Или пулю в башку, или перо в печенку…Но дело в другом, для нас важно сохранить принцип, который заключается в неприкосновенности канала переброски валюты в европейские банки. Но я верю Герману Олеговичу…
— Правильно говорит Отар, — поддержал Фрезер Чутлашвили. — Такое с каждым может случиться, тем более, когда речь идет о таких суммах. Мир джунглей, по сравнению с нашим миром, не более, чем детский сад имени Павлика Морозова.
— Что ты Отари предлагаешь? — спросил Ионов.
— Один депутат Госдумы, когда нечего сказать, говорит: конституция превыше всего. Вот и я так скажу: договор превыше всего.
Координационный Совет гарантировал сохранность передачи денег за рубеж и при этом учитывались варианты гибели или захвата террористами самолета. Собственно, для этого он и учреждался — как гарант сделки.. И даже был определен страховой козырек: если потеря не более миллиона, компенсация проводится полностью. Если более двух миллионов — страхуется 75 процентов…
— Мои люди уже отвезли Расколову 200 тысяч, — сказал Арефьев. — Но расписку от него не получили. Более того, дело едва не дошло до перестрелки.
Ионов вставил реплику:
— Говорят, его чуть было не взорвали вместе с его домом…
— Мы можем вообще вычеркнуть его из списка живых, — попыхивая сигаретой, произнес Фрезер. — Его рано или поздно замочат и сделают это гуманное дело или его же братва или кто-то из тех, кого он обобрал до нитки…
Чутлашвили поднял руку, прося слова.
— Я согласен, что этот человек не заслуживает лаврового венка и мы сейчас должны решить: или немедленно нанимаем хорошего исполнителя или возвращаем ему 75 процентов от его суммы. Если платим, я на себя беру одну треть, благо спрос на ювелирные изделия достаточно стабилен.
— Спасибо, Отари, — тихо произнес Арефьев. Действие наркотика проходило и он начал испытывать маету. — Я постараюсь как можно быстрее вернуть тебе деньги.
В помещение вошел Воробьев и поздоровался со всеми за руку. Шефа он приветствовал прикосновением к плечу.
Фрезер с Ионовым поддержали молодого грузина. Договорились: все деньги привезет Чутлашвили и сделает это в течение двух дней.
— Что-нибудь выпьем? — спросил Арефьев.
— Пожалуй, это отложим до лучших времен, — сказал Ионов и взглянул на Воробьева. — Меня интересует, что Вадим насчет всего этого думает?
— Жалею лишь об одном, что не пристрелил Раскола, когда он со своей бандой явился сюда.
— И напрасно этого не сделал — закон был бы на вашей стороне…Вооруженное нападение на частное владение…
До сих пор молчавший Голощеков заметил:
— Не так все просто…Если бы в доме оказался труп кого-нибудь из расколовской кодлы, дальнейшее проживание здесь было бы невозможно.
— Пожалуй, ты прав, — Чутлашвили подхватил свою витую, инкрустированную серебром трость и все поняли — разговор окончен.
Гостей пошли провожать Голощеков с Воробьевым. Когда за последней машиной закрылись ворота, они отправились в дом, где вместе с Арефьевым провели совещание — где и когда брать Коркина?
Глава десятая
На поиск Коркина отправились Воробьев, Буханец и оба близнеца. Финансист, как боец, в расчет не брался — толстый, вечно потеющий, лишенный всякого спортивного начала, и вообще, как выразился Голощеков, жидковат в коленях. Когда они приехали в офис, Зинич доложил Воробьеву, что он ни на минуту не отлучался из кабинета Коркина, а сам финансист никаких признаков жизни не подавал. Буханец даже предположил, что финансиста уже убрали или, купив новые плавки и крем для загара, он давно уже греет свои дебелые телеса где-нибудь на рифах Мальдивских островов.
Через сорок минут они припарковались в метрах двухстах от резиденции Расколова. Судя по открытым воротам и въезжающим и выезжающим с территории «бочкам» водоканала, резиденция Расколова после взрыва дамбочки захлебывалась вышедшей из берегов речушкой.
Им хорошо была видна продуваемая ветрами пустынная улица и в открытую форточку несся шорох опавших и слегка схваченных первыми заморозками листьев.
Однако наблюдение за резиденцией Расколова ничего не дало: через ворота не проехала ни одна из его многочисленных иномарок.
Воробьев набрал номер расколовского телефона и долго вслушивался в гудки. Линия безмолвствовала.
— Можно подумать, — сказал он, — что это мертвый дом.
— Черт возьми, кому же верить, если даже такие, как эта божья коровка Коркин, предает за милую душу…
Но Воробьев на это смотрел более цинично.
— Этот бумажный червь всю жизнь имел дело с большими деньгами и как никто другой знает им цену. И, видимо, те, кто его перекупил, точно угадали, сколько может стоить предательство, — Воробьев вспомнил, как во время клятвенного ритуала в кабинете Арефьева, Коркина вырвало после глотка коньяка на крови.
Прождав часа полтора возле резиденции Расколова, они направились домой к финансисту, адрес которого знали только три человека: сам Арефьев, Голощеков и Воробьев. Он жил в районе Нагатинской поймы, в доме, который ему подарил Арефьев на его сорокалетие. За хорошую и верную службу…
…В Москве между тем посветлело, сквозь кучевые розово-крахмальные облака пробивались синие лапины неба.
Машину они оставили за магазином-стекляшкой, который уже не работал, но был ярко изнутри освещен. Напротив, через дорогу, белел двухэтажный домик, построенный в стиле «ласточкина гнезда».
Они не пошли через калитку, а перебрались через металлическую ограду, миновали в пожухлых листьях сад, и подошли к зарешеченному окну. И все остальные окна тоже были схвачены стальными решетками, за исключением одного, узкого, окна, по-видимому, ведущего в подсобное помещение. Бронислав довольно ловко отжал ножом раму и без труда открыл запоры.
В окно залезли Воробьев с Брониславом, а Буханец с другим близнецом Дмитрием остались снаружи.
Из окна Воробьев с близнецом попали в чуланчик, сплошь заваленный пустыми бутылками, ведрами и отжившей свой век обувью. Оттуда они вышли на кухню и Воробьев увидел как близнец, сморщившись, зажимает нос. На газовой плите, в кастрюле и в сковородке, лежали остатки еды, однако тлетворный запах исходил не от нее, а от лежащего на боку мусорного ведра…
В комнатах тоже царил разор и затхлость. В углах валялись ворохи бумаг и старых целлофановых пакетов. И хотя мебель была дорогая, — белый лак и кремовая кожа — однако она терялась на фоне неописуемого бедлама.
Они обыскали все полки, шкафы и секцию, проверили антресоли и наставленные друг на друга коробки, полистали книги, перерыли кучу брошенной в шкафу одежды, под которой нашли железную банку из-под леденцов, доверху наполненную ювелирными вещами: кольцами, серьгами, браслетами и царскими золотыми червонцами…
— Золото? — не к месту спросил Бронислав, но Воробьев не успел ответить — послышался отчетливый звук подъехавшего автомобиля.
Воробьев кинул за пазуху руку и вытащил пистолет.
— У тебя есть оружие? — спросил он Бронислава, но тот мотнул головой. — Все это добро высыпь себе в карманы, а я посмотрю, кто там пожаловал…
Воробьев выбежал в кухню и через окно увидел стоящий возле калитки «ровер-800» типа «хэтчбек», который видели Голощеков с Шедовым, когда покидали виллу Расколова. Воробьев позвал близнеца.
— Встань за косяк и жди, — сказал он и вернулся в комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Правильно говорит Отар, — поддержал Фрезер Чутлашвили. — Такое с каждым может случиться, тем более, когда речь идет о таких суммах. Мир джунглей, по сравнению с нашим миром, не более, чем детский сад имени Павлика Морозова.
— Что ты Отари предлагаешь? — спросил Ионов.
— Один депутат Госдумы, когда нечего сказать, говорит: конституция превыше всего. Вот и я так скажу: договор превыше всего.
Координационный Совет гарантировал сохранность передачи денег за рубеж и при этом учитывались варианты гибели или захвата террористами самолета. Собственно, для этого он и учреждался — как гарант сделки.. И даже был определен страховой козырек: если потеря не более миллиона, компенсация проводится полностью. Если более двух миллионов — страхуется 75 процентов…
— Мои люди уже отвезли Расколову 200 тысяч, — сказал Арефьев. — Но расписку от него не получили. Более того, дело едва не дошло до перестрелки.
Ионов вставил реплику:
— Говорят, его чуть было не взорвали вместе с его домом…
— Мы можем вообще вычеркнуть его из списка живых, — попыхивая сигаретой, произнес Фрезер. — Его рано или поздно замочат и сделают это гуманное дело или его же братва или кто-то из тех, кого он обобрал до нитки…
Чутлашвили поднял руку, прося слова.
— Я согласен, что этот человек не заслуживает лаврового венка и мы сейчас должны решить: или немедленно нанимаем хорошего исполнителя или возвращаем ему 75 процентов от его суммы. Если платим, я на себя беру одну треть, благо спрос на ювелирные изделия достаточно стабилен.
— Спасибо, Отари, — тихо произнес Арефьев. Действие наркотика проходило и он начал испытывать маету. — Я постараюсь как можно быстрее вернуть тебе деньги.
В помещение вошел Воробьев и поздоровался со всеми за руку. Шефа он приветствовал прикосновением к плечу.
Фрезер с Ионовым поддержали молодого грузина. Договорились: все деньги привезет Чутлашвили и сделает это в течение двух дней.
— Что-нибудь выпьем? — спросил Арефьев.
— Пожалуй, это отложим до лучших времен, — сказал Ионов и взглянул на Воробьева. — Меня интересует, что Вадим насчет всего этого думает?
— Жалею лишь об одном, что не пристрелил Раскола, когда он со своей бандой явился сюда.
— И напрасно этого не сделал — закон был бы на вашей стороне…Вооруженное нападение на частное владение…
До сих пор молчавший Голощеков заметил:
— Не так все просто…Если бы в доме оказался труп кого-нибудь из расколовской кодлы, дальнейшее проживание здесь было бы невозможно.
— Пожалуй, ты прав, — Чутлашвили подхватил свою витую, инкрустированную серебром трость и все поняли — разговор окончен.
Гостей пошли провожать Голощеков с Воробьевым. Когда за последней машиной закрылись ворота, они отправились в дом, где вместе с Арефьевым провели совещание — где и когда брать Коркина?
Глава десятая
На поиск Коркина отправились Воробьев, Буханец и оба близнеца. Финансист, как боец, в расчет не брался — толстый, вечно потеющий, лишенный всякого спортивного начала, и вообще, как выразился Голощеков, жидковат в коленях. Когда они приехали в офис, Зинич доложил Воробьеву, что он ни на минуту не отлучался из кабинета Коркина, а сам финансист никаких признаков жизни не подавал. Буханец даже предположил, что финансиста уже убрали или, купив новые плавки и крем для загара, он давно уже греет свои дебелые телеса где-нибудь на рифах Мальдивских островов.
Через сорок минут они припарковались в метрах двухстах от резиденции Расколова. Судя по открытым воротам и въезжающим и выезжающим с территории «бочкам» водоканала, резиденция Расколова после взрыва дамбочки захлебывалась вышедшей из берегов речушкой.
Им хорошо была видна продуваемая ветрами пустынная улица и в открытую форточку несся шорох опавших и слегка схваченных первыми заморозками листьев.
Однако наблюдение за резиденцией Расколова ничего не дало: через ворота не проехала ни одна из его многочисленных иномарок.
Воробьев набрал номер расколовского телефона и долго вслушивался в гудки. Линия безмолвствовала.
— Можно подумать, — сказал он, — что это мертвый дом.
— Черт возьми, кому же верить, если даже такие, как эта божья коровка Коркин, предает за милую душу…
Но Воробьев на это смотрел более цинично.
— Этот бумажный червь всю жизнь имел дело с большими деньгами и как никто другой знает им цену. И, видимо, те, кто его перекупил, точно угадали, сколько может стоить предательство, — Воробьев вспомнил, как во время клятвенного ритуала в кабинете Арефьева, Коркина вырвало после глотка коньяка на крови.
Прождав часа полтора возле резиденции Расколова, они направились домой к финансисту, адрес которого знали только три человека: сам Арефьев, Голощеков и Воробьев. Он жил в районе Нагатинской поймы, в доме, который ему подарил Арефьев на его сорокалетие. За хорошую и верную службу…
…В Москве между тем посветлело, сквозь кучевые розово-крахмальные облака пробивались синие лапины неба.
Машину они оставили за магазином-стекляшкой, который уже не работал, но был ярко изнутри освещен. Напротив, через дорогу, белел двухэтажный домик, построенный в стиле «ласточкина гнезда».
Они не пошли через калитку, а перебрались через металлическую ограду, миновали в пожухлых листьях сад, и подошли к зарешеченному окну. И все остальные окна тоже были схвачены стальными решетками, за исключением одного, узкого, окна, по-видимому, ведущего в подсобное помещение. Бронислав довольно ловко отжал ножом раму и без труда открыл запоры.
В окно залезли Воробьев с Брониславом, а Буханец с другим близнецом Дмитрием остались снаружи.
Из окна Воробьев с близнецом попали в чуланчик, сплошь заваленный пустыми бутылками, ведрами и отжившей свой век обувью. Оттуда они вышли на кухню и Воробьев увидел как близнец, сморщившись, зажимает нос. На газовой плите, в кастрюле и в сковородке, лежали остатки еды, однако тлетворный запах исходил не от нее, а от лежащего на боку мусорного ведра…
В комнатах тоже царил разор и затхлость. В углах валялись ворохи бумаг и старых целлофановых пакетов. И хотя мебель была дорогая, — белый лак и кремовая кожа — однако она терялась на фоне неописуемого бедлама.
Они обыскали все полки, шкафы и секцию, проверили антресоли и наставленные друг на друга коробки, полистали книги, перерыли кучу брошенной в шкафу одежды, под которой нашли железную банку из-под леденцов, доверху наполненную ювелирными вещами: кольцами, серьгами, браслетами и царскими золотыми червонцами…
— Золото? — не к месту спросил Бронислав, но Воробьев не успел ответить — послышался отчетливый звук подъехавшего автомобиля.
Воробьев кинул за пазуху руку и вытащил пистолет.
— У тебя есть оружие? — спросил он Бронислава, но тот мотнул головой. — Все это добро высыпь себе в карманы, а я посмотрю, кто там пожаловал…
Воробьев выбежал в кухню и через окно увидел стоящий возле калитки «ровер-800» типа «хэтчбек», который видели Голощеков с Шедовым, когда покидали виллу Расколова. Воробьев позвал близнеца.
— Встань за косяк и жди, — сказал он и вернулся в комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43