я не должен разрешать…
— Но вы ведь разрешите, правда? О, пожалуйста, ведь другого корабля ждать еще недели, а я… мне так необходимы молитвы добрых сестер.
— Необходимы сейчас? Лемонье ваш любовник?
Она улыбнулась как будто неким приятным воспоминаниям, которые он, хотя бы отчасти, мог разделить.
Да.
— А что, месье когда-нибудь уезжает, оставляет вас одну?
— Иногда. Может, вы хотели бы навестить меня, когда его не будет?
Как далеко она сумеет зайти, чтобы добиться своего? Она не знала. Это тревожило ее еще больше, чем тот факт, что она вообще допускала такую возможность.
— Мне бы очень хотелось.
— Как жаль тогда, что вы должны покинуть Луизиану…
— Но я же вернусь.
— И когда? — Улыбаться, она должна улыбаться, даже когда потянулась к сумке с документами.
— Всего через несколько месяцев, если Бог даст.
— Да, если Бог даст. Жизнь моряка опасна, правда? Какие были штормы, когда мы плыли из Франции. Я почти всю дорогу простояла на коленях.
— Молились или вас тошнило?
Она вздрогнула и сказала абсолютную неправду, поскольку он, видимо, этого ожидал:
— Ох, и то и другое! Разве вас никогда не тошнит?
Она слушала, как он объяснял, какой он замечательный моряк и что он делает, чтобы избежать недомогания даже в самый сильный шторм, а сама тем временем рылась в сумке у него на боку. Она не попросила его снять сумку, но заставила его поднять руку так, чтобы заслонить ее и то, чем она занималась. Быстро перебирая бумаги, она искала конверты меньшего размера, которые были просто сложены втрое и запечатаны. Она знала, что их несколько штук, — она видела, как Рене укладывал их в сундучок, хотя, скорее всего, они были адресованы его семье. Найдя то, что искала, она ловко вытащила один из официальных документов и сунула себе под плащ, прижав рукой к телу.
— Ну вот, — сказала она и показала письмо поменьше. Осторожно надавив на жесткий лист по бокам, так что его края разошлись, не повредив восковой печати, она просунула внутрь свой листок. Она вернула письмо обратно в сумку и похлопала по ней, а потом еще раз улыбнулась моряку.
— Теперь я могу не беспокоиться. Благодарю вас от всего сердца.
— Поцелуй был бы приятнее, — предложил он с надеждой во взгляде.
— Хорошо. — Она склонилась вперед и быстро прижалась губами к его губам. Ее постигло странное разочарование: всего лишь соприкосновение двух ртов, и ничего больше.
Она почувствовала, как его руки обняли ее, и документ, зажатый под ее рукой, коснулся его груди. Она со смехом увернулась и отскочила на несколько шагов.
Не уходите, — сказал он. — Идемте со мной. Я знаю одну таверну, где мы сможем взять бутылку вина и отдельную комнату.
— В другой раз. Лемонье ждет меня! — Она попятилась.
— Я вернусь!
— Я буду молиться об этом, — сказала она, и это была чистая правда. Ей было неприятно думать, что он пострадает из-за того, что она сделала. Возможно, документа не хватятся, а если и хватятся, то лишь после того, как корабль прибудет во Францию, пропажу можно будет отнести на другой счет.
Моряк ей нравился; не его вина, что поцелуй не доставил ей удовольствия. Отвернувшись, она быстро пошила обратно к дому.
Сирен не останавливалась, пока не дошла до сада. Спускалась ночь, и в воздухе, словно дымка, висел мелкий прохладный моросящий дождь, грозя снова перейти в ливень. Из окна кухни падал неверный желтый луч света, исходивший от свисавшего с балки фонаря. Сирен остановилась и достала свой трофей, быстро взглянула на дом, соображая, не хватились ли ее. Возможно, она могла себе позволить задержаться еще ненадолго.
Она сломала печать и развернула плотные тяжелые листы. Поднеся их к окну, она начала читать.
Дверь кухни распахнулась. Сирен подняла голову и встретилась взглядом с вышедшим на улицу Рене, но не шевельнулась, чтобы спрятать бумаги, которые держала в руках. Она была потрясена и одновременно испытывала странное ощущение неизбежности, поэтому ей вовсе не казалось удивительным, что он застал ее здесь.
— Полагаю, тебе это интересно, — спокойно сказал он.
— Ты шпион. — Ее голос был невыразительным.
— Не совсем. Пойдем в дом и поговорим?
Он забрал у нее документ и отступил в сторону, пропуская ее. вперед. Она в оцепенении вошла в кухню и поднялась по лестнице в кладовку, едва заметив обернувшуюся к ним Марту. Она прошла столовую и в ожидании остановилась посреди гостиной. Рене обошел ее, направляясь к письменному столу, и бросил на него письмо..
— Курьер не виноват, — сказала Сирен, внезапно встрепенувшись.
— Я знаю. Если не считать того, что он оказался слишком податлив на твои чары.
— Он не знал, что я взяла письмо. Его не накажут?
— Не вижу в этом смысла.
— Письмо, конечно, должно быть на корабле, когда он. отплывет.
— Я сам через некоторое время отнесу его как дополнение.
Она отвернулась, сняла плащ и повесила на край дивана.
— Это очень… великодушно.
— Я сам виноват, во-первых, в том, что держал тебя при себе, а во-вторых, что был недостаточно бдителен.
— Тогда я освобождаюсь от ответственности, совсем как ребенок, который попадет в беду, если ему позволят.
Он устало улыбнулся.
— Скорее как военнопленный, единственный долг которого — сбежать.
— Так не должно было случиться. Ты мог бы… довериться мне.
— Решение принимал не я.
— Нет, ты должен отчитываться перед своим хозяином, — сказала она, и ее глаза потемнели от презрения. — Подумать только, и ты все это время сопровождал мадам Водрей на балах, она все это время души в тебе не чаяла, а ты шпионил за бедной женщиной.
Он, видимо, нисколько не был смущен этим обвинением.
— В этом опасность королевской службы, и мадам Водрей отдавала себе в этом отчет, когда маркиз принял должность губернатора.
— По-моему, нет особой разницы, служишь ли ты мадам Водрей или королю Людовику.
— Для меня есть, — ответил он. Его голос стал суровее. — Людовик Французский повелевает мною, как мой король. И еще он человек, запертый в Версале, вечно окруженный людьми, каждый из которых сводит свои счеты и обиды, ищет покровительства, просит места или добивается восстановления справедливости. Он не знает, кому верить, не может разобраться, кто друг, а кто враг. Это особенно относится к тем, кто управляет такими отдаленными провинциями, как Луизиана. Были выдвинуты серьезные обвинения, касающиеся действий и поведения маркиза и маркизы де Водрей, и поданы встречные жалобы. С ними следовало разобраться, прежде чем допускать дальнейшее продвижение губернатора по службе туда, где может оказаться самое уязвимое место в Новом Свете.
— Я начинаю понимать. Тебя не высылали из Франции? Не было ни опалы, ни ссоры с Помпадур?
— Помпадур — глаза и уши короля, способная женщина, не слишком сведущая в управлении, но она не щадит усилий, чтобы помочь Франции, не бросая на произвол судьбы своих друзей.
— И ты — один из них.
— Я имею такую честь.
Сирен дошла до диванчика и опустилась на него, разметав вокруг себя шелковые юбки платья. Она смотрела на Рене в изумлении, словно никогда прежде не видела. В его облике проступила новая сила, новое величие, а в лице стало больше твердости. Все в нем оказалось иным, чем представлялось раньше.
— Поэтому ты и приехал в Луизиану, по поручению короля?
Он наклонил голову.
— И никакой другой причины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Но вы ведь разрешите, правда? О, пожалуйста, ведь другого корабля ждать еще недели, а я… мне так необходимы молитвы добрых сестер.
— Необходимы сейчас? Лемонье ваш любовник?
Она улыбнулась как будто неким приятным воспоминаниям, которые он, хотя бы отчасти, мог разделить.
Да.
— А что, месье когда-нибудь уезжает, оставляет вас одну?
— Иногда. Может, вы хотели бы навестить меня, когда его не будет?
Как далеко она сумеет зайти, чтобы добиться своего? Она не знала. Это тревожило ее еще больше, чем тот факт, что она вообще допускала такую возможность.
— Мне бы очень хотелось.
— Как жаль тогда, что вы должны покинуть Луизиану…
— Но я же вернусь.
— И когда? — Улыбаться, она должна улыбаться, даже когда потянулась к сумке с документами.
— Всего через несколько месяцев, если Бог даст.
— Да, если Бог даст. Жизнь моряка опасна, правда? Какие были штормы, когда мы плыли из Франции. Я почти всю дорогу простояла на коленях.
— Молились или вас тошнило?
Она вздрогнула и сказала абсолютную неправду, поскольку он, видимо, этого ожидал:
— Ох, и то и другое! Разве вас никогда не тошнит?
Она слушала, как он объяснял, какой он замечательный моряк и что он делает, чтобы избежать недомогания даже в самый сильный шторм, а сама тем временем рылась в сумке у него на боку. Она не попросила его снять сумку, но заставила его поднять руку так, чтобы заслонить ее и то, чем она занималась. Быстро перебирая бумаги, она искала конверты меньшего размера, которые были просто сложены втрое и запечатаны. Она знала, что их несколько штук, — она видела, как Рене укладывал их в сундучок, хотя, скорее всего, они были адресованы его семье. Найдя то, что искала, она ловко вытащила один из официальных документов и сунула себе под плащ, прижав рукой к телу.
— Ну вот, — сказала она и показала письмо поменьше. Осторожно надавив на жесткий лист по бокам, так что его края разошлись, не повредив восковой печати, она просунула внутрь свой листок. Она вернула письмо обратно в сумку и похлопала по ней, а потом еще раз улыбнулась моряку.
— Теперь я могу не беспокоиться. Благодарю вас от всего сердца.
— Поцелуй был бы приятнее, — предложил он с надеждой во взгляде.
— Хорошо. — Она склонилась вперед и быстро прижалась губами к его губам. Ее постигло странное разочарование: всего лишь соприкосновение двух ртов, и ничего больше.
Она почувствовала, как его руки обняли ее, и документ, зажатый под ее рукой, коснулся его груди. Она со смехом увернулась и отскочила на несколько шагов.
Не уходите, — сказал он. — Идемте со мной. Я знаю одну таверну, где мы сможем взять бутылку вина и отдельную комнату.
— В другой раз. Лемонье ждет меня! — Она попятилась.
— Я вернусь!
— Я буду молиться об этом, — сказала она, и это была чистая правда. Ей было неприятно думать, что он пострадает из-за того, что она сделала. Возможно, документа не хватятся, а если и хватятся, то лишь после того, как корабль прибудет во Францию, пропажу можно будет отнести на другой счет.
Моряк ей нравился; не его вина, что поцелуй не доставил ей удовольствия. Отвернувшись, она быстро пошила обратно к дому.
Сирен не останавливалась, пока не дошла до сада. Спускалась ночь, и в воздухе, словно дымка, висел мелкий прохладный моросящий дождь, грозя снова перейти в ливень. Из окна кухни падал неверный желтый луч света, исходивший от свисавшего с балки фонаря. Сирен остановилась и достала свой трофей, быстро взглянула на дом, соображая, не хватились ли ее. Возможно, она могла себе позволить задержаться еще ненадолго.
Она сломала печать и развернула плотные тяжелые листы. Поднеся их к окну, она начала читать.
Дверь кухни распахнулась. Сирен подняла голову и встретилась взглядом с вышедшим на улицу Рене, но не шевельнулась, чтобы спрятать бумаги, которые держала в руках. Она была потрясена и одновременно испытывала странное ощущение неизбежности, поэтому ей вовсе не казалось удивительным, что он застал ее здесь.
— Полагаю, тебе это интересно, — спокойно сказал он.
— Ты шпион. — Ее голос был невыразительным.
— Не совсем. Пойдем в дом и поговорим?
Он забрал у нее документ и отступил в сторону, пропуская ее. вперед. Она в оцепенении вошла в кухню и поднялась по лестнице в кладовку, едва заметив обернувшуюся к ним Марту. Она прошла столовую и в ожидании остановилась посреди гостиной. Рене обошел ее, направляясь к письменному столу, и бросил на него письмо..
— Курьер не виноват, — сказала Сирен, внезапно встрепенувшись.
— Я знаю. Если не считать того, что он оказался слишком податлив на твои чары.
— Он не знал, что я взяла письмо. Его не накажут?
— Не вижу в этом смысла.
— Письмо, конечно, должно быть на корабле, когда он. отплывет.
— Я сам через некоторое время отнесу его как дополнение.
Она отвернулась, сняла плащ и повесила на край дивана.
— Это очень… великодушно.
— Я сам виноват, во-первых, в том, что держал тебя при себе, а во-вторых, что был недостаточно бдителен.
— Тогда я освобождаюсь от ответственности, совсем как ребенок, который попадет в беду, если ему позволят.
Он устало улыбнулся.
— Скорее как военнопленный, единственный долг которого — сбежать.
— Так не должно было случиться. Ты мог бы… довериться мне.
— Решение принимал не я.
— Нет, ты должен отчитываться перед своим хозяином, — сказала она, и ее глаза потемнели от презрения. — Подумать только, и ты все это время сопровождал мадам Водрей на балах, она все это время души в тебе не чаяла, а ты шпионил за бедной женщиной.
Он, видимо, нисколько не был смущен этим обвинением.
— В этом опасность королевской службы, и мадам Водрей отдавала себе в этом отчет, когда маркиз принял должность губернатора.
— По-моему, нет особой разницы, служишь ли ты мадам Водрей или королю Людовику.
— Для меня есть, — ответил он. Его голос стал суровее. — Людовик Французский повелевает мною, как мой король. И еще он человек, запертый в Версале, вечно окруженный людьми, каждый из которых сводит свои счеты и обиды, ищет покровительства, просит места или добивается восстановления справедливости. Он не знает, кому верить, не может разобраться, кто друг, а кто враг. Это особенно относится к тем, кто управляет такими отдаленными провинциями, как Луизиана. Были выдвинуты серьезные обвинения, касающиеся действий и поведения маркиза и маркизы де Водрей, и поданы встречные жалобы. С ними следовало разобраться, прежде чем допускать дальнейшее продвижение губернатора по службе туда, где может оказаться самое уязвимое место в Новом Свете.
— Я начинаю понимать. Тебя не высылали из Франции? Не было ни опалы, ни ссоры с Помпадур?
— Помпадур — глаза и уши короля, способная женщина, не слишком сведущая в управлении, но она не щадит усилий, чтобы помочь Франции, не бросая на произвол судьбы своих друзей.
— И ты — один из них.
— Я имею такую честь.
Сирен дошла до диванчика и опустилась на него, разметав вокруг себя шелковые юбки платья. Она смотрела на Рене в изумлении, словно никогда прежде не видела. В его облике проступила новая сила, новое величие, а в лице стало больше твердости. Все в нем оказалось иным, чем представлялось раньше.
— Поэтому ты и приехал в Луизиану, по поручению короля?
Он наклонил голову.
— И никакой другой причины?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91