Но дело их, многотрудное, иногда почти неподъемное, все равно тяжелым камнем давило им на плечи. Их заботы стояли за спиной, и они, Вадим с Кафтановым, с завистью смотрели на радостных мужчин и милых женщин, веселящихся за соседними столами.
Кафтанов не говорил о деле, но Вадим уже чувствовал начало новой работы. Он ощущал себя гонщиком, поздно начавшим старт, но непременно обязанным выиграть соревнование.
Видимо, и разбудило его это ожидание.
Но думать о работе не хотелось. Она проецировала в памяти лица, лица, лица, разгромленные квартиры и, что самое страшное, трупы людей. И этой ночью он вспоминал молодость. Дачу в поселке Раздоры, нагретый металл велосипедного руля, солнце, пробившееся сквозь ели. И Нину он вспоминал, тоненькую, с золотыми волосами, с милой родинкой на верхней губе. Они порознь шли к лесу у Москвы-реки, а там уже, обнявшись, гуляли вдоль берега, не страшась встретить знакомых. Жизнь развела их. И уже в армии он с горечью и тоской вспоминал о ней, читал редкие письма, которые потом кончились вообще.
Потом у него были еще утраты, потери. И случалось это по-разному, в основном по его вине. Когда от невнимания, а когда просто он был не один из многих, а из многих один. Но все же ближе к старости почему-то обостренно воспринималась именно та, первая утрата. И все воспоминания из этого далека были нежны и прекрасны.
Вадим задремал, сидя на широком подоконнике. День обещал быть нежарким, тучи плотно закупорили небо, грозясь утренним дождем. Он не видел этого. Утро принесло свежесть и прохладу. Ветер залетал в комнату, гладя его по лицу. Вадим спал, улыбаясь, словно вернувшись в свою молодость.
Из открытого окна веселые ребята голосами, усиленными стереофонией, дружно грянули:
Ну, что мне делать,
Я жених иль не жених,
Ведь мне жениться на тебе,
А не на них…
Молодой инспектор розыска из 60-го отделения Саша Крылов подхватил мелодию, замурлыкал слова и пошел в такт песне. Тоненький, широкоплечий, в затейливой рубашке с погончиками, плотно обтянутый вельветом джинсов.
Вадим усмехнулся, глядя, как он пританцовывает на ходу, весело улыбаясь утру, машинам, домам, деревьям.
— Разве это опер, — мрачно за его спиной пробурчал Фомин.
Старший инспектор по особо важным делам управления, он в любую погоду носил темный костюм фабрики «Большевичка», тугую крахмальную рубашку и серый форменный галстук-самовяз.
— Ну какой он опер, — продолжал Фомин, — ни виду, ни солидности, дурь одна.
— Хороший он опер, сиречь инспектор, — заступился за Крылова замотделения по розыску капитан Симаков, — очень хороший, между прочим, это он «Буню» — Сальникова заловил, а вы его всем управлением год искали.
Фомин вытер платком лысую, похожую на бильярдный шар голову, неодобрительно покосился на летний клетчатый пиджак капитана и угрюмо засопел. Его душа требовала порядка во всем. Иногда Вадиму казалось, что по утрам Павел Степанович вывешивает в квартире приказ, кому в чем идти на работу.
— Ну вот, пришли, — сказал Симаков.
Двухэтажный особняк стоял в глубине двора. На фасаде сиротливо висела пустая люлька реставраторов.
— Я работы временно прекратил, — сказал Симаков.
— Разумно… — заметил майор Калугин, специалист по антиквариату. Невысокий, плотный, в очках с тонкой золотой оправой, он на секунду приостановился, оглядывая разрушенную лепнину на фасаде здания.
Вадим остановился, привычно фиксируя глазами двор, заваленный строительным мусором, ржавые лебедки, какое-то хитроумное устройство, похожее на большой краскопульт, стены дома, покрытые лишаями шпаклевки.
На крыльце сидели трое в спецовках, заляпанных краской, один из них молодой, бородатый, с синими веселыми глазами встал, бросил сигарету, подошел к Симакову.
— Ну что, товарищ капитан, когда начнем работу?
Мы же подряд взяли, у нас сроки.
— Ах, Славский, Славский, тут человек умер, а вы сроки, — Симаков посмотрел на него, — нехорошо.
— Возможно, но смерть этого алкаша не должна отражаться на нашем заработке.
— Вот, Вадим Николаевич, рекомендую, — Симаков повернулся к Орлову, — Славский Сергей Викторович.
Художник-реставратор, он же бригадир. Вроде как шабашник.
Славский улыбнулся.
— Ах, капитан, капитан. Вы же милиция, правоведы. Вам должно быть известно, что мы, реставраторы, имеем право заключать договора с подрядными организациями.
— Известно, мне все известно.
— Простите, Сергей Викторович, — вмешался в разговор Вадим, — вы, кажется, первый обнаружили кражу?
— Да.
— Расскажите.
— Все зафиксировано в протоколе.
Протокол допроса свидетеля.
Я, инспектор уголовного розыска 60-го отделения милиции г. Москвы лейтенант Крылов, допросил в качестве свидетеля гражданина Славского Сергея Викторовича, 1941 года рождения, беспартийного, ранее не судимого, уроженца г. Москвы, холостого, члена группового Комитета художников-графиков, проживающего по адресу: Москва, Красноармейская, 5, кв. 144. Об ответственности по статье 181 У К РСФСР предупрежден.
По существу заданных мне вопросов могу показать следующее:
Предупреждаю вас, гражданин Славский, что допрос будет производиться при магнитофонной записи.
Крылов: Гражданин Славский, в какое время вы пришли на работу?
Славский:Я прихожу раньше всех, за полчаса до восьми, чтобы подготовить рабочее место.
Крылов: Милицию вызывали вы?
Славский: Да.
Крылов: Почему?
Славский: Я увидел сломанный замок.
Крылов: Расскажите подробнее.
Славский: Ключи были только у меня. Я же и опечатывал дверь. Утром 14 августа я увидел, что замок взломан, а дверь открыта.
Крылов: Вы входили в помещение?
Славский: Нет. Я побежал во флигель к сторожу, но разбудить его не смог, он был абсолютно пьян. Я из автомата вызвал милицию.
Крылов: Когда вы вошли к сторожу Кирееву, что вы увидели?
Славский: Сначала запах отвратительный почувствовал, перегара, пота, прокисшей еды. В комнате, на топчане, спал Киреев, окно было закрыто, на столе стояла бутылка водки «лимонной», ноль семьдесят пять. Я еще удивился. Сторож был ханыга, обыкновенный алкаш и вдруг «Лимонная». Я начал будить, а он только мычал.
Крылов: Киреев пил?
Славский: Да. Целый день шатался по объекту, выпрашивал рубли, бутылки из-под кефира воровал. Ханыга.
Крылов: Вы не обратили внимания, кто-нибудь из посторонних приходил к Кирееву?
Славский: Конечно, приходили. Особенно в конце рабочего дня. Приносили выпивку. Утром тоже открывался «клуб пытливой мысли».
Крылов: Как это понимать?
Славский: Алкаши местные раненько прибегали, находились в рассуждении, где достать опохмелиться.
Крылов: Кто конкретно?
Славский: Я их знаю визуально. Помню, что одного называли Хоттабыч.
Крылов: Как он выглядит?
Славский: Выше среднего роста, лысый, лицо опухшее, все приговаривает: «Трахти-бидахти-бидухтибидах». Так в повести Лагина говорит старик Хоттабыч.
Крылов: Сторожа разбудить вам не удалось. Что вы делали потом?
Славский: Пошел встречать вас.
— Я читал ваши показания, — Вадим присел на штабель досок, — знакомился с протоколом осмотра места происшествия. Но мне бы хотелось поговорить с вами без протокола.
Славский достал сигарету, размял ее, посмотрел на Вадима.
— По-моему, я сказал все.
— Конечно. Но меня интересуют детали. Мелочи.
Вот вы подошли к взломанной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Кафтанов не говорил о деле, но Вадим уже чувствовал начало новой работы. Он ощущал себя гонщиком, поздно начавшим старт, но непременно обязанным выиграть соревнование.
Видимо, и разбудило его это ожидание.
Но думать о работе не хотелось. Она проецировала в памяти лица, лица, лица, разгромленные квартиры и, что самое страшное, трупы людей. И этой ночью он вспоминал молодость. Дачу в поселке Раздоры, нагретый металл велосипедного руля, солнце, пробившееся сквозь ели. И Нину он вспоминал, тоненькую, с золотыми волосами, с милой родинкой на верхней губе. Они порознь шли к лесу у Москвы-реки, а там уже, обнявшись, гуляли вдоль берега, не страшась встретить знакомых. Жизнь развела их. И уже в армии он с горечью и тоской вспоминал о ней, читал редкие письма, которые потом кончились вообще.
Потом у него были еще утраты, потери. И случалось это по-разному, в основном по его вине. Когда от невнимания, а когда просто он был не один из многих, а из многих один. Но все же ближе к старости почему-то обостренно воспринималась именно та, первая утрата. И все воспоминания из этого далека были нежны и прекрасны.
Вадим задремал, сидя на широком подоконнике. День обещал быть нежарким, тучи плотно закупорили небо, грозясь утренним дождем. Он не видел этого. Утро принесло свежесть и прохладу. Ветер залетал в комнату, гладя его по лицу. Вадим спал, улыбаясь, словно вернувшись в свою молодость.
Из открытого окна веселые ребята голосами, усиленными стереофонией, дружно грянули:
Ну, что мне делать,
Я жених иль не жених,
Ведь мне жениться на тебе,
А не на них…
Молодой инспектор розыска из 60-го отделения Саша Крылов подхватил мелодию, замурлыкал слова и пошел в такт песне. Тоненький, широкоплечий, в затейливой рубашке с погончиками, плотно обтянутый вельветом джинсов.
Вадим усмехнулся, глядя, как он пританцовывает на ходу, весело улыбаясь утру, машинам, домам, деревьям.
— Разве это опер, — мрачно за его спиной пробурчал Фомин.
Старший инспектор по особо важным делам управления, он в любую погоду носил темный костюм фабрики «Большевичка», тугую крахмальную рубашку и серый форменный галстук-самовяз.
— Ну какой он опер, — продолжал Фомин, — ни виду, ни солидности, дурь одна.
— Хороший он опер, сиречь инспектор, — заступился за Крылова замотделения по розыску капитан Симаков, — очень хороший, между прочим, это он «Буню» — Сальникова заловил, а вы его всем управлением год искали.
Фомин вытер платком лысую, похожую на бильярдный шар голову, неодобрительно покосился на летний клетчатый пиджак капитана и угрюмо засопел. Его душа требовала порядка во всем. Иногда Вадиму казалось, что по утрам Павел Степанович вывешивает в квартире приказ, кому в чем идти на работу.
— Ну вот, пришли, — сказал Симаков.
Двухэтажный особняк стоял в глубине двора. На фасаде сиротливо висела пустая люлька реставраторов.
— Я работы временно прекратил, — сказал Симаков.
— Разумно… — заметил майор Калугин, специалист по антиквариату. Невысокий, плотный, в очках с тонкой золотой оправой, он на секунду приостановился, оглядывая разрушенную лепнину на фасаде здания.
Вадим остановился, привычно фиксируя глазами двор, заваленный строительным мусором, ржавые лебедки, какое-то хитроумное устройство, похожее на большой краскопульт, стены дома, покрытые лишаями шпаклевки.
На крыльце сидели трое в спецовках, заляпанных краской, один из них молодой, бородатый, с синими веселыми глазами встал, бросил сигарету, подошел к Симакову.
— Ну что, товарищ капитан, когда начнем работу?
Мы же подряд взяли, у нас сроки.
— Ах, Славский, Славский, тут человек умер, а вы сроки, — Симаков посмотрел на него, — нехорошо.
— Возможно, но смерть этого алкаша не должна отражаться на нашем заработке.
— Вот, Вадим Николаевич, рекомендую, — Симаков повернулся к Орлову, — Славский Сергей Викторович.
Художник-реставратор, он же бригадир. Вроде как шабашник.
Славский улыбнулся.
— Ах, капитан, капитан. Вы же милиция, правоведы. Вам должно быть известно, что мы, реставраторы, имеем право заключать договора с подрядными организациями.
— Известно, мне все известно.
— Простите, Сергей Викторович, — вмешался в разговор Вадим, — вы, кажется, первый обнаружили кражу?
— Да.
— Расскажите.
— Все зафиксировано в протоколе.
Протокол допроса свидетеля.
Я, инспектор уголовного розыска 60-го отделения милиции г. Москвы лейтенант Крылов, допросил в качестве свидетеля гражданина Славского Сергея Викторовича, 1941 года рождения, беспартийного, ранее не судимого, уроженца г. Москвы, холостого, члена группового Комитета художников-графиков, проживающего по адресу: Москва, Красноармейская, 5, кв. 144. Об ответственности по статье 181 У К РСФСР предупрежден.
По существу заданных мне вопросов могу показать следующее:
Предупреждаю вас, гражданин Славский, что допрос будет производиться при магнитофонной записи.
Крылов: Гражданин Славский, в какое время вы пришли на работу?
Славский:Я прихожу раньше всех, за полчаса до восьми, чтобы подготовить рабочее место.
Крылов: Милицию вызывали вы?
Славский: Да.
Крылов: Почему?
Славский: Я увидел сломанный замок.
Крылов: Расскажите подробнее.
Славский: Ключи были только у меня. Я же и опечатывал дверь. Утром 14 августа я увидел, что замок взломан, а дверь открыта.
Крылов: Вы входили в помещение?
Славский: Нет. Я побежал во флигель к сторожу, но разбудить его не смог, он был абсолютно пьян. Я из автомата вызвал милицию.
Крылов: Когда вы вошли к сторожу Кирееву, что вы увидели?
Славский: Сначала запах отвратительный почувствовал, перегара, пота, прокисшей еды. В комнате, на топчане, спал Киреев, окно было закрыто, на столе стояла бутылка водки «лимонной», ноль семьдесят пять. Я еще удивился. Сторож был ханыга, обыкновенный алкаш и вдруг «Лимонная». Я начал будить, а он только мычал.
Крылов: Киреев пил?
Славский: Да. Целый день шатался по объекту, выпрашивал рубли, бутылки из-под кефира воровал. Ханыга.
Крылов: Вы не обратили внимания, кто-нибудь из посторонних приходил к Кирееву?
Славский: Конечно, приходили. Особенно в конце рабочего дня. Приносили выпивку. Утром тоже открывался «клуб пытливой мысли».
Крылов: Как это понимать?
Славский: Алкаши местные раненько прибегали, находились в рассуждении, где достать опохмелиться.
Крылов: Кто конкретно?
Славский: Я их знаю визуально. Помню, что одного называли Хоттабыч.
Крылов: Как он выглядит?
Славский: Выше среднего роста, лысый, лицо опухшее, все приговаривает: «Трахти-бидахти-бидухтибидах». Так в повести Лагина говорит старик Хоттабыч.
Крылов: Сторожа разбудить вам не удалось. Что вы делали потом?
Славский: Пошел встречать вас.
— Я читал ваши показания, — Вадим присел на штабель досок, — знакомился с протоколом осмотра места происшествия. Но мне бы хотелось поговорить с вами без протокола.
Славский достал сигарету, размял ее, посмотрел на Вадима.
— По-моему, я сказал все.
— Конечно. Но меня интересуют детали. Мелочи.
Вот вы подошли к взломанной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62