Причем взыскания получили даже лучшие работники, такие, например, как Шалымов. И что это еще за дурацкая формулировка: «За неправильную работу с кадрами»? Ну, что она означает?
Когда Федор Александрович спросил об этом Филина, тот сухо ответил:
— Это означает, что товарищ Шалымов распустил людей в своей смене. Только и всего.
— Есть факты?
— А вы думаете, я чем руководствуюсь, чувствами? — холодно, со скрытой насмешкой, в свою очередь, спросил Филин.
«Он стал себе много позволять», — отметил про себя Жгутин. Прощать подобную дерзость он не привык и, вспыхнув, сказал:
— Я вас, кажется, тоже распустил. Забываться стали! Я еще сам оценю эти факты. И, может статься, опять «подорву ваш авторитет», — насмешливо закончил он.
Филин угрюмо молчал.
Спустя некоторое время Жгутин вызвал Шмелева.
— Ну-с, Андрюша, командировка тебе в Москву выписана.
— Спасибо, Федор Александрович, но я еще не знаю, как сложится. Если завтра утренним не уеду, то верну.
— Нет, милый, у нас для тебя тоже поручение есть.
Жгутин бодро встал, обошел стол и, подойдя к сидевшему в глубоком кресле Андрею, энергично взъерошил волосы у него на голове.
— Что из Москвы-то пишут? Андрей понял, кого имеет в виду Жгутин, и отрицательно покачал головой.
— Неужто не пишет?
— Нет.
Жгутин нахмурился.
— А ты?
— Написал два письма. Не отвечает.
— Черт знает что! Вот будешь в Москве — зайди. Проведай сына.
— Зайду, что ж делать.
— Ты голову-то не вешай, — рассердился вдруг Федор Александрович. — Это не только твое право, а, если хочешь, обязанность твоя! Что сын без отца? Так, недоразумение.
Андрей строго посмотрел в глаза Жгутину.
— Сын мой без отца не будет. Не позволю я этого.
— Вот, другой разговор. — Жгутин вдруг хитро прищурился. — Ну, а выговор-то пережил? Андрей сдержанно ответил:
— У меня, Федор Александрович, и без того переживаний хватает. Мелкие подлости меня уже не трогают.
— Ишь ты, — удивился Жгутин и, посуровев, добавил: — Меня же, голубчик, всякие подлости невозможно как трогают. А врач волноваться запретил. Вот как хочешь, так и живи теперь.
— Как же вы хотите жить? — улыбнулся Андрей. Жгутин снова разворошил волосы у него на голове, но теперь это лишь выдавало его волнение.
— А как жил, — неожиданно дрогнувшим голосом сказал он. — Мне, милый, меняться поздно.
Жгутин вдруг рассердился.
— И ты, пожалуйста, запомни: коммунист должен драться за справедливость во всем. Меня, например, волнует такой выговор, как у тебя.
— На все нервов не хватит, Федор Александрович, — чуть снисходительно возразил Андрей.
— Должно хватить, особенно у вас, у молодых! Ты же коммунист, Андрей. Андрей тихо ответил:
— И он тоже…
— Ну и что? Да на такой случай у нас есть партийное собрание и его воля! — Жгутин на секунду умолк, потом в глазах его мелькнула лукавая искорка, и он вдруг решительно рубанул ладонью воздух. — Эх, уж скажу раньше времени. Выговор твой я отменил. Несправедливый выговор! И Филин сам это понимает. Вот так. И на партийном собрании об этих делах еще поговорим. Ну, а теперь счастливого тебе пути. И возвращайся быстрее. Ждать тебя будем. Черт знает, как-то привыкаешь к хорошим людям!
Андрей улыбнулся.
— У вас в Бресте много хороших людей. Мне даже кажется, больше, чем в других местах.
— «У вас в Бресте», — ворчливо передразнил его Жгутин. — Я надеюсь, что это уже и твой город.
— Верно, верно, — засмеялся Андрей. — Он и мой теперь. Как-то незаметно все в нем полюбил. И бульвар Мицкевича, и парк, и улицу Ленина, и вокзал, и даже гостиницу «Буг» — она мне вначале очень мрачной показалась. А над всем этим — крепость! Знаете, брожу, брожу по ней и все новые уголки открываю, где битва шла, где кровь лилась. И так воображение разыгрывается, так я все перед глазами вижу, что озноб пробирает!
Жгутин тепло поглядел на Андрея.
— Я вижу, расчувствовался ты, милый, перед отъездом. Ну, да надеюсь, хоть не зря съездишь.
— Не знаю, Федор Александрович, — чистосердечно признался Андрей, — дело-то непривычное. Его и в самом деле беспокоила эта поездка.
А Ржавин вчера, вместо того чтобы все толком рассказать, лишь назначил свидание в Москве. «Если все будет, как задумали, — многозначительно сказал он на прощанье. И добавил: — Остальное потом, чтобы сразу не перегружать твою больную голову». После этого расспрашивать его уже было бесполезно. — Вечером-то зайдешь? — спросил Жгутин. Андрей, подумав о том, что ему предстоит этим вечером, только огорченно вздохнул в ответ.
А вечером Андрею надо было идти к Наде Огородниковой. Так велел Ржавин. Как всегда с шуточками, он вчера сказал: «Ты теперь человек одинокий. Посети. Думаю, она какой-то секретик тебе сообщить хочет. Ведь приглашала. А главное, насчет поездки в Москву обязательно вверни. Увязываешь?» Андрей вынужден был согласиться. Еще днем он позвонил Наде по телефону в магазин. Долго ждал, пока ее позовут, борясь с искушением положить трубку, потом заставил себя беззаботным тоном сговориться о встрече.
…Было уже часов восемь вечера, когда Андрей пересек темный, но уже немного знакомый двор и без особого труда нашел нужную дверь.
Надя открыла ему сразу, она точно ждала его у двери. Раскрасневшаяся, в каком-то очень пестром и, как всегда, открытом платье, крупная и ладная, под стать Андрею, она вдруг обняла его за шею и, властно притянув к себе, поцеловала в губы. Андрей опешил от неожиданности. Надя как бы сразу, с порога, решила определить их отношения на будущее или по крайней мере на этот вечер.
В комнате был накрыт стол. На кушетке валялась гитара с пышным бантом на грифе. В углу светился зеленый глазок приемника. Стены были увешаны фотографиями. Над кушеткой висел зеленый немецкий коврик: около стада овечек целовались пастух и пастушка.
Андрей опустился на кушетку, от смущения повертел в руках гитару. Разговор не клеился.
Надя уловила отчужденность гостя и, задетая, подумала про себя: «Зачем же он пришел? А я-то, дура, сразу на шею бросилась». Но в конце концов она решила, что Андрей просто стесняется.
Разговор медленно вползал в нормальную колею.
Потом они сели за стол. Андрей заставлял себя пить, но скованность все еще не оставляла его. Это начинало уже его злить. И после очередной рюмки он вдруг дерзко поцеловал Надю в губы, И этот невольный его порыв сделал больше, чем любые самые продуманные слова. Сразу возникла та непринужденность, то веселое и бесшабашное настроение, при котором уже был невозможен разговор о любви, разговор, к которому вела Надя и которого всеми силами хотел избежать Андрей.
Надя пела, но необычные свои «душещипательные» романсы, а какие-то разудалые, звонкие песни — такое вдруг настроение почему-то охватило ее. Потом они пели вместе, и Надя не могла удержаться от смеха.
— Ты же совершенно не умеешь петь! Тебе слон наступил на ухо!
Андрей окончательно освоился и, улучив момент, как бы между прочим, сказал, что завтра едет в Москву.
Он тут же заметил, как подействовали на Надю его слова.
Она задумалась, резкая складка неожиданно пересекла лоб, и глаза потухли, отяжелевший взгляд их словно ушел куда-то внутрь, освещая какие-то притаившиеся там мысли. Надя как будто сразу постарела.
Андрей сделал вид, что не замечает этой перемены. Он даже принялся рассматривать пухлый альбом с какими-то фотографиями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64