У меня другой профиль.
— Есть только один более или менее подходящий ход… Можно перекрыть бензиновый ручеек из России, — ответила Велта. — Рэм другим бизнесом заниматься не может, не то образование. Сейчас у него три бензозаправочные станции, на которых он делает большие деньги. И потихоньку скупает недвижимость, в чем помогают депутаты Сейма и Рижской думы.
Все просто, как апельсин. Стоит его станциям простоять неделю-другую, и убытки начнут съедать счета в банке. А потом все пойдет с молотка.
Наличку же он с компаньонами получает через розничную торговлю. Наверное, видели на дорогах бензовозы с девяносто пятым и семьдесят шестым бензином?
Это все его хозяйство, а процентов восемьдесят нелицензионный, контрабандный, бензин. Налоги с него платит сам себе…
— А куда же он эту наличку пускает? — поинтересовался Гунар и со смаком затянулся очередной сигаретой.
— Разумеется, на личные нужды… Казино, отдых на Канарских островах, Сочи, особенно когда там проходит какой-нибудь кинофестиваль. Большие суммы уходят на представительство, то есть на взятки. Кого-то кормит в России за льготные лицензии. Что остается, переводит в швейцарские или немецкие банки. Сейчас Заварзин сидит в СИЗО, а деньги все равно капают. Пусть хоть трижды мертв, все равно.
— Прямо-таки волшебник твой друг Заварзин, — съязвил Гунар.
Я молчал, сказать было нечего.
Я видел неприступную китайскую стену, разрушить которую, конечно же, мне не по силам. Я слишком слаб в коленках и необразован в таких делах. Темный, как нутро моего винчестера.
— Не он волшебник, а этот ушлый Дудельзак, — продолжала Велта. — Он мог бы в любой стране премьер-министром стать, да вот фамилия подкачала…
Я почти не вникал в разговор, потерял всякий интерес. Это не мой путь.
— Значит, нет у этого подонка ахиллесовой пяты? — не то с горечью, не то с насмешкой проговорил Гунар. — И будет эта сволочь жить, пить чужую кровь, и все будут ему улыбаться и считать солидным человеком. Дожили, ничего не скажешь…
— А есть ли хоть какая-то возможность узнать его счета в зарубежных банках? — хватаясь за соломинку, спросил я.
— Если только дождаться момента, когда Заварзин или Дудельзак проговорятся во сне. Только эти два человека знают счета и все, естественно, держат в голове.
Я прищурился — показалось, что на дороге что-то лежит. И шевелится. Но расстояние было большое, и я, не сбавляя скорости, продолжал движение.
Что-то тревожно сдавило под ложечкой. Но это был всего-навсего большой кусок черной бумаги, трепыхавшийся на ветру.
Больниц я не люблю и не подхожу к ним даже на расстояние выстрела. Это парадокс — не переношу вида страданий, «небоевых» трупов. Поэтому, когда мы подъезжали к больнице «Гайльэзерс», у меня внутри все застыло.
Мы прошли через главный вход и спустились в подвальное помещение. Оставив Велту с Гунаром у трансформатора, я отправился на разведку.
Мы не должны были появляться в морге с того входа, через который проходят все.
Но я все равно просчитался, что буквально через несколько минут подтвердилось самым банальным образом. А пока, миновав лабиринт коридоров и подвальных переходов, я вошел в помещение, где пахло хлороформом и было холодно, словно на декабрьской набережной.
Молодые парни что-то перевозили на каталках, и я, разумеется, понял, что это за груз.
Я остановил одного из них и спросил, где выдают покойников. Парень указал на дверь в дальнем конце этого огромного холодильника, и я почти бегом устремился к ней.
Зрелище было не из веселых: за дверью, в узком помещении, скопилась вереница каталок с гробами. А в них — прибранные покойники. Вдалеке, в дверях, ведущих с улицы в морг, стояла группа скорбящих родственников.
Всем в этой юдоли печали распоряжался амбал лет тридцати с большим золотым крестом на груди. Откормленной харей он напоминал Шашлыка. Но этот, князь царства покойников, говорил тихо, кротко улыбался, куда-то отлучался, чтобы через минуту появиться снова — эдакая смиренная незаменимость.
Я тоже подошел к нему и спросил, когда можно забрать тело Эдуарда Краузе. Амбал вынул из белого халата толстый блокнот и открыл заложенную визитной карточкой страницу.
Каллиграфическим почерком были занесены фамилии тех, кто в этот день совершает свою последнюю пересадку на этой грешной земле.
— По-моему, Краузе третий с конца, — сказал Шашлык номер два и указал рукой в хвост вереницы из гробов. — У него, по-моему, были проблемы с головой?.. Лучше сами посмотрите — может, нужно добавить еще немного косметики.
Я подошел к гробу, в котором лежал муж Велты, и увидел «ухоженное» лицо мертвеца. Непроизвольно стал искать на виске след пули, но так ничего и не обнаружил.
Ко мне подошел распорядитель-здоровяк и вопросительно посмотрел на меня: нужно ли что-то еще от него?
— Кажется, все в порядке, — сказал я, разглядывая белоснежную сорочку и стального отлива лацканы костюма, в который был облачен Краузе.
— С вас еще десять латов, — неожиданно объявил амбал и снова открыл свой толстый блокнот. — Косметика французская, и нужно заплатить дополнительно.
Я вынул деньги и протянул этому трудяге десятку. Потом отправился за своими спутниками.
И тем же путем мы втроем вернулись к каталке с гробом Эдуарда Краузе.
Первой подошла Велта. И как только ее взгляд упал на покойника, она невольно застонала. Все повернулись в нашу сторону и замерли в напряженных позах.
Я тоже бросил взгляд на толпу людей, и что-то меня насторожило. Я не мог объяснить себе это ощущение — мимолетное, но тревожное. Не все на этом свете можно объяснить с материалистической точки зрения, иные флюиды добираются до подсознания быстрее света…
Наученный горьким опытом доверять своей «печенке», я оставил Гунара с Велтой у гроба Эдуарда, а сам отправился искать выход. На мою удачу, он оказался в десяти метрах.
Обогнув здание, подошел к «предбаннику» морга — шесть ступенек отделяли от подвала с ожидающими. Осторожно ступая, я спустился вниз и остановился у них за спиной.
Ракурс позволял поочередно рассмотреть всех. Темная одежда, стянутые, замороженные горем лица. Осунувшийся Борис Краузе, потупив взор, стоял как вкопанный. И вдруг среди пасмурных лиц — равнодушное — загорелое, молодое, с большой чечевицеобразной родинкой на щеке.
Гадать долго не пришлось — тот самый прыткий футболист с пляжа. Да, этот парень в зеленых плавках так ловко управлялся тогда с мячом.
Очутившись снова на улице, я пошел к машинам, стоявшим на покрытой щебенкой площадке. Их было много, и вычислить нужную было так же непросто, как из десятка яблок выбрать самое сладкое.
Я отозвал Гунара в сторону, вкратце обрисовал ситуацию и по его реакции понял — он готов на все.
— Что требуется от меня? — тотчас же спросил он.
— Посмотреть, куда сунется этот с родинкой. В какую машину сядет. И сколько рыл тут ошивается с ним, или же он один.
— Вот сволочи, и похоронить швагера не дадут спокойно, — Гунар стиснул зубы и шибанул кулаком по бетонной стене.
Когда он скрылся за поворотом, я вернулся к Велте.
— Пора бы уходить.
— Сейчас… — она склонилась над покойником и поцеловала в лоб. Провела рукой по щеке и, глотая слезы, сделала шаг в мою сторону.
Парень с родинкой, озираясь по сторонам, стал выбираться из толпы — видимо, как и я, не очень четко ориентировался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Есть только один более или менее подходящий ход… Можно перекрыть бензиновый ручеек из России, — ответила Велта. — Рэм другим бизнесом заниматься не может, не то образование. Сейчас у него три бензозаправочные станции, на которых он делает большие деньги. И потихоньку скупает недвижимость, в чем помогают депутаты Сейма и Рижской думы.
Все просто, как апельсин. Стоит его станциям простоять неделю-другую, и убытки начнут съедать счета в банке. А потом все пойдет с молотка.
Наличку же он с компаньонами получает через розничную торговлю. Наверное, видели на дорогах бензовозы с девяносто пятым и семьдесят шестым бензином?
Это все его хозяйство, а процентов восемьдесят нелицензионный, контрабандный, бензин. Налоги с него платит сам себе…
— А куда же он эту наличку пускает? — поинтересовался Гунар и со смаком затянулся очередной сигаретой.
— Разумеется, на личные нужды… Казино, отдых на Канарских островах, Сочи, особенно когда там проходит какой-нибудь кинофестиваль. Большие суммы уходят на представительство, то есть на взятки. Кого-то кормит в России за льготные лицензии. Что остается, переводит в швейцарские или немецкие банки. Сейчас Заварзин сидит в СИЗО, а деньги все равно капают. Пусть хоть трижды мертв, все равно.
— Прямо-таки волшебник твой друг Заварзин, — съязвил Гунар.
Я молчал, сказать было нечего.
Я видел неприступную китайскую стену, разрушить которую, конечно же, мне не по силам. Я слишком слаб в коленках и необразован в таких делах. Темный, как нутро моего винчестера.
— Не он волшебник, а этот ушлый Дудельзак, — продолжала Велта. — Он мог бы в любой стране премьер-министром стать, да вот фамилия подкачала…
Я почти не вникал в разговор, потерял всякий интерес. Это не мой путь.
— Значит, нет у этого подонка ахиллесовой пяты? — не то с горечью, не то с насмешкой проговорил Гунар. — И будет эта сволочь жить, пить чужую кровь, и все будут ему улыбаться и считать солидным человеком. Дожили, ничего не скажешь…
— А есть ли хоть какая-то возможность узнать его счета в зарубежных банках? — хватаясь за соломинку, спросил я.
— Если только дождаться момента, когда Заварзин или Дудельзак проговорятся во сне. Только эти два человека знают счета и все, естественно, держат в голове.
Я прищурился — показалось, что на дороге что-то лежит. И шевелится. Но расстояние было большое, и я, не сбавляя скорости, продолжал движение.
Что-то тревожно сдавило под ложечкой. Но это был всего-навсего большой кусок черной бумаги, трепыхавшийся на ветру.
Больниц я не люблю и не подхожу к ним даже на расстояние выстрела. Это парадокс — не переношу вида страданий, «небоевых» трупов. Поэтому, когда мы подъезжали к больнице «Гайльэзерс», у меня внутри все застыло.
Мы прошли через главный вход и спустились в подвальное помещение. Оставив Велту с Гунаром у трансформатора, я отправился на разведку.
Мы не должны были появляться в морге с того входа, через который проходят все.
Но я все равно просчитался, что буквально через несколько минут подтвердилось самым банальным образом. А пока, миновав лабиринт коридоров и подвальных переходов, я вошел в помещение, где пахло хлороформом и было холодно, словно на декабрьской набережной.
Молодые парни что-то перевозили на каталках, и я, разумеется, понял, что это за груз.
Я остановил одного из них и спросил, где выдают покойников. Парень указал на дверь в дальнем конце этого огромного холодильника, и я почти бегом устремился к ней.
Зрелище было не из веселых: за дверью, в узком помещении, скопилась вереница каталок с гробами. А в них — прибранные покойники. Вдалеке, в дверях, ведущих с улицы в морг, стояла группа скорбящих родственников.
Всем в этой юдоли печали распоряжался амбал лет тридцати с большим золотым крестом на груди. Откормленной харей он напоминал Шашлыка. Но этот, князь царства покойников, говорил тихо, кротко улыбался, куда-то отлучался, чтобы через минуту появиться снова — эдакая смиренная незаменимость.
Я тоже подошел к нему и спросил, когда можно забрать тело Эдуарда Краузе. Амбал вынул из белого халата толстый блокнот и открыл заложенную визитной карточкой страницу.
Каллиграфическим почерком были занесены фамилии тех, кто в этот день совершает свою последнюю пересадку на этой грешной земле.
— По-моему, Краузе третий с конца, — сказал Шашлык номер два и указал рукой в хвост вереницы из гробов. — У него, по-моему, были проблемы с головой?.. Лучше сами посмотрите — может, нужно добавить еще немного косметики.
Я подошел к гробу, в котором лежал муж Велты, и увидел «ухоженное» лицо мертвеца. Непроизвольно стал искать на виске след пули, но так ничего и не обнаружил.
Ко мне подошел распорядитель-здоровяк и вопросительно посмотрел на меня: нужно ли что-то еще от него?
— Кажется, все в порядке, — сказал я, разглядывая белоснежную сорочку и стального отлива лацканы костюма, в который был облачен Краузе.
— С вас еще десять латов, — неожиданно объявил амбал и снова открыл свой толстый блокнот. — Косметика французская, и нужно заплатить дополнительно.
Я вынул деньги и протянул этому трудяге десятку. Потом отправился за своими спутниками.
И тем же путем мы втроем вернулись к каталке с гробом Эдуарда Краузе.
Первой подошла Велта. И как только ее взгляд упал на покойника, она невольно застонала. Все повернулись в нашу сторону и замерли в напряженных позах.
Я тоже бросил взгляд на толпу людей, и что-то меня насторожило. Я не мог объяснить себе это ощущение — мимолетное, но тревожное. Не все на этом свете можно объяснить с материалистической точки зрения, иные флюиды добираются до подсознания быстрее света…
Наученный горьким опытом доверять своей «печенке», я оставил Гунара с Велтой у гроба Эдуарда, а сам отправился искать выход. На мою удачу, он оказался в десяти метрах.
Обогнув здание, подошел к «предбаннику» морга — шесть ступенек отделяли от подвала с ожидающими. Осторожно ступая, я спустился вниз и остановился у них за спиной.
Ракурс позволял поочередно рассмотреть всех. Темная одежда, стянутые, замороженные горем лица. Осунувшийся Борис Краузе, потупив взор, стоял как вкопанный. И вдруг среди пасмурных лиц — равнодушное — загорелое, молодое, с большой чечевицеобразной родинкой на щеке.
Гадать долго не пришлось — тот самый прыткий футболист с пляжа. Да, этот парень в зеленых плавках так ловко управлялся тогда с мячом.
Очутившись снова на улице, я пошел к машинам, стоявшим на покрытой щебенкой площадке. Их было много, и вычислить нужную было так же непросто, как из десятка яблок выбрать самое сладкое.
Я отозвал Гунара в сторону, вкратце обрисовал ситуацию и по его реакции понял — он готов на все.
— Что требуется от меня? — тотчас же спросил он.
— Посмотреть, куда сунется этот с родинкой. В какую машину сядет. И сколько рыл тут ошивается с ним, или же он один.
— Вот сволочи, и похоронить швагера не дадут спокойно, — Гунар стиснул зубы и шибанул кулаком по бетонной стене.
Когда он скрылся за поворотом, я вернулся к Велте.
— Пора бы уходить.
— Сейчас… — она склонилась над покойником и поцеловала в лоб. Провела рукой по щеке и, глотая слезы, сделала шаг в мою сторону.
Парень с родинкой, озираясь по сторонам, стал выбираться из толпы — видимо, как и я, не очень четко ориентировался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32