Женщины познакомились в кабинете Гонферта. Однажды тот по какому-то поводу вышел, и они разговорились. Было уже далеко за полдень, и Гертруда оказалась втянутой в разговор, который впоследствии определила как "просто беседу".
Начала фрау Щульце-Бойзен:
- Ну, и как же вы здесь оказались?
Гертруда Брайтер пожала плечами.
- Не все на сто процентов согласны с тем, что происходит в этих стенах. Но, в конце концов, идет война.
Фрау Шульце-Бойзен попыталась завоевать доверие машинистки. После десяти минут сдержанного зондирования она выпалила:
- Я хочу попросить вас только об одной услуге. Не могу назвать точный адрес, но не могли бы вы предупредить Ганса Коппи?
Как примерный член национал-социалистической партии, Гертруда Брайтер знала, что делать.
- Я была очень взволнована, - вспоминает она. - Мне стало страшно, что Гонферт будет отсутствовать слишком долго, и я забуду имя. Когда он вернулся, я сделала ему знак и сказала: "Извините, но мне нужно на минутку выйти".
Она буквально кинулась на третий этаж здания РСХА в кабинет Копкова и рассказала ему об услышанном. Сначала Копков возмутился неожиданным вторжением секретарши и посоветовал ей подать письменный рапорт в установленном порядке. Только когда Гертруда буквально вышла из себя, он отнесся к её информации всерьез, и в ту же ночь Коппи арестовали.
В результате такого успеха Копков решил использовать фрау Брайтер для продолжения доверительных бесед. Двадцать пять раз встречались двое женщин, двадцать пять раз они заключали друг друга в объятия и двадцать пять раз Либертас Шульце-Бойзен выбалтывала секреты "Красной капеллы".
"Она была очень умной женщиной, - вспоминает сегодня Гертруда Брайтер, - но очень, очень взбалмошной. У меня же характер ровный, выдержанный".
Хуго Бушман размышляет:
"Почему она нас выдала? Ну, она была хорошенькая молодая девушка и просто хотела жить. Либертас наслаждалась жизнью и, честно говоря, мало что понимала в деятельности Харро".
Либертас выдала имена, о которых следователи РСХА никогда не слышали Ян Бонтье ван Беек, его дочь Като, Хавеман, племянница Харнака графиня фон Брокдорф, Бушман, Розмари Тервиль и другие. Молодой помощник Шульце-Бойзена, Вилли Вебер, утверждает, что "она выдала всю группу своего мужа". Даже мать Шульце-Бойзена сокрушалась: "В результате очень многие люди угодили на виселицу. Это очень печально".
Но откровения Либертас Шульце-Бойзен не были единичным примером: Харнак тоже заговорил, отрекшись от своего партнера Шульце-Бойзена. Он назвал многих своих соратников и друзей. После месяца допросов Штрюбинг спросил Харро, кто был его сообщниками, и заключенный надменно заявил:
- Да, если бы вы только знали... Среди них были весьма высокопоставленные чиновники, которые до сих пор сидят в своих кабинетах.
После этого он назвал полковника Гертса, лейтенанта Гольнова, гадалки Краус и Милдред Харнак.
К тому же развязался язык у Адама Кукхофа, и он выдал своих соратников Зига и Гримме. Как отмечал один из узников, Вернер Краус, "многие из них в результате допросов потерпели моральный крах. Он попытался спасти собственную жизнь и жизнь своей жены, представив себя введенной в заблуждение жертвой заговора; в частности, он злобно обвинял Урсулу Гетц".
Като Бонтье ван Беек писала матери: "Насколько я вижу, Шульце-Бойзен и многие другие руководители запятнали себя позором и отправили на казнь множество людей". Даже Грета Кукхоф была в ужасе от слов своего мужа:
"В конце концов они (Харнак и Адам Кукхоф) все рассказали и выдали все имена в надежде, что эти люди успели скрыться. Когда я узнала, что Адам во всем сознался, то лишилась дара речи; даже его смертный приговор не потряс меня так, как эта новость. У нас с Адамом все было кончено."
С точки зрения других узников, самую большую опасность представляла готовность четы Шумахеров предавать своих друзей. Жена участника Сопротивления Филиппа Шеффера была признана виновной за помощь заключенному в побеге исключительно на основании заявления Элизабет Шумахер. Находясь в тюрьме, Вайзенборн перед рассветом выстукивал по стене своей камеры: "Ты... должен...отказаться... от... своих... показаний". В соседней восьмой камере гестаповской тюрьмы находился Курт Шумахер, который выдвинул против Вайзенборна столько обвинений, что тому грозил смертный приговор. Но Шумахер так и не опроверг своих показаний.
Первым допрашивал Шумахера Ортман. Он никогда не смог забыть сцену, которая произошла в его кабинете в середине сентября. "Однажды я хотел позавтракать. Поскольку мне хотелось это сделать в спокойной обстановке, пришлось найти какое-нибудь занятие для Шумахера. Я взял "Список коммунистов, находящихся в розыске" и попросил Шумахера взглянуть на фотографии и сказать мне, кто из них ему знаком". Впоследствии Ортман настаивал, что в этой просьбе "не было никакой особой цели", просто он хотел спокойно поесть.
Неожиданно его отвлек возглас Шумахера:
- Это он!
Ортманн прдолжает: "Я был просто поражен и сразу же посмотрел на номер фотографии, а по второму экземпляру списка установил имя этого человека". Им оказался Альберт Хесслер, один из агентов-парашютистов, заброшенных из Москвы в Германию летом 1942 года. Согласно заметкам Ортмана, Шумахер утверждал, что Хесслер, как и было объявлено Москвой, появился в его доме и попросил отвести его к Шульце-Бойзену. Он пробыл в его доме два дня и также нанес визит Коппи, которому передал рацию.
"Парашютист", - как сказал Шумахер, - "собирался установить, сможет ли он связаться с Москвой по своей коротковолновой рации. Мы включили её в сеть, и он сразу попытался наладить связь с Москвой. Наушники с микрофоном лежали на столе в гостиной. Нам пришлось тут же прервать связь, поскольку звук был таким громким, что я побоялся, как бы не услышали соседи".
Как бы ни признание Шумахера не получили, его заявления и показания других заключенных о прибытии советских агентов-парашютистов заставили гестапо активизировать охоту, чтобы использовать их передатчики для радиоигры с Москвой.
Радиоигра была любимым методом германской контрразведки. Инструкции требовали, чтобы любой вражеский тайный передатчик, который будет захвачен вместе с обслугой, немедленно начинали использовать против прежних хозяев. Это преследовало две цели: получить полную картину вражеской разведывательной деятельности в собственном лагере и запутать противника, снабжая его дезинформацией.
После захвата берлинского передатчика "Красной капеллы" криминалькоммисар Томас Амплетцер, специалист по радиоиграм подотдела IVA2, тут же распорядился о подготовке "контригры" с Москвой. В этом ему помогал арестованный в июне 1942 года советский агент Йоган Венцель, главный радист "Красной капеллы" в Западной Европе. Он уже сослужил гестапо неплохую службу, сыграв главную роль в охоте за агентами "Большого шефа" в Бельгии и в расшифровке службой ФуIII советских радиграмм. Теперь он помогал Амплетцеру установить каналы связи с человеком, представлявшим для ищеек гестапо невообразимо загадочную личность - с самим "Директором", руководителем русской разведки.
Венцель выдал своим новым хозяевам ключи к русским шифрам, и Амплетцер вскоре установил связь с советским разведцентром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86