Там я встретил своих друзей по Испании: Цюрупу, Гурьева, Погодина, Татаринова и девушек-переводчиц, которые учились вместе с нами в академии имени Фрунзе.
Разместились мы в третьем корпусе, у отдыхающих он именовался «штурмовым». Процедуры почти никто из нас не принимал, поэтому времени свободного было вполне достаточно, и мы, как правило, проводили его вместе, На пляж, в кино, в театр, на танцплощадку – всюду шли гурьбой. Пели вечерами испанские песни, исполняли танцы, кто как их запомнил. Даже изображали матадора, превращая танцевальную площадку в арену для боя быков. Вскоре в нашей компании появился молодой жизнерадостный парень.
– Кто это? – спросил я Митю.
– Летчик капитан Бела, племянник генерала Лукача, – ответил Митя и подвел меня к нему.
– Знакомьтесь.
Теперь мы часами сидели у моря и говорили, говорили о Мате Залке.
В день отъезда из санатория мы обменялись адресами. Бела дал мне номер телефона, по которому я мог его найти в Москве.
– Это телефон Веры Ивановны, жены дяди. Она будет рада видеть вас.
В конце сентября Бела позвонил и пригласил меня, Ваню Татаринова, Колю Гурьева и Митю Цюрупу на чашку чаю. Он познакомил меня с женой и дочерью Мате Залки.
Мне казалось, что я с этими людьми уже много-много лет знаком. Вера Ивановна – невысокого роста шатенка, веселая и говорливая. Она выглядела гораздо моложе своих лет. Тала, их дочь, тоже большая говорунья. Весь вечер она пела песни, читала стихи, танцевала, рассказывала о школьных делах. Задавала уйму вопросов, расспрашивала, как мы воевали в Испании.
Вера Ивановна показала кабинет, где работал писатель. Небольшая комната, письменный стол, два или три стула. В стены вделаны книжные полки. Много исторической и военной литературы.
– Мате, – заметила Вера Ивановна, – хотя и был по профессии писателем, уделял много внимания изучению военного дела, любил читать произведения полководцев гражданской войны. С большой жадностью читал военные мемуары, как будто чувствовал, что военная наука ему будет больше нужна в жизни, чем профессия литератора.
Хозяйка дома встала на стул и с самой верхней полки сняла семейный альбом с фотографиями.
– Вот последний снимок. Здесь мы отдыхали летом 1936 года, перед отъездом Мате в Испанию. Село Белики на реке Ворскле, в Полтавской области. Мате не любил ездить на курорты. С большим удовольствием он отдыхал в кругу семьи, и в то же время много работал, писал.
Вера Ивановна достала с полки книгу.
– Летом 1936 года Мате заканчивал свой последний роман «Добердо». В июне, когда он узнал о мятеже в Испании, кончилась для нас спокойная жизнь. Он стал плохо спать, долго лежал по ночам с открытыми глазами и о чем-то думал. Сильно нервничал, когда почтальон не вовремя приносил газеты. Когда попадали в руки газеты, Мате смотрел, что нового сообщают о событиях в Испании. Я знала, если в Испанию едут добровольцы со всего мира, а Мате был одним из первых организаторов интернациональных частей еще в гражданскую войну, то его место там, в Испании. Я была уверена, что оставаться в Москве, с нами, он не сможет.
Мы, четверо солдат-добровольцев, воевавших вместе с генералом Лукачем, молча рассматривали семейные фотографии.
И снова, как живого, увидели Лукача.
Вера Ивановна замолчала, словно вспомнила что-то забытое. Потом она показала письма мужа, присланные из Испании. Вот одно из них, адресованное Талочке:
«Родная моя Талочка, всетвои указания принимаю к исполнению. Буду решительным, «хитрым» и осторожным. Буду стараться так сделать, чтобы врага победить и самому возвратиться к вам, в чудесную, родную семью. Здесь сейчас шпарит солнце, приблизительно, как в Беликах в сентябре.
Недалеко, среди тех гор, которые идут цепью на восток, идет бой. Ухает артиллерия, клокочут пулеметы, с глубокими вздохами разрываются снаряды неприятеля, которые они пачками посылают на позицию наших бойцов.
Радостное весеннее солнце кажется большим противоречием рядом с тем, что делается вокруг. Но эти разрывы, эти пулеметные очереди, этот треск оружия – историческая необходимость, чтобы вновь родилась страна Сервантеса. Последние иллюзии великих дон-кихотов рассеиваются в этих разрывах. Проблемы демократии и свободы можно разрешить только с оружием в руках, как бы это на первый взгляд ни звучало противоречиво. Вот почему твой отец здесь. Надо друзьям помочь опытом и решительностью, Как это дорого ни стоило лично мне и всем нам».
А вот письмо жене, датированное 5 июня 1937 года:
«Получил сразу два письма. Счастлив. Видно, что почта окончательно налаживается, и это настоящее счастье. Потому что письма твои – это подлинно духовное событие в моей жизни…
Теперь насчет моего здоровья. Ничего. Устал я, конечно. Но в последнее время нагрузка стала немного слабеть, и я моментально воспрянул. Мне же надо прийти в себя. Глаза тоже успокоились. Ношу черные очки от солнца. Мигрени в последнее время стали редки. О том, когда вернусь, сказать не могу. Задача еще не выполнена, и буду держать знамя до конца. То, что мы возложенные задачи выполним с честью, сомневаться не приходится. Мне, Верочка, очень приятно читать твои строки, в которых ты меня подбадриваешь. От этого у меня на сердце становится тепло. Я горжусь моей женой и дочкой… Настоящие, настоящие! Такими должны быть жена и дочь коммуниста. Верунечка, очень трудно читать те строки, где ты пишешь о своей тоске. Я этим не хочу сказать, чтобы ты не писала об этом в будущем. Пиши обязательно обо всем, что ты переживаешь, иначе письма не имеют смысла. Но трудно читать эти строки, ибо я тоже тоскую очень. Но надо найти в себе силы побороть это. Главное, чтобы быть достойным сыном страны, перед которой преклоняются даже заклятые враги. Ты знаешь, когда я очень измотаюсь, когда после трудного дня, после того как замолкают паши громкие голоса, чувствую, что нет больше сил, стоит только подумать о том, что я ведь из той страны, как становится мне стыдно и силы приходят. Это очень дисциплинирует и подбодряет. Подумай, что сказала бы ты или Тала, или те, кто верят в меня, если бы я оказался слабым?
Поэтому, прошу тебя – верь, что мы встретимся безусловно, что я приеду.
Твой Мате».
Но они больше не встретились.
Он не вернулся домой. А как хотелось еще раз увидеть этого человека, влюбленного в жизнь. Человека, который отдал себя борьбе за счастье других людей. Увидеть таким, каким вывел его Хемингуэй в сценарии «Испанская земля». Когда я шел домой, мне почему-то вспомнились слова Эрнеста Хемингуэя: «В молодости смерти придавалось огромное значение. Теперь не придаешь ей никакого значения. Только ненавидишь за людей, которых она уносит». И я подумал, что вдвойне обидно, когда смерть уносит человека, всего себя отдавшего борьбе за счастье других людей. Те, кому довелось жить рядом с ним или бороться, надолго сохранят образ сына венгерского народа, героя Испании.
XII
Затишье. Долорес Ибаррури у бойцов 2-й бригады. Бой за Бриуэгу. Разгром итальянского корпуса. Победа республиканцев. Бойцы на отдыхе. Свадьба. Вечер у Пандо
Середина марта 1937 года была на фронте более менее спокойной. Итальянцы понесли большие потери и пытались привести свои части в порядок. В это же время дивизия Листера, несмотря на тяжелые бои, полностью сохранила боеспособность, но ее бойцы и командиры нуждались хотя бы в коротком отдыхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Разместились мы в третьем корпусе, у отдыхающих он именовался «штурмовым». Процедуры почти никто из нас не принимал, поэтому времени свободного было вполне достаточно, и мы, как правило, проводили его вместе, На пляж, в кино, в театр, на танцплощадку – всюду шли гурьбой. Пели вечерами испанские песни, исполняли танцы, кто как их запомнил. Даже изображали матадора, превращая танцевальную площадку в арену для боя быков. Вскоре в нашей компании появился молодой жизнерадостный парень.
– Кто это? – спросил я Митю.
– Летчик капитан Бела, племянник генерала Лукача, – ответил Митя и подвел меня к нему.
– Знакомьтесь.
Теперь мы часами сидели у моря и говорили, говорили о Мате Залке.
В день отъезда из санатория мы обменялись адресами. Бела дал мне номер телефона, по которому я мог его найти в Москве.
– Это телефон Веры Ивановны, жены дяди. Она будет рада видеть вас.
В конце сентября Бела позвонил и пригласил меня, Ваню Татаринова, Колю Гурьева и Митю Цюрупу на чашку чаю. Он познакомил меня с женой и дочерью Мате Залки.
Мне казалось, что я с этими людьми уже много-много лет знаком. Вера Ивановна – невысокого роста шатенка, веселая и говорливая. Она выглядела гораздо моложе своих лет. Тала, их дочь, тоже большая говорунья. Весь вечер она пела песни, читала стихи, танцевала, рассказывала о школьных делах. Задавала уйму вопросов, расспрашивала, как мы воевали в Испании.
Вера Ивановна показала кабинет, где работал писатель. Небольшая комната, письменный стол, два или три стула. В стены вделаны книжные полки. Много исторической и военной литературы.
– Мате, – заметила Вера Ивановна, – хотя и был по профессии писателем, уделял много внимания изучению военного дела, любил читать произведения полководцев гражданской войны. С большой жадностью читал военные мемуары, как будто чувствовал, что военная наука ему будет больше нужна в жизни, чем профессия литератора.
Хозяйка дома встала на стул и с самой верхней полки сняла семейный альбом с фотографиями.
– Вот последний снимок. Здесь мы отдыхали летом 1936 года, перед отъездом Мате в Испанию. Село Белики на реке Ворскле, в Полтавской области. Мате не любил ездить на курорты. С большим удовольствием он отдыхал в кругу семьи, и в то же время много работал, писал.
Вера Ивановна достала с полки книгу.
– Летом 1936 года Мате заканчивал свой последний роман «Добердо». В июне, когда он узнал о мятеже в Испании, кончилась для нас спокойная жизнь. Он стал плохо спать, долго лежал по ночам с открытыми глазами и о чем-то думал. Сильно нервничал, когда почтальон не вовремя приносил газеты. Когда попадали в руки газеты, Мате смотрел, что нового сообщают о событиях в Испании. Я знала, если в Испанию едут добровольцы со всего мира, а Мате был одним из первых организаторов интернациональных частей еще в гражданскую войну, то его место там, в Испании. Я была уверена, что оставаться в Москве, с нами, он не сможет.
Мы, четверо солдат-добровольцев, воевавших вместе с генералом Лукачем, молча рассматривали семейные фотографии.
И снова, как живого, увидели Лукача.
Вера Ивановна замолчала, словно вспомнила что-то забытое. Потом она показала письма мужа, присланные из Испании. Вот одно из них, адресованное Талочке:
«Родная моя Талочка, всетвои указания принимаю к исполнению. Буду решительным, «хитрым» и осторожным. Буду стараться так сделать, чтобы врага победить и самому возвратиться к вам, в чудесную, родную семью. Здесь сейчас шпарит солнце, приблизительно, как в Беликах в сентябре.
Недалеко, среди тех гор, которые идут цепью на восток, идет бой. Ухает артиллерия, клокочут пулеметы, с глубокими вздохами разрываются снаряды неприятеля, которые они пачками посылают на позицию наших бойцов.
Радостное весеннее солнце кажется большим противоречием рядом с тем, что делается вокруг. Но эти разрывы, эти пулеметные очереди, этот треск оружия – историческая необходимость, чтобы вновь родилась страна Сервантеса. Последние иллюзии великих дон-кихотов рассеиваются в этих разрывах. Проблемы демократии и свободы можно разрешить только с оружием в руках, как бы это на первый взгляд ни звучало противоречиво. Вот почему твой отец здесь. Надо друзьям помочь опытом и решительностью, Как это дорого ни стоило лично мне и всем нам».
А вот письмо жене, датированное 5 июня 1937 года:
«Получил сразу два письма. Счастлив. Видно, что почта окончательно налаживается, и это настоящее счастье. Потому что письма твои – это подлинно духовное событие в моей жизни…
Теперь насчет моего здоровья. Ничего. Устал я, конечно. Но в последнее время нагрузка стала немного слабеть, и я моментально воспрянул. Мне же надо прийти в себя. Глаза тоже успокоились. Ношу черные очки от солнца. Мигрени в последнее время стали редки. О том, когда вернусь, сказать не могу. Задача еще не выполнена, и буду держать знамя до конца. То, что мы возложенные задачи выполним с честью, сомневаться не приходится. Мне, Верочка, очень приятно читать твои строки, в которых ты меня подбадриваешь. От этого у меня на сердце становится тепло. Я горжусь моей женой и дочкой… Настоящие, настоящие! Такими должны быть жена и дочь коммуниста. Верунечка, очень трудно читать те строки, где ты пишешь о своей тоске. Я этим не хочу сказать, чтобы ты не писала об этом в будущем. Пиши обязательно обо всем, что ты переживаешь, иначе письма не имеют смысла. Но трудно читать эти строки, ибо я тоже тоскую очень. Но надо найти в себе силы побороть это. Главное, чтобы быть достойным сыном страны, перед которой преклоняются даже заклятые враги. Ты знаешь, когда я очень измотаюсь, когда после трудного дня, после того как замолкают паши громкие голоса, чувствую, что нет больше сил, стоит только подумать о том, что я ведь из той страны, как становится мне стыдно и силы приходят. Это очень дисциплинирует и подбодряет. Подумай, что сказала бы ты или Тала, или те, кто верят в меня, если бы я оказался слабым?
Поэтому, прошу тебя – верь, что мы встретимся безусловно, что я приеду.
Твой Мате».
Но они больше не встретились.
Он не вернулся домой. А как хотелось еще раз увидеть этого человека, влюбленного в жизнь. Человека, который отдал себя борьбе за счастье других людей. Увидеть таким, каким вывел его Хемингуэй в сценарии «Испанская земля». Когда я шел домой, мне почему-то вспомнились слова Эрнеста Хемингуэя: «В молодости смерти придавалось огромное значение. Теперь не придаешь ей никакого значения. Только ненавидишь за людей, которых она уносит». И я подумал, что вдвойне обидно, когда смерть уносит человека, всего себя отдавшего борьбе за счастье других людей. Те, кому довелось жить рядом с ним или бороться, надолго сохранят образ сына венгерского народа, героя Испании.
XII
Затишье. Долорес Ибаррури у бойцов 2-й бригады. Бой за Бриуэгу. Разгром итальянского корпуса. Победа республиканцев. Бойцы на отдыхе. Свадьба. Вечер у Пандо
Середина марта 1937 года была на фронте более менее спокойной. Итальянцы понесли большие потери и пытались привести свои части в порядок. В это же время дивизия Листера, несмотря на тяжелые бои, полностью сохранила боеспособность, но ее бойцы и командиры нуждались хотя бы в коротком отдыхе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83