Ей не верилось, что она провела почти всю ночь в его объятиях. И даже сейчас ей не хотелось шевелиться, хотя затекшие мышцы требовали вытянуться. Не потому, что ей очень нравилось ее положение, вовсе нет, просто она бы предпочла пока не будить Рене. Сначала ей нужно было собраться с духом и мыслями и решить, как ей следует вести себя с ним.
И еще нужно было решить, что теперь делать. Если потеря девственности преследовала цель убедить Бретонов дать ей большую самостоятельность, следовательно, они должны узнать, что она больше не девушка. Сделать это оказалось вдруг невероятно трудно.
Они едва ли обрадуются — вот основная мысль, но не она больше всего тревожила Сирен. Главное — как найти слова, чтобы объяснить свое новое положение. Она не боялась Пьера и Жана; они ни разу не подняли на нее руки. Она поняла, что страшится их осуждения.
А вот что они сделают с Рене — совсем иной вопрос. Он все время тревожил ее в глубине души, и все же одного она не учла: она будет нести ответственность за то, что обрушится на него. Сейчас он еще не мог по-настоящему защищаться. При обычных обстоятельствах, когда Рене оправится от ран, ему, несомненно, будет по силам справиться с любыми проблемами. Наверное, прошлый опыт очень поможет ему.
Эта последняя, довольно язвительная мысль вызвала у нее раздражение. Его опыт ее совершенно не касался, и вообще он пошел ей на пользу. Каким именно образом он оказался ей полезен, она не хотела думать, но, поразмыслив, не смогла припомнить, чтобы прошедшей ночью раны как-то повлияли на его способности любовника. Возможно, в его обращении с ней было больше осторожности и нежности, меньше решительности, но ей казалось, что его сила или ее отсутствие здесь вовсе неуместны. Это немного сбивало с толку, но и приносило облегчение. Она рада, что он не будет беззащитен перед ее покровителями.
И врасплох его не застанут — он больше не спал. Она не понимала, почему так уверена в этом: он не шевельнулся, не издал ни звука. И все-таки она бы поклялась, что он насторожился. Пока она обдумывала это, гром снова загрохотал над раскачивавшимся, приседавшим судном.
Внезапно она догадалась, что его выдало, — напрягшиеся мышцы. Для того была причина. За опущенной занавеской раздался шорох и легкий скрип — один из Бретонов вылез из гамака. Судя по тому, откуда доносился звук, это был Пьер. Секунду спустя, зажегся желтый огонек свечи. Видимо, его разбудила гроза и сильная качка. Было необходимо проверить прочность швартовов.
Сирен невольно дернулась, словно собираясь вскочить и кинуться к своему гамаку. Рука Рене, обнимавшая се, напряглась, удерживая ее. Она затихла. Он был прав, лучше не шуметь, не делать резких движений, чтобы не привлекать внимания. С другой стороны, занавеску, отгораживавшую се угол, на ночь почти всегда поднимали после того, как Сирен переоденется. То, что она была опущена, могло бы вызвать подозрение.
Ну и что? Разве она не этого хотела? Разве не лучше было, если бы их нашли так, чем пускаться в путаные объяснения?
Сирен расслабилась и лежала совершенно неподвижно. Если их с Рене увидят, то только потому, что так и было задумано. Такой притворный фатализм успокаивал ее нервы.
Наружная дверь каюты отворилась и снова захлопнулась. Сквозь стену ясно слышались шаги на палубе. Над головой по кровле забарабанил дождь. Он усиливался. Потом дверь в каюту распахнулась, впустив порыв ветра, который захлопал занавеской, приподняв ее и отбросив в сторону. Сирен увидела из-под нее, что Пьер стоит в дверях на фоне хлещущего во тьме дождя. Он смотрел прямо на нее. Босые ноги зашлепали по полу. Занавеска отлетела в сторону Пьер стоял над ними с лицом , искаженным от ярости и мучительного неверия. « — Сирен!
Она села, прижимая к груди одеяло. Ее лицо залило яркой краской. Она не ожидала, что тяжесть вины будет так велика. Она лишила ее дара речи и заставляла чувствовать себя непослушным ребенком. Рене рядом с ней тоже приподнялся, сел и начал не спеша надевать брюки.
— Что все это значит? — заговорил Жан, подходя к брату. Гастон, привстав в своем гамаке, таращил на них широко раскрытые от изумления глаза.
Сирен была не в силах ответить. Тогда заговорил Рене.
— Мне кажется, — сухо заметил он, — все и так ясно.
— Эти слова задели Пьера.
— Проклятье! Так вот чем ты платишь нам!
— Довольно странно… — начал было Рене.
Когда Пьер двинулся к нему с беспощадным блеском в голубых глазах, Сирен вытянула руку, останавливая его.
— Это моя вина, а не его, — произнесла она напряженно. — Он сделал лишь то, что я сама хотела.
— Как ты можешь говорить так? — Жан сжал кулаки.
— Потому что это правда.
— Невозможно! Он соблазнил тебя, наврал с три короба.
Она тряхнула головой, отбрасывая волосы и одновременно отрицая сказанное.
— Нет, я попросила его об этом.
— Как шлюха? Никогда. Ты пытаешься защитить его, но это бесполезно.
Жан сделал движение, словно собираясь проскочить мимо старшего брата. Гастон, нахмурившись, встал и направился к ним.
— Мне не нужна защита. — В голосе Рене зазвучали стальные нотки, он оперся на одно колено и выпрямился, глядя на Бретонов вызывающе спокойно, без тени страха. — Я дам удовлетворение любому из вас или всем вместе, если вы этого требуете, но сначала вы могли бы спросить себя, какие у Сирен были причины для того, чтобы так поступить.
Жан выругался, бросаясь вперед, но Пьер схватил его за рубашку, удерживая на месте.
— Погоди, — сказал он, в его словах послышалась угроза. — Лемонье дело говорит. Давай послушаем Сирен.
Во внезапно наступившей тишине громко шумел дождь. У Сирен екнуло сердце. Она облизала губы.
— Причина — моя свобода. Я так устала от того, что за мной следят и охраняют словно какой-нибудь трофей.
— Ты и есть трофей, и очень ценный, — резко сказал Пьер.
— Я человек. Я хочу уходить и возвращаться сама, без сопровождения. Хочу делать то, что мне нравится. Я хочу быть свободной.
— Ты сама не знаешь, что говоришь. — Старший Бретонов махнул рукой, загрубевшей от долгих лет гребли. — Женщин нужно охранять.
— Зачем? Чтобы сохранить их чистоту или их верность? Есть разница между защитой и заключением.
Пьер, нахмурив брови, смотрел на нее. — У нас никогда и в мыслях не было лишить тебя свободы, дорогая, или сделать несчастной. Сирен стиснула мех на бизоньей подстилке.
— Я не чувствую себя несчастной, просто меня бесит постоянная слежка. Я пыталась говорить вам об этом, но вы никогда не слушали. Я с ума сойду, если это не кончится.
— И тебе кажется, что вот это и есть способ прекратить ее?
— Как же еще? Теперь ваша охрана больше не нужна.
— Ты так считаешь?
— А зачем она теперь? Нецеломудренные женщины ходят по улицам одни и днем, и ночью, особенно ночью.
— Ты собираешься стать шлюхой? — Голос Пьера звучал слишком спокойно.
— Конечно, нет! Но эти женщины ходят без охраны просто потому, что им уже нечего терять.
— И ты думаешь, что мы теперь позволим тебе раз гуливать по улицам одной, без сопровождения?
— Почему бы нет?
— Но ты не хочешь быть шлюхой?
— Я же сказала вам, нет!
— А кто защитит тебя от стаи волков, которые сбегутся, как только пронюхают, что ты узнала мужчину? Кто удержит тебя от того, чтобы стать их добычей, шлюхой?
В ее карих глазах свернул гнев. Никто никогда не говорил ей такого, особенно Пьер Бретон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91