и если эти вещи найдут у него, то осудят и ее и дядю.
— И их привезли к Суханову?
— Да.
— Поэтому он не подавал кассацию?
— Да.
— Неужели вы, Александр Петрович, с вашим опытом так и не узнали, кто эта женщина?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62