— Чем меньше в цепи звеньев, тем она крепче. А?
— Без сомнения.
— Тогда пишите, — Дмитрий Спиридонович почти шепотом продиктовал номер телефона и, как-то странно усмехнувшись лишь уголками длинного и тонкого рта, добавил: — Двадцать, это тоже не подарок, если уж на то пошло. А? Ведь я, как-никак, первоисточник. И потом еще один цех у меня на стороне.
— То есть?
— Последние операции. Целлофан, бирки и прочее.
— Понятно.
— Это же все что-то стоит. А?
Вернулся повеселевший Засохо, и разговор оборвался. Подсаживаясь к столику, Артур Филиппович самодовольно объявил:
— Воистину: имей сто рублей, будешь иметь сто друзей.
Вскоре Дмитрий Спиридонович ушел. Павла Засохо уговорил остаться и пообедать.
Под конец Засохо заторопился и стал заметно нервничать. Павлу он отрывисто сказал:
— Извини. Бегу. Тут, брат, такое дело… Но вечер наш.
Поймав недалеко от дома такси, Засохо помчался в центр. Вышел он на улице Горького и, пройдя немного, зашел в скромное кафе.
Вопреки обычаю Евгений Иванович уже поджидал его. На столике стояла закуска и початая бутылка вина. Засохо на ходу с беспокойством посмотрел на часы. Нет, он не опоздал.
Евгений Иванович поздоровался с ним спокойно и приветливо, налил вина, пододвинул закуску. После первых самых обычных фраз Евгений Иванович вдруг умолк и некоторое время сосредоточенно жевал. Засохо понял, что сейчас он скажет то, ради чего так неожиданно вызвал его сюда. И ладони, как всегда, стали вдруг липкими от пота.
— Вы помните Грюна? — вдруг спросил Евгений Иванович.
— Он умер.
— Да, умер. Но бывает, что и мертвые хватают живых. Вы, конечно, знаете, что умер он в колонии?
— Кажется…
— А почему не дома? Не у себя в постели?
— Он грубо работал.
— Нет, он работал тонко. Но один раз, всего один раз ошибся в компаньоне.
— Откуда вы это взяли?!
— Неважно. Гораздо важнее, что об этом узнал Грюн. Правда, незадолго до смерти. И он решил отомстить.
— Интересно, как?
— Грюн оставил письмо…
— Интересно взглянуть.
— Еще бы! Но оно адресовано не вам.
— Вот как! Кому же, если не секрет?
— Не секрет. Оно адресовано комиссару Мишину.
— Ого! Грюн состоял с ним в переписке?
— Не думаю.
— Почему же он не отправил это письмо?
— Он попросил это сделать меня.
— И вы…
— И я решил подождать. Вы же понимаете, это письмо никогда не устареет. Во всяком случае, пока жив этот компаньон.
— Чего же вы ждали? — в этом месте голос Засохо предательски задрожал.
— Пока тот компаньон не встанет мне поперек дороги. Пока мне не понадобится его убрать.
— И вот…
— Вы угадали.
— И вы отправили это письмо?
— Если бы я его отправил, этот компаньон уже давал бы показания на Петровке. А он пока…
— Понятно. Чего же вы хотите?
— Договориться с ним. Мне не нужно его крови. Пусть живет, — в этом месте Евгений Иванович брезгливо поморщился и махнул рукой. — Пусть. Но мне нужно…
— Деньги?
— Вы угадали. И еще мне нужна свобода. К старости я начал почему-то дорожить ею еще больше. Так вот. Свободу я себе обеспечу, ликвидировав все дела с тем компаньоном, все до последнего. А вот…
— Да, как вы обеспечите деньги?
— Очень просто. Я продам ему письмо. Иными словами, я не посажу его в тюрьму. Это стоит любых денег, не так ли?
— Все зависит от письма.
— Хотите прочесть?
Засохо протянул руку через столик.
— Что ж, интересно.
Это был неосмотрительный жест: рука дрожала.
Евгений Иванович, улыбнувшись, вынул сложенные вчетверо листки. Текст был отпечатан на машинке.
— Прошу. Это копия.
Пока Засохо читал, машинально вытирая ладонью влажный лоб, Евгений Иванович с аппетитом принялся за еду, потом, откинувшись на спинку стула, закурил.
Засохо все читал. Собственно говоря, он уже прочел письмо и сейчас только делал вид, что читает. Он соображал. Письмо действительно опасное: Грюн много знал. Но каков подлец этот Евгений Иванович! Сколько времени связан с ним Засохо, и все эти годы, оказывается, Евгений Иванович держал его за горло. И при этом ни разу не проговорился. Ну, погоди же… Но сейчас надо думать о другом, Что делать? Где спасение?
Удар был таким неожиданным, что Засохо растерялся. И в этот момент он решительно ничего не мог придумать. Тогда он попытался хотя бы выиграть время. Возвращая, наконец, письмо, он спросил:
— Значит, тот компаньон встал вам поперек дороги?
— Да, — решительно кивнул головой Евгений Иванович, и из-под густых его бровей на миг холодно блеснули узкие глаза-льдинки. — Представьте, он меня обманывал. И потом он оказался бездарен. Чудовищно бездарен. И это самое грустное, конечно.
В голосе Евгения Ивановича прозвучало нескрываемое презрение. Засохо побагровел, но сдержался и тихо спросил:
— А не думаете вы, что этот компаньон тоже может кое-что рассказать о вас на Петровке?
— За кого вы меня принимаете? — тонко, одними губами усмехнулся Евгений Иванович. — Если бы он мог это сделать, то о письме Грюна говорил бы с ним не я.
— «Если бы мог»? Мне кажется, за эти годы…
— Ну, ну. Продолжайте.
И тут Засохо вдруг обнаружил, что ничего существенного, ровным счетом ничего не может рассказать о Евгении Ивановиче, ибо тот умел всегда остаться в тени и действовать чужими руками, У Засохо были только догадки да кое-какие косвенные факты. Письмо Грюна легко перевешивало эту зыбкую чашу сведений.
Засохо с яростным восхищением посмотрел на Евгения Ивановича. Так взять за горло!
Нервно проведя ладонью по ежику седых волос, он спросил сразу вдруг осипшим голосом:
— Сколько же, по-вашему, стоит это письмо?
Евгений Иванович самым беззаботным тоном назвал такую сумму, что Засохо даже изменился в лице. Жирные щеки его из багровых стали розовыми, потом медленно посерели. Он тяжело засопел,
— Это… это разбой.
— Ну что вы. Это коммерция.
Засохо захлебывался от гнева. Такого унижения он еще никогда не переживал. И от этого он окончательно растерялся. Бестолково передвигая на столике рюмки и тарелки с остатками закуски, он повторял:
— Ах, так?.. Значит, так?..
— Может быть, он хочет подумать? — любезно осведомился Евгений Иванович, все еще продолжая игру в некоего третьего, о ком, мол, и идет у них речь, и эта игра звучала сейчас откровенной издевкой.
Но Засохо уже ничего не замечал.
— Да, да, подумать…
— Что ж, до завтрашнего утра у меня время есть.
…Артур Филиппович вернулся домой в таком состоянии, что жена, всплеснув руками, воскликнула:
— Артик, что случилось? Мы погибли, да?
— Дура, — огрызнулся Засохо и с треском закрыл за собой дверь кабинета.
Под вечер приехал Павел.
Засохо без пиджака, распустив пояс брюк, лежал на диване, закинув руки за голову, и нервно покусывал губы. Очки были сдвинуты на лоб и взгляд рассеянно блуждал по потолку.
— Неприятности? — спросил Павел, усаживаясь в кресло.
— Еще какие…
— Кто же?
— Да один там… Только не на такого — напал… Если уж я Грюна… то его-то…
Слова вырывались у Засохо непроизвольно, как всплески летящих мыслей.
Вдруг он сорвался с дивана и кинулся к телефону. Павел услышал его голос из передней:
— Афанасия Макаровича… Слушай. Срочное дело. Что? Да, да, виделся. Так, жду.
Через минуту Засохо уже снова лежал на диване, бормоча что-то под нос.
Афанасий Макарович приехал вечером. Румяный, улыбающийся, со своим седым хохолком-одуванчиком на розовом черепе, он колобком прокатился по всей квартире, со всеми поздоровался за руку и, наконец, укрылся с Артуром Филипповичем в его кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Без сомнения.
— Тогда пишите, — Дмитрий Спиридонович почти шепотом продиктовал номер телефона и, как-то странно усмехнувшись лишь уголками длинного и тонкого рта, добавил: — Двадцать, это тоже не подарок, если уж на то пошло. А? Ведь я, как-никак, первоисточник. И потом еще один цех у меня на стороне.
— То есть?
— Последние операции. Целлофан, бирки и прочее.
— Понятно.
— Это же все что-то стоит. А?
Вернулся повеселевший Засохо, и разговор оборвался. Подсаживаясь к столику, Артур Филиппович самодовольно объявил:
— Воистину: имей сто рублей, будешь иметь сто друзей.
Вскоре Дмитрий Спиридонович ушел. Павла Засохо уговорил остаться и пообедать.
Под конец Засохо заторопился и стал заметно нервничать. Павлу он отрывисто сказал:
— Извини. Бегу. Тут, брат, такое дело… Но вечер наш.
Поймав недалеко от дома такси, Засохо помчался в центр. Вышел он на улице Горького и, пройдя немного, зашел в скромное кафе.
Вопреки обычаю Евгений Иванович уже поджидал его. На столике стояла закуска и початая бутылка вина. Засохо на ходу с беспокойством посмотрел на часы. Нет, он не опоздал.
Евгений Иванович поздоровался с ним спокойно и приветливо, налил вина, пододвинул закуску. После первых самых обычных фраз Евгений Иванович вдруг умолк и некоторое время сосредоточенно жевал. Засохо понял, что сейчас он скажет то, ради чего так неожиданно вызвал его сюда. И ладони, как всегда, стали вдруг липкими от пота.
— Вы помните Грюна? — вдруг спросил Евгений Иванович.
— Он умер.
— Да, умер. Но бывает, что и мертвые хватают живых. Вы, конечно, знаете, что умер он в колонии?
— Кажется…
— А почему не дома? Не у себя в постели?
— Он грубо работал.
— Нет, он работал тонко. Но один раз, всего один раз ошибся в компаньоне.
— Откуда вы это взяли?!
— Неважно. Гораздо важнее, что об этом узнал Грюн. Правда, незадолго до смерти. И он решил отомстить.
— Интересно, как?
— Грюн оставил письмо…
— Интересно взглянуть.
— Еще бы! Но оно адресовано не вам.
— Вот как! Кому же, если не секрет?
— Не секрет. Оно адресовано комиссару Мишину.
— Ого! Грюн состоял с ним в переписке?
— Не думаю.
— Почему же он не отправил это письмо?
— Он попросил это сделать меня.
— И вы…
— И я решил подождать. Вы же понимаете, это письмо никогда не устареет. Во всяком случае, пока жив этот компаньон.
— Чего же вы ждали? — в этом месте голос Засохо предательски задрожал.
— Пока тот компаньон не встанет мне поперек дороги. Пока мне не понадобится его убрать.
— И вот…
— Вы угадали.
— И вы отправили это письмо?
— Если бы я его отправил, этот компаньон уже давал бы показания на Петровке. А он пока…
— Понятно. Чего же вы хотите?
— Договориться с ним. Мне не нужно его крови. Пусть живет, — в этом месте Евгений Иванович брезгливо поморщился и махнул рукой. — Пусть. Но мне нужно…
— Деньги?
— Вы угадали. И еще мне нужна свобода. К старости я начал почему-то дорожить ею еще больше. Так вот. Свободу я себе обеспечу, ликвидировав все дела с тем компаньоном, все до последнего. А вот…
— Да, как вы обеспечите деньги?
— Очень просто. Я продам ему письмо. Иными словами, я не посажу его в тюрьму. Это стоит любых денег, не так ли?
— Все зависит от письма.
— Хотите прочесть?
Засохо протянул руку через столик.
— Что ж, интересно.
Это был неосмотрительный жест: рука дрожала.
Евгений Иванович, улыбнувшись, вынул сложенные вчетверо листки. Текст был отпечатан на машинке.
— Прошу. Это копия.
Пока Засохо читал, машинально вытирая ладонью влажный лоб, Евгений Иванович с аппетитом принялся за еду, потом, откинувшись на спинку стула, закурил.
Засохо все читал. Собственно говоря, он уже прочел письмо и сейчас только делал вид, что читает. Он соображал. Письмо действительно опасное: Грюн много знал. Но каков подлец этот Евгений Иванович! Сколько времени связан с ним Засохо, и все эти годы, оказывается, Евгений Иванович держал его за горло. И при этом ни разу не проговорился. Ну, погоди же… Но сейчас надо думать о другом, Что делать? Где спасение?
Удар был таким неожиданным, что Засохо растерялся. И в этот момент он решительно ничего не мог придумать. Тогда он попытался хотя бы выиграть время. Возвращая, наконец, письмо, он спросил:
— Значит, тот компаньон встал вам поперек дороги?
— Да, — решительно кивнул головой Евгений Иванович, и из-под густых его бровей на миг холодно блеснули узкие глаза-льдинки. — Представьте, он меня обманывал. И потом он оказался бездарен. Чудовищно бездарен. И это самое грустное, конечно.
В голосе Евгения Ивановича прозвучало нескрываемое презрение. Засохо побагровел, но сдержался и тихо спросил:
— А не думаете вы, что этот компаньон тоже может кое-что рассказать о вас на Петровке?
— За кого вы меня принимаете? — тонко, одними губами усмехнулся Евгений Иванович. — Если бы он мог это сделать, то о письме Грюна говорил бы с ним не я.
— «Если бы мог»? Мне кажется, за эти годы…
— Ну, ну. Продолжайте.
И тут Засохо вдруг обнаружил, что ничего существенного, ровным счетом ничего не может рассказать о Евгении Ивановиче, ибо тот умел всегда остаться в тени и действовать чужими руками, У Засохо были только догадки да кое-какие косвенные факты. Письмо Грюна легко перевешивало эту зыбкую чашу сведений.
Засохо с яростным восхищением посмотрел на Евгения Ивановича. Так взять за горло!
Нервно проведя ладонью по ежику седых волос, он спросил сразу вдруг осипшим голосом:
— Сколько же, по-вашему, стоит это письмо?
Евгений Иванович самым беззаботным тоном назвал такую сумму, что Засохо даже изменился в лице. Жирные щеки его из багровых стали розовыми, потом медленно посерели. Он тяжело засопел,
— Это… это разбой.
— Ну что вы. Это коммерция.
Засохо захлебывался от гнева. Такого унижения он еще никогда не переживал. И от этого он окончательно растерялся. Бестолково передвигая на столике рюмки и тарелки с остатками закуски, он повторял:
— Ах, так?.. Значит, так?..
— Может быть, он хочет подумать? — любезно осведомился Евгений Иванович, все еще продолжая игру в некоего третьего, о ком, мол, и идет у них речь, и эта игра звучала сейчас откровенной издевкой.
Но Засохо уже ничего не замечал.
— Да, да, подумать…
— Что ж, до завтрашнего утра у меня время есть.
…Артур Филиппович вернулся домой в таком состоянии, что жена, всплеснув руками, воскликнула:
— Артик, что случилось? Мы погибли, да?
— Дура, — огрызнулся Засохо и с треском закрыл за собой дверь кабинета.
Под вечер приехал Павел.
Засохо без пиджака, распустив пояс брюк, лежал на диване, закинув руки за голову, и нервно покусывал губы. Очки были сдвинуты на лоб и взгляд рассеянно блуждал по потолку.
— Неприятности? — спросил Павел, усаживаясь в кресло.
— Еще какие…
— Кто же?
— Да один там… Только не на такого — напал… Если уж я Грюна… то его-то…
Слова вырывались у Засохо непроизвольно, как всплески летящих мыслей.
Вдруг он сорвался с дивана и кинулся к телефону. Павел услышал его голос из передней:
— Афанасия Макаровича… Слушай. Срочное дело. Что? Да, да, виделся. Так, жду.
Через минуту Засохо уже снова лежал на диване, бормоча что-то под нос.
Афанасий Макарович приехал вечером. Румяный, улыбающийся, со своим седым хохолком-одуванчиком на розовом черепе, он колобком прокатился по всей квартире, со всеми поздоровался за руку и, наконец, укрылся с Артуром Филипповичем в его кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64