Каждая доска была распилена и остругана на лесопилке, которую он поставил всего в нескольких милях отсюда.
Эта лесопилка оказалась чрезвычайно прибыльной, и вскоре с ее помощью Сейерз стал весьма состоятельным человеком. Немного позже, в самом начале двадцатого века, Джастин нашел выгодного партнера — человека по имени Хаттон. Хаттон тоже приехал с Севера, где работал на бумажной фабрике и досконально знал производство. Сейерз же имел землю, лес, хорошую поддержку и нужные связи. Эти двое объединили свои таланты и имущество, завезли оборудование, и на месте лесопилки появилась бумажная фабрика.
Эта фабрика, значительно расширенная, до сих пор стояла на окраине города и находилась в совместном владении потомков Сейерза и Хаттона. Теперь ее собственность была поделена между Ридом Сейерзом, мужем Камми Китом Хаттоном и его старшим братом Гордоном. Так как Рид унаследовал землю прадеда и его первоначальную долю в прибыли, он считался главным пайщиком и, таким образом, владел контрольным пакетом акций.
Камми окинула быстрым взглядом стоявшего рядом с ней мужчину. Оказалось, что он был одет в маскировочную гимнастерку, разрисованную под кору дерева зелеными и коричневыми пятнами, и выцветшие джинсы. Лица его Камми не разглядела — слишком слабы были отблески света, горевшего в доме. Прежде чем заговорить, она облизнула губы.
— Знаешь, если бы ты мог отвезти меня к моей машине…
— Я сделаю это, как только ты согреешься и обсохнешь, — согласился он и спокойным тоном убедительно добавил: — Даю тебе слово.
Она отрицательно покачала головой.
— Лучше прямо сейчас. Я не заболею, вот увидишь.
Он молча смотрел на нее несколько долгих минут. Дождь продолжал усердствовать, и струйки воды стекали с его подбородка на шею. Он глубоко вздохнул и повел плечами, будто хотел сказать, что не несет ответственности за свои дальнейшие действия. В следующую секунду одним решительным движением он подхватил ее одной рукой под колени, другой под спину и, крепко прижав к груди, направился к дому большими быстрыми шагами.
— Нет! — закричала Камми, но было уже поздно.
Тогда она стала колотить его руками, брыкаться, извиваться всем телом, пытаясь вырваться. Но в ответ на ее рывки и удары он так сильно стиснул ее, что Камми сразу стало нечем дышать, а лицо уткнулось ему в шею. Задыхаясь, корчась от боли в железных тисках его рук, она поняла, как осторожно он обращался с ней там, в лесу, под деревьями.
Камми ничего не оставалось делать, как оставить попытки вывернуться из его рук и расслабить уставшие от напряжения мышцы. Постепенно он ослабил свою хватку, которая в конце концов стала похожа просто на крепкие объятия.
Рид толкнул внутрь боковую дверь и прошел через обитую деревянными рейками кухню и широкий коридор к простоватой, но весьма добротно сделанной лестнице. Перед подъемом он приостановился, и Камми, улучив момент, едко заметила:
— Если ты полагаешь, что произвел на меня впечатление своими насильственными методами, то глубоко заблуждаешься. Мне, к твоему сведению, нравятся мужчины с хорошими манерами, а также я предпочитаю, чтобы меня не хватали без моего согласия.
— А разденешься ты сама, — процедил он сквозь зубы. — Или, может быть, хочешь, чтобы я помог тебе? Заметь, я спрашиваю твоего согласия. Чего не сделаешь ради тебя.
Камми стала соображать, что бы такое еще более унизительное сказать.
— Смотри-ка, а ведь это противоречит твоим дурным наклонностям! На этот раз уж если кто и поражен, так это я, — парировала она.
— Я еще никогда не применял к женщине силу, это первый раз за всю мою жизнь, — резко ответил Рид.
— Ну да, конечно, — сказала она, — начал с женщины, а продолжить можешь детьми и животными. Мне кажется, ты войдешь во вкус.
Камми почувствовала, что после этих слов все его тело передернулось, как от неожиданного удара хлыстом. Он наверняка уронил бы ее, если бы одной рукой она не держалась за его шею, а другой не уцепилась за нагрудный карман рубашки. Рид пошатнулся, и ее ноги с такой силой ударились о нижнюю ступеньку лестницы, что острая боль обожгла их до самых коленей. Камми дернулась, он резко отшатнулся, и, не схватись она за стойку перил, падение было бы неизбежным.
Рид отступил на несколько шагов. Взгляд его сразу стал каким-то пустым, обращенным внутрь на что-то ужасное, видимое ему одному. Кровь отхлынула от его лица, на котором остался только цвет бронзового загара. Вокруг рта проявилась белая полоса. Хриплым неузнаваемым голосом он сказал:
— Ванная на втором этаже, халат за дверью. Когда будешь готова, спускайся вниз.
Он метнул быстрый взгляд на ее широко открытые от изумления глаза, повернулся и размашистыми шагами направился на кухню.
Это было отступление, настоящее бегство. Камми, не мигая, смотрела ему вслед до тех пор, пока не защипало в глазах и не онемели пальцы, которыми она сжимала перила лестницы.
Да, она хотела сделать ему больно. И ей это удалось, хотя она сама точно не знала, как это у нее получилось. Только в одном Камми была уверена: удар пришелся точно в цель, нож вонзился прямо в сердце. В его глазах, отражавших яркий свет висевшей над лестницей лампы, таилась такая невысказанная мука, что от одного только воспоминания о ней Камми почувствовала себя дурно.
Она никогда больше не хотела снова увидеть эту боль в его глазах.
Глава 2
В кухне было очень тепло, пахло крепким, только что сваренным кофе. На деревянном столе, крышка которого была отполирована временем, стояли две десертные тарелки, на каждой возвышалось по громадному куску торта, рядом лежали вилки и салфетки. Посередине стола возле сахарницы и кувшина с молоком высилась бутылка «Курвуазье».
Рид сидел за столом, уставившись на свои сцепленные пальцы. «Похоже, его волосы стали темнее, чем прежде, хотя, — подумала Камми, — так кажется оттого, что они все еще мокрые». Судя по тому, что ее собственные длинные пряди волос уже наполовину высохли, он принимал душ гораздо позже, чем она ванну. На нем теперь была бледно-голубая выцветшая рубашка из мягкой ткани и еще более светлые голубые джинсы. Эта одежда ясно подчеркивала цвет его глаз — цвет синей бирюзы, глубокий и непроницаемо-темный.
Как только Камми показалась в дверях кухни, Рид встал, выдвинул для нее стул и, подождав, пока она сядет, направился к застекленному шкафчику за двумя железными кружками, чтобы налить кофе. Вернувшись к столу с дымящимся напитком, он поставил кружки на стол и взял в руки бутылку с коньяком.
— Спасибо, мне не надо, — поспешила сказать Камми.
— Прошу тебя, не будем начинать все сначала.
Он произнес эту фразу, не глядя на нее и продолжая откупоривать бутылку. В его голосе прозвучала такая категоричность, что Камми не проронила ни слова, пока он вливал в ее кружку с кофе изрядную дозу коньяка. Она добавила сливок и стала помешивать получившуюся смесь ложечкой.
Камми знала, что за всякую трудную задачу следует приниматься без проволочек. Закусив на миг нижнюю губу, она сказала:
— Прости, если те мои слова задели тебя. В последнее время я стала немного несдержанной.
— Я это замечал и раньше, — ответил он с кривой усмешкой, придвигаясь поближе к столу. — Ты уже в шестнадцать лет была остра на язычок.
— Ты имеешь в виду… честно говоря, я не совсем хорошо помню тот день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Эта лесопилка оказалась чрезвычайно прибыльной, и вскоре с ее помощью Сейерз стал весьма состоятельным человеком. Немного позже, в самом начале двадцатого века, Джастин нашел выгодного партнера — человека по имени Хаттон. Хаттон тоже приехал с Севера, где работал на бумажной фабрике и досконально знал производство. Сейерз же имел землю, лес, хорошую поддержку и нужные связи. Эти двое объединили свои таланты и имущество, завезли оборудование, и на месте лесопилки появилась бумажная фабрика.
Эта фабрика, значительно расширенная, до сих пор стояла на окраине города и находилась в совместном владении потомков Сейерза и Хаттона. Теперь ее собственность была поделена между Ридом Сейерзом, мужем Камми Китом Хаттоном и его старшим братом Гордоном. Так как Рид унаследовал землю прадеда и его первоначальную долю в прибыли, он считался главным пайщиком и, таким образом, владел контрольным пакетом акций.
Камми окинула быстрым взглядом стоявшего рядом с ней мужчину. Оказалось, что он был одет в маскировочную гимнастерку, разрисованную под кору дерева зелеными и коричневыми пятнами, и выцветшие джинсы. Лица его Камми не разглядела — слишком слабы были отблески света, горевшего в доме. Прежде чем заговорить, она облизнула губы.
— Знаешь, если бы ты мог отвезти меня к моей машине…
— Я сделаю это, как только ты согреешься и обсохнешь, — согласился он и спокойным тоном убедительно добавил: — Даю тебе слово.
Она отрицательно покачала головой.
— Лучше прямо сейчас. Я не заболею, вот увидишь.
Он молча смотрел на нее несколько долгих минут. Дождь продолжал усердствовать, и струйки воды стекали с его подбородка на шею. Он глубоко вздохнул и повел плечами, будто хотел сказать, что не несет ответственности за свои дальнейшие действия. В следующую секунду одним решительным движением он подхватил ее одной рукой под колени, другой под спину и, крепко прижав к груди, направился к дому большими быстрыми шагами.
— Нет! — закричала Камми, но было уже поздно.
Тогда она стала колотить его руками, брыкаться, извиваться всем телом, пытаясь вырваться. Но в ответ на ее рывки и удары он так сильно стиснул ее, что Камми сразу стало нечем дышать, а лицо уткнулось ему в шею. Задыхаясь, корчась от боли в железных тисках его рук, она поняла, как осторожно он обращался с ней там, в лесу, под деревьями.
Камми ничего не оставалось делать, как оставить попытки вывернуться из его рук и расслабить уставшие от напряжения мышцы. Постепенно он ослабил свою хватку, которая в конце концов стала похожа просто на крепкие объятия.
Рид толкнул внутрь боковую дверь и прошел через обитую деревянными рейками кухню и широкий коридор к простоватой, но весьма добротно сделанной лестнице. Перед подъемом он приостановился, и Камми, улучив момент, едко заметила:
— Если ты полагаешь, что произвел на меня впечатление своими насильственными методами, то глубоко заблуждаешься. Мне, к твоему сведению, нравятся мужчины с хорошими манерами, а также я предпочитаю, чтобы меня не хватали без моего согласия.
— А разденешься ты сама, — процедил он сквозь зубы. — Или, может быть, хочешь, чтобы я помог тебе? Заметь, я спрашиваю твоего согласия. Чего не сделаешь ради тебя.
Камми стала соображать, что бы такое еще более унизительное сказать.
— Смотри-ка, а ведь это противоречит твоим дурным наклонностям! На этот раз уж если кто и поражен, так это я, — парировала она.
— Я еще никогда не применял к женщине силу, это первый раз за всю мою жизнь, — резко ответил Рид.
— Ну да, конечно, — сказала она, — начал с женщины, а продолжить можешь детьми и животными. Мне кажется, ты войдешь во вкус.
Камми почувствовала, что после этих слов все его тело передернулось, как от неожиданного удара хлыстом. Он наверняка уронил бы ее, если бы одной рукой она не держалась за его шею, а другой не уцепилась за нагрудный карман рубашки. Рид пошатнулся, и ее ноги с такой силой ударились о нижнюю ступеньку лестницы, что острая боль обожгла их до самых коленей. Камми дернулась, он резко отшатнулся, и, не схватись она за стойку перил, падение было бы неизбежным.
Рид отступил на несколько шагов. Взгляд его сразу стал каким-то пустым, обращенным внутрь на что-то ужасное, видимое ему одному. Кровь отхлынула от его лица, на котором остался только цвет бронзового загара. Вокруг рта проявилась белая полоса. Хриплым неузнаваемым голосом он сказал:
— Ванная на втором этаже, халат за дверью. Когда будешь готова, спускайся вниз.
Он метнул быстрый взгляд на ее широко открытые от изумления глаза, повернулся и размашистыми шагами направился на кухню.
Это было отступление, настоящее бегство. Камми, не мигая, смотрела ему вслед до тех пор, пока не защипало в глазах и не онемели пальцы, которыми она сжимала перила лестницы.
Да, она хотела сделать ему больно. И ей это удалось, хотя она сама точно не знала, как это у нее получилось. Только в одном Камми была уверена: удар пришелся точно в цель, нож вонзился прямо в сердце. В его глазах, отражавших яркий свет висевшей над лестницей лампы, таилась такая невысказанная мука, что от одного только воспоминания о ней Камми почувствовала себя дурно.
Она никогда больше не хотела снова увидеть эту боль в его глазах.
Глава 2
В кухне было очень тепло, пахло крепким, только что сваренным кофе. На деревянном столе, крышка которого была отполирована временем, стояли две десертные тарелки, на каждой возвышалось по громадному куску торта, рядом лежали вилки и салфетки. Посередине стола возле сахарницы и кувшина с молоком высилась бутылка «Курвуазье».
Рид сидел за столом, уставившись на свои сцепленные пальцы. «Похоже, его волосы стали темнее, чем прежде, хотя, — подумала Камми, — так кажется оттого, что они все еще мокрые». Судя по тому, что ее собственные длинные пряди волос уже наполовину высохли, он принимал душ гораздо позже, чем она ванну. На нем теперь была бледно-голубая выцветшая рубашка из мягкой ткани и еще более светлые голубые джинсы. Эта одежда ясно подчеркивала цвет его глаз — цвет синей бирюзы, глубокий и непроницаемо-темный.
Как только Камми показалась в дверях кухни, Рид встал, выдвинул для нее стул и, подождав, пока она сядет, направился к застекленному шкафчику за двумя железными кружками, чтобы налить кофе. Вернувшись к столу с дымящимся напитком, он поставил кружки на стол и взял в руки бутылку с коньяком.
— Спасибо, мне не надо, — поспешила сказать Камми.
— Прошу тебя, не будем начинать все сначала.
Он произнес эту фразу, не глядя на нее и продолжая откупоривать бутылку. В его голосе прозвучала такая категоричность, что Камми не проронила ни слова, пока он вливал в ее кружку с кофе изрядную дозу коньяка. Она добавила сливок и стала помешивать получившуюся смесь ложечкой.
Камми знала, что за всякую трудную задачу следует приниматься без проволочек. Закусив на миг нижнюю губу, она сказала:
— Прости, если те мои слова задели тебя. В последнее время я стала немного несдержанной.
— Я это замечал и раньше, — ответил он с кривой усмешкой, придвигаясь поближе к столу. — Ты уже в шестнадцать лет была остра на язычок.
— Ты имеешь в виду… честно говоря, я не совсем хорошо помню тот день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84