Кеюлькан сделал несколько затяжек.
— Хорошее курево, — с удовольствием сказал он. — Очень хорошее. Еще никогда не курил такого курева…
— Не вернутся твои преследователи? — повторил проводник.
«Сын солнца» с презрением махнул рукой.
— Нет, — сказал он уверенно. — Они боятся вас. Думают: вы — посланцы Маук!
Мы — посланцы Маук? Час от часу не легче!..
— Ну, говори же, Кеюлькан! — торопила юношу Лиза.

В течение последних трех лет Кеюлькан, по его словам, бдительно охранял Тынкагу. Он спал на пороге его жилища и сопровождал повсюду как тень. Так приказал ему Нырта.
— Ты должен стать тенью Тынкаги, — сказал он на прощание сыну. — Я ухожу, ты заменишь меня.
— Да, — ответил Кеюлькан.
Но о самом Нырте не было ни слуху ни духу. Тынкага и Кеюлькан понимали, — что Нырта умер, погиб. Иначе он, конечно, передал бы весть по назначению и привел бы в горы друзей Тынкаги.
Имя охотника почти не упоминалось в стойбище. Только изредка по вечерам, теснясь у очагов, «дети солнца» вспоминали об ушедшем соплеменнике.
— Нырта хотел нарушить запрет, — вполголоса говорили люди, пугливо озираясь. — И тогда она убила его…
Подразумевалась, понятно, Птица Маук. Но Кеюлькан знал, что «она» — это Хытындо, его бабка…
Тайное путешествие в Долину Алых Скал как бы встряхнуло Кеюлькана, заставило задуматься о жизни в котловине, о злой и мстительной Хытындо, о Тынкаге, который сделал «детям солнца» так много добра.
Все время в ушах звучал негромкий успокоительный голос: «Это туман. Только туман. Не призраки, не злые духи. А это камни. Обыкновенные камни, Кеюлькан!»
Сын Нырты думал о том, что, собственно говоря, так было всегда. Тынкага только и делал, что старался ободрить, успокоить «детей солнца», отогнать от них страшные видения, кошмарные сны. Он словно бы вел весь народ, как вел Кеюлькана той ночью по крутым подъемам и спускам, по самому краю бездны. Он уверенно вел его за собой сквозь густой колышущийся туман, населенный призраками, и те, пугаясь его голоса, сторонились, уступали дорогу.
Тынкага делал обратное тому, что делала шаманка. Она пугала людей, чтобы упрочить свою власть в котловине.
Об этом Кеюлькан знал лучше, чем кто-либо другой. Только сейчас понял он, что, принимая участие в колдовских церемониях, по существу, помогал шаманке одурачивать своих соплеменников.
Раньше это казалось ему всего лишь безобидной игрой. Юноша вместе с Хытындо и Якагой потешался над испуганными «детьми солнца», наслаждался своим превосходством над ними. Теперь ему было стыдно, и особенно перед Тынкагой.
Вспоминая путешествие в Долину Алых Скал, он думал и о другом. Как могло случиться, что он, Кеюлькан, ослушался грозную Хытындо и все же остался жив? Он остался таким же здоровым и бодрым, как раньше. Духи, которых она, по ее словам, послала за ним вдогонку, не превратили Кеюлькана ни в пеструшку, ни в камень. Они ничего не смогли поделать с ним!
Значит, духи не так сильны, как думают в котловине? А может быть, бабка обманула его так же, как обманывала других «детей солнца»?
Порой сын Нырты пугался собственных мыслей и, пригнув голову, поспешно оглядывался. Не подкралась ли Хытындо сзади, не подслушивает ли его мысли?
От сомнений было недалеко уже и до борьбы, до бунта против Маук и Хытындо.
Разными путями шли к этому Кеюлькан и его отец. Нырту толкнули на бунт смерть любимой сестры и горе Тынкаги, слезы самого сильного человека в горах. Охотник поддался чувству сострадания и, не колеблясь, не раздумывая, сделал то, что было хорошо, по мнению Тынкаги, которому он безгранично доверял.
Кеюльканом же руководило не только чувство любви и сострадания к «детям солнца», но и жгучий интерес ко всему, что делал и чему учил обитателей котловины Тынкага. Наблюдательный юноша, обладавший живым умом и богатым воображением, учился взвешивать, сопоставлять. Поэтому он пошел дальше в своих практических выводах.
Кеюлькан стал ревностно помогать Тынкаге в его научных наблюдениях. Вся работа на метеостанции легла на его плечи.
По вечерам Тынкага учил юношу читать и писать по-русски.
Огромное наслаждение доставлял Кеюлькану сам процесс писания — условные значки-буквы удивительным образом соединялись в слова, а те составляли целую фразу, которая выражала мысль. Он понимал уже, что это больше, чем колдовство, — это знание!
Первый грамотный человек среди «детей солнца»! А ведь пропавший без вести отец его, простодушный, наивный Нырта, говорил, наблюдая за тем, как пишет Тынкага: «Зачем пестришь кору маленькими следами?»
Кеюлькан не мог уже сказать так!
И все же он продолжал оставаться «сыном солнца». Сумбур еще царил в его голове.
Это сказалось на решении, которое в конце концов принял Кеюлькан.
Он решил расколдовать «детей солнца»!
Стоило ему зажмурить глаза, и он видел невысокие елки на поляне, людей, сидящих за праздничной трапезой, и Хытындо, которая кружит возле щедро вымазанного жиром деревянного диска.
Этот усыпляющий стук костяных погремушек на развевающейся пестрой одежде! Эти вытянутые вперед руки с хищно распяленными дрожащими пальцами!..
Хытындо завораживала свой народ, сужала и сужала круги, сбивая в кучу пугливо жавшихся друг к другу людей…
Нет, он, Кеюлькан, не будет умасливать солнце, не будет кружить на поляне, завывая и выкликая по-шамански. Он спросит у Матери-Солнца напрямик, как ее сын: что делать ему, чтобы помочь своим родичам, которым угрожает гибель?..

От стариков Кеюлькан слышал об одном полузабытом обычае.
Когда несчастья начинали упорно преследовать народ, находились храбрецы, которые бросали злым духам вызов и совершали в борьбе с ними подвиг.
«Сражающиеся со злыми духами» (так называли их в народе) уходили подальше от стойбища и проводили несколько дней в полном одиночестве.
В это время никто не должен был прикасаться к ним, а родственники постились и в знак поста даже не выбивали из трубок пепел. Особенно строгим был пост, который соблюдали уединившиеся от всех храбрецы.
Голодом и углубленными размышлениями «сражающиеся со злыми духами» доводили себя до восторженного состояния. Все, что чудилось им в это время, снилось или просто приходило на ум, принималось как откровение, чудесное знамение, ниспосланное свыше. Добрые духи должны были подсказать им, что делать, какой именно подвиг совершить, чтобы отвратить несчастье от народа.
Кеюлькан решил воскресить этот старый обычай. Он никому не сказал о своем решении, только предупредил Тынкагу, что уходит на три дня к верховьям реки ловить рыбу, а двух охотников — Неяпту и Нуху, друзей покойного Нырты, — упросил не отлучаться от Тынкаги.
В южной части котловины были уголки, куда никто никогда не заглядывал. В одном из таких уголков уединился Кеюлькан.
Он был очень строг и придирчив к себе. От еды отказался совершенно. Пил только раз в день из протекавшего рядом ручья.
На исходе вторых суток юноша сидел на скале, следя за тем, как курятся внизу далекие костры стойбища. Во всем теле была странная легкость. Казалось, стоит сделать небольшое усилие, оттолкнуться от земли, и он полетит. Голова была удивительно ясна и свежа.
Вот, мелькая между деревьями, прошел внизу Якага. Спина его с пегими заплатами ныряла в кустах, то поднимаясь, то опускаясь. Ага, он собирает сухой валежник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99