Она передала эту информацию мужу, а тот, в свою очередь, передал её в Москву. Диверсанты абвера угодили под перекрестный пулеметный огонь.
Шмаузер сделал вывод: "Подсудимая Харнак передала эти сведения мужу, что привело к смерти не только самого Гольнова, но и двух-трех десятков немецких солдат".
Третья палата посчитала доказанным, что во время интимных встреч с Гольновым Милдред Харнак систематически его расспрашивала. Поэтому суд, как и инспектор уголовной полиции Штрюбинг, который впоследствии высказался об этом специфическим языком сотрудника гестапо, посчитал, что "для него непостижимо, как женщина может задавать любовнику в постели вопросы, не имеющие никакого отношения к их связи, если только она не делала это из предательских побуждений".
12 января 1943 года палата Шмаузера приговорила Милдред Харнак и графиню фон Брокдорф, в деле которой также появились новые улики, к смертной казни. В довершение ко всему гулящая графиня досаждала суду своим "возмутительным поведением", (как отметил даже её уравновешенный адвокат). Ее реплики и смех так часто прерывали слушание дела, что в конце концов председательствующий сделал ей выговор: "Для меня в этом случае нет ничего смешного, но после суда вам тоже станет не до смеха".
На что Эрика фон Брокдорф крикнула:
- И даже на эшафоте я буду смеяться вам в лицо!
Кампания Редера снова вошла в свое русло. Вскоре даже Вторая палата приговорила полковника Гертса к смертной казни, поскольку (говоря словами Креля) "ожидаемые свидетельства в его пользу так и не материализовались". Медицинское заключение признало его полностью ответственным за свои действия, и его приговорили к смерти за разглашение секретной информации и нанесение ущерба военной мощи Германии. Суд не захотел учесть в качестве смягчающих обстоятельств то, что Гертс не знал о шпионской деятельности Шульце-Бойзена. Хватило самого факта передачи полковником советскому агенту секретных материалов, которые он должен был хранить под замком.
Теперь Редер добивался очередного смертного приговора. На этот раз 14 января 1943 года он представил суду обвиняемых, которые не имели никакого отношения к шпионажу и даже в некоторых случаях не разделяли взглядов Шульце-Бойзена на внутреннюю политику.
Мастер-механик Фриц Ремер и его любовница Лиана Беркович, Тили, Хайнц Стрелов, Като Бонтье ван Беек, профессор Вернер Краус и его приятельница Урсула Гетце, военнообязанный Отто Гольнов - все они в той или иной мере стояли в оппозиции режиму. Они печатали листовки, распространяли антифашистские плакаты и в своих дискуссиях не делали секрета из своих желаний перемен в Германии. Но ни шпионажем, ни предательством здесь и не пахло.
И все-таки обвинение ухитрилось доказать, что Ханнелоре Тиль, которой было всего восемнадцать, прятала от гестапо советский передатчик. Удалось бросить тень подозрения, что Фриц Тиль был посвящен в шпионскую деятельность ближайшего окружения Шульце-Бойзена. Однако доказать связь со шпионской организацией остальных подсудимых не удалось.
Тюремный священник Август Ом называл Като Бонтье ван Беек "абсолютно честной личностью, действовавшей из высших побуждений". Даже после войны Крель "не делал тайны из того, что Като Бонтье не имела никакого отношения к шпионажу". Мать Хайнца Стрелова подтвердила следователю гестапо, что ещё в январе-феврале 1942 года её сын (вместе с Като Бонтье ван Беек) порвал с Шульце-Бойзеном из-за расхождений в политических взглядах. Даже гестапо считало роль Тилей настолько незначительной, что не упоминало о них в заключительном докладе по делу "Красной капеллы". По словам Креля, "невозможно было найти никаких доказательств шпионской деятельности" Отто Гольнова, равно как и Бергмана; Урсула Гетце и, вероятно, профессор Краус также не имели отношения к передаче информации".
Конечно, большинство из них были коммунистами. Чтобы там не говорили нацисты, они тянулись к России, но их сопротивление режиму Третьего рейха ограничивалось рамками нравственного протеста. Солдат Фриц Ремер, будучи в госпитале, утверждал: "Всякий, кто видел, что мы творили в России, должен был считать позором называться немцем". Почти все обвиняемые думали также.
Обстоятельства дела были настолько явными, что никаких мыслей о смертном приговоре у суда даже не возникало. Хайнц Стрелов тайно передал отцу Като Бонтье записку, в которой говорилось, что он ожидает наказания в виде двух лет заключения для неё и четырех лет каторжных работ для себя. Позднее сама Като горько заметила:
- Вот с такими радужными надеждами я отправилась на свой суд!
Но Редер безжалостно набросился на обвиняемых. В его глазах каждый из них заслуживал смерти. На основании данных ему указаний он настаивал, что получившие огласку факты, не говоря уже о ещё нераскрытых преступлениях обвиняемых, требуют покарать их смертной казнью. Все они были виновны в "оказании помощи и пособничестве" и, возможно, в измене. Наказанием для них должны была стать смерть.
Несмотря на нехватку улик, Вторая палата не сочла возможным исключить вероятность оказания подсудимыми каких-либо дополнительных услуг шпионской организации и 18 января 1943 года приговорила всех к смерти за "оказание помощи и пособничество", сделав исключение для самых молодых - Отто Гольнова и Ханнелоре Тиль, которые отделались тюремным заключением. *
(* Ханнелоре Тиль приговорили к шести годам лишения свободы, срок заключения Отто Гольнова неизвестен. Прим. авт.)
Почти все обвиняемые сочли решение суда необъяснимым. Като Бонтье ван Беек сокрушалась:" Все кажется настолько нереальным... Этого просто не может быть. Все были поражены: полиция, юристы и мы сами."
После войны уцелевшим членам Имперского военного трибунала с трудом удавалось объяснить, почему они отправили на смерть политических противников режима. В большинстве случаев судьи страдали потерей памяти. Один из них, Франц Эрнст, загадочно произнес: "Мое общее впечатление сегодня (и в то время тоже) таково, что все дела, касавшиеся измены, заслуживали только высшей меры наказания".
С другой стороны, Крель пытался оправдаться отговорками об отсутствии у суда на процессе Ремера выбора, хотя и признал, что "не все обвиненные в предательской деятельности занимались шпионажем". Однако подрывная деятельность против правительства приравнивалась к предательству интересов страны в смысле "оказания помощи и пособничестве", как говорилось в статье 91б Уголовного кодекса, "потому что целью этой деятельности являлся подрыв германской военной мощи".
Однако, утверждая это, Крель не обращает внимания на тот факт, что даже суровые положения Уголовного кодекса оставляли суду немалую свободу для собственной оценки. В части первой говорилось, что "каждый кто... оказывает помощь вражеской державе или действует во вред военной мощи рейха подлежит осуждению на смертную казнь или пожизненную каторгу". Во второй части рекомендовались "каторжные работы сроком не менее двух лет, если в результате этих действий рейху нанесен незначительный ущерб... и враг получил незначительное преимущество". Другими словами, палата Креля вполне могла приговорить обвиняемых к пожизненным каторжным работам или даже к более коротким срокам заключения, поскольку мало кто верил всерьез, что эти люди со своими листовками могли дать противнику "значительные преимущества".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Шмаузер сделал вывод: "Подсудимая Харнак передала эти сведения мужу, что привело к смерти не только самого Гольнова, но и двух-трех десятков немецких солдат".
Третья палата посчитала доказанным, что во время интимных встреч с Гольновым Милдред Харнак систематически его расспрашивала. Поэтому суд, как и инспектор уголовной полиции Штрюбинг, который впоследствии высказался об этом специфическим языком сотрудника гестапо, посчитал, что "для него непостижимо, как женщина может задавать любовнику в постели вопросы, не имеющие никакого отношения к их связи, если только она не делала это из предательских побуждений".
12 января 1943 года палата Шмаузера приговорила Милдред Харнак и графиню фон Брокдорф, в деле которой также появились новые улики, к смертной казни. В довершение ко всему гулящая графиня досаждала суду своим "возмутительным поведением", (как отметил даже её уравновешенный адвокат). Ее реплики и смех так часто прерывали слушание дела, что в конце концов председательствующий сделал ей выговор: "Для меня в этом случае нет ничего смешного, но после суда вам тоже станет не до смеха".
На что Эрика фон Брокдорф крикнула:
- И даже на эшафоте я буду смеяться вам в лицо!
Кампания Редера снова вошла в свое русло. Вскоре даже Вторая палата приговорила полковника Гертса к смертной казни, поскольку (говоря словами Креля) "ожидаемые свидетельства в его пользу так и не материализовались". Медицинское заключение признало его полностью ответственным за свои действия, и его приговорили к смерти за разглашение секретной информации и нанесение ущерба военной мощи Германии. Суд не захотел учесть в качестве смягчающих обстоятельств то, что Гертс не знал о шпионской деятельности Шульце-Бойзена. Хватило самого факта передачи полковником советскому агенту секретных материалов, которые он должен был хранить под замком.
Теперь Редер добивался очередного смертного приговора. На этот раз 14 января 1943 года он представил суду обвиняемых, которые не имели никакого отношения к шпионажу и даже в некоторых случаях не разделяли взглядов Шульце-Бойзена на внутреннюю политику.
Мастер-механик Фриц Ремер и его любовница Лиана Беркович, Тили, Хайнц Стрелов, Като Бонтье ван Беек, профессор Вернер Краус и его приятельница Урсула Гетце, военнообязанный Отто Гольнов - все они в той или иной мере стояли в оппозиции режиму. Они печатали листовки, распространяли антифашистские плакаты и в своих дискуссиях не делали секрета из своих желаний перемен в Германии. Но ни шпионажем, ни предательством здесь и не пахло.
И все-таки обвинение ухитрилось доказать, что Ханнелоре Тиль, которой было всего восемнадцать, прятала от гестапо советский передатчик. Удалось бросить тень подозрения, что Фриц Тиль был посвящен в шпионскую деятельность ближайшего окружения Шульце-Бойзена. Однако доказать связь со шпионской организацией остальных подсудимых не удалось.
Тюремный священник Август Ом называл Като Бонтье ван Беек "абсолютно честной личностью, действовавшей из высших побуждений". Даже после войны Крель "не делал тайны из того, что Като Бонтье не имела никакого отношения к шпионажу". Мать Хайнца Стрелова подтвердила следователю гестапо, что ещё в январе-феврале 1942 года её сын (вместе с Като Бонтье ван Беек) порвал с Шульце-Бойзеном из-за расхождений в политических взглядах. Даже гестапо считало роль Тилей настолько незначительной, что не упоминало о них в заключительном докладе по делу "Красной капеллы". По словам Креля, "невозможно было найти никаких доказательств шпионской деятельности" Отто Гольнова, равно как и Бергмана; Урсула Гетце и, вероятно, профессор Краус также не имели отношения к передаче информации".
Конечно, большинство из них были коммунистами. Чтобы там не говорили нацисты, они тянулись к России, но их сопротивление режиму Третьего рейха ограничивалось рамками нравственного протеста. Солдат Фриц Ремер, будучи в госпитале, утверждал: "Всякий, кто видел, что мы творили в России, должен был считать позором называться немцем". Почти все обвиняемые думали также.
Обстоятельства дела были настолько явными, что никаких мыслей о смертном приговоре у суда даже не возникало. Хайнц Стрелов тайно передал отцу Като Бонтье записку, в которой говорилось, что он ожидает наказания в виде двух лет заключения для неё и четырех лет каторжных работ для себя. Позднее сама Като горько заметила:
- Вот с такими радужными надеждами я отправилась на свой суд!
Но Редер безжалостно набросился на обвиняемых. В его глазах каждый из них заслуживал смерти. На основании данных ему указаний он настаивал, что получившие огласку факты, не говоря уже о ещё нераскрытых преступлениях обвиняемых, требуют покарать их смертной казнью. Все они были виновны в "оказании помощи и пособничестве" и, возможно, в измене. Наказанием для них должны была стать смерть.
Несмотря на нехватку улик, Вторая палата не сочла возможным исключить вероятность оказания подсудимыми каких-либо дополнительных услуг шпионской организации и 18 января 1943 года приговорила всех к смерти за "оказание помощи и пособничество", сделав исключение для самых молодых - Отто Гольнова и Ханнелоре Тиль, которые отделались тюремным заключением. *
(* Ханнелоре Тиль приговорили к шести годам лишения свободы, срок заключения Отто Гольнова неизвестен. Прим. авт.)
Почти все обвиняемые сочли решение суда необъяснимым. Като Бонтье ван Беек сокрушалась:" Все кажется настолько нереальным... Этого просто не может быть. Все были поражены: полиция, юристы и мы сами."
После войны уцелевшим членам Имперского военного трибунала с трудом удавалось объяснить, почему они отправили на смерть политических противников режима. В большинстве случаев судьи страдали потерей памяти. Один из них, Франц Эрнст, загадочно произнес: "Мое общее впечатление сегодня (и в то время тоже) таково, что все дела, касавшиеся измены, заслуживали только высшей меры наказания".
С другой стороны, Крель пытался оправдаться отговорками об отсутствии у суда на процессе Ремера выбора, хотя и признал, что "не все обвиненные в предательской деятельности занимались шпионажем". Однако подрывная деятельность против правительства приравнивалась к предательству интересов страны в смысле "оказания помощи и пособничестве", как говорилось в статье 91б Уголовного кодекса, "потому что целью этой деятельности являлся подрыв германской военной мощи".
Однако, утверждая это, Крель не обращает внимания на тот факт, что даже суровые положения Уголовного кодекса оставляли суду немалую свободу для собственной оценки. В части первой говорилось, что "каждый кто... оказывает помощь вражеской державе или действует во вред военной мощи рейха подлежит осуждению на смертную казнь или пожизненную каторгу". Во второй части рекомендовались "каторжные работы сроком не менее двух лет, если в результате этих действий рейху нанесен незначительный ущерб... и враг получил незначительное преимущество". Другими словами, палата Креля вполне могла приговорить обвиняемых к пожизненным каторжным работам или даже к более коротким срокам заключения, поскольку мало кто верил всерьез, что эти люди со своими листовками могли дать противнику "значительные преимущества".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86