Лишь господу богу решать, должно ли человеку отказаться от убийства живых существ во имя утоления голода и поможет ли это людям лучше выполнять заповеди христианского учения.
Броккенбергер с елейным выражением лица откинулся на стуле.
— Однако мне кажется неправомерным смешение научной идеи с коммерцией, — продолжал О'Скара.
Броккенбергер одобрительно кивнул.
— В лаборатории, хотя бы и в масштабе целого города, науку все равно надо ограничить чисто научными рамками. Она должна остаться чистой наукой. Ее надо оградить от торговых интересов и конкурентной ситуации.
Броккенбергер снова кивнул, но лицо его оставалось кислым. Подбородки казались мятым воротником, подпиравшим голову.
— Не могу согласиться со своим другом и коллегой, — вскочил доктор Стилл. — Уважаю его религиозные взгляды, но мало в наши дни уповать на бога, а самим «плошать». Разговор о чистой науке вызывает восхищение, но… оторван от жизни. А в жизни достижения чистой науки попадают отнюдь не в чистые руки. И, если уж говорить о чистоте, например, о чистоте совести, то, право же, попытка найти способ накормить всех голодных заслуживает большего уважения, чем торговля орудиями убийства. Заботиться надо о жизни, а не о смерти! И чистые руки важнее чистоты науки.
Броккенбергер мрачно взглянул на свои тщательно отмытые руки:
— Нельзя ли яснее, доктор Стилл. Вы не проповедник на амвоне.
— Можно и яснее. Я тоже не удовлетворен тем, что увидел в Гроте.
— Вот это другое дело. Что вам не понравилось?
— О, совсем не то, что уважаемому профессору О'Скара. Хочу получить ответ: почему важнейший научный эксперимент загнан под лед Антарктиды, словно здесь тайком испытывается какое-то новое ядерное оружие?
— При чем тут ядерное оружие? — рассвирепел Броккенбергер.
— А при том, мой почтенный сенатор, что всем ясно: производить дальше ядерное оружие нет никакого смысла. Его уже больше, чем надо для конца света. Но его продолжают производить и совершенствовать. Почему? Со страху? Нет, господин сенатор, не только поэтому! Главным образом из-за выгоды. Выгодно производить, вот и производят! Так вот, совершенно та же картина будет и на продовольственном фронте. Те, кто добывает зерно и мясо допотопным способом, будут так делать и впредь. Они не захотят отказаться от налаженного хозяйства, от торговли, от прибылей от выгоды! Не так ли, мистер сенатор? И никакие достижения под Куполом Надежды, о которых мы с вами будем говорить, никого из них не убедят. В чем же выход? Да в том, что эксперимент надо выносить из-под ледяного свода, выносить на широкий простор: создать множество городов-лабораторий всюду, где ощущается нехватка продовольствия. Надо на подлинно широкой основе развивать производство искусственных пищевых продуктов, развивать пищевую индустрию, которая пусть не сразу, пусть через сто лет, но вытеснит в конце концов традиционные способы получения пищи. И пусть фермеры возделывают отныне на своих фермах такие культуры, которые нельзя пока получить на химических заводах. Пусть вместо пшеничных или кукурузных полей расцветут леса, плодовые сады, ягодники и плантации, дары которых недоступны в наше время простому люду.
— Хватит! — оборвал доктора Стилла Броккенбергер. — Властью, данной Мне Организацией Объединенных Наций, закрываю заседание комиссии. Продолжим его в здании ООН в Нью-Йорке. Все свободны. Однако от общения с местными работниками предлагаю воздержаться. Самолет вылетает завтра утром. Прошу не опаздывать.
Он выкрикивал последние фразы, брызгая слюной.
Члены комиссии с недоумением смотрели на своего словно сорвавшегося с цепи председателя.
Он больше ничего не сказал и, тяжело ступая ногами-тумбами, с неожиданной для его тучного тела порывистостью вышел.
Будь в зале обычная дверь, он хлопнул бы ею, но створки ее здесь открывались и закрывались сами собой.
Глава девятая. ЗНАКОМЫЙ ПОЧЕРК
Сверхзвуковой лайнер Ту-144М был готов к вылету.
Члены комиссии ООН уже поднялись на борт. Запаздывал лишь председатель. Он даже не прислал на самолет свой желтый саквояж, над которым трясся весь рейс.
Бортпроводница Катя в облегающей форме и кокетливо заломленной шапочке вошла в салон и направилась к профессору О'Скара.
Он недоуменно взял у нее телефонограмму, потом вслух прочел ее доктору Стиллу:
«Оставляю вас, профессор Энтони О'Скара, вместо себя председателем Особой комиссии ООН. Прошу в Нью-Йорке завершить наше заключительное заседание и принести Генеральному секретарю мои извинения — вынужден остаться из-за недомогания. Дэвид Броккенбергер, сенатор».
Доктор Стилл пожал плечами:
— Что бы это значило, профессор?
— Разве здесь не ясно сказано? — сердито спросил О'Скара.
— Все ясно, наш новый почтенный председатель! Давайте указание летчикам вылетать.
О'Скара встал и направился к кабине пилотов.
Доктор Танага, узнав о болезни Броккенбергера, тотчас пошел к нему.
Но долго не мог дозвониться. Дверь в нарушение местных обычаев была заперта.
Наконец сенатор появился, встретив врача отнюдь не приветливо:
— Неужели в этом паршивом месте нельзя даже занемочь от той дряни, которой нас потчевали?
— Извините, сэр. Я врач. И хотел бы оказать вам помощь. Позвольте вас осмотреть.
— Какой еще осмотр? Надеюсь, я могу пускать в предоставленную мне квартиру людей по своему выбору?
— Конечно, сэр. Извините. Но мы обеспокоены состоянием вашего здоровья.
Японец был чрезвычайно настойчив. Несмотря на сопротивление сенатора, Танаге все-таки удалось осмотреть его, прощупать объемистый живот, взглянуть на язык.
Дальнейшие действия одного из трех директоров Города-лаборатории казались странными. Танага вихрем вырвался из квартиры сенатора и вбежал в дверь напротив, где Мария, жена Педро, возилась с ребятишками.
— Телефон! Скорее телефон!
— Господи Иисусе, пресвятая дева Мария, — прошептала испуганная женщина, отступая и показывая на аппарат.
Танага сорвал трубку:
— Задержать самолет во что бы то ни стало! Говорит директор Танага. Что? Уже взлетел? Извините. Нет, не надо возвращать. Передайте мой приказ на борт. Выбросить в море чемодан сенатора Броккенбергера. Извините, я знаю, что говорю. Выполняйте. Дипломатических осложнений не будет. Пусть найдут желтый саквояж. Я видел его у сенатора, когда встречали комиссию. Пусть найдут и как можно скорее выбросят.
Мария стояла, прижав руки к груди и шепча молитвы.
И не успел еще Ту-144 набрать высоту, как в пассажирском салоне начался обыск.
Профессор О'Скара, узнав, что летчики ищут желтый саквояж сенатора, поморщился.
— Я не уверен, доктор Стилл, — сказал он своему спутнику, — что на правах председателя комиссии ООН должен допустить такое обращение с частной собственностью без решения суда и ордера на обыск. И кроме того, задет престиж сенатора!
— Полноте, — отмахнулся Стилл. — Эти люди знают, что делают. Видимо, у них серьезные основания. И мы ведь с вами недавно были свидетелями, как в океан сбросили более значительный груз.
— Так ведь то же была бомба! Бермудский треугольник!
— А здесь летит комиссия ООН, которая в предыдущем составе погибла именно там.
Обыск продолжался. Но все было значительно сложнее, чем предположение, что террористический прием будет прежним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Броккенбергер с елейным выражением лица откинулся на стуле.
— Однако мне кажется неправомерным смешение научной идеи с коммерцией, — продолжал О'Скара.
Броккенбергер одобрительно кивнул.
— В лаборатории, хотя бы и в масштабе целого города, науку все равно надо ограничить чисто научными рамками. Она должна остаться чистой наукой. Ее надо оградить от торговых интересов и конкурентной ситуации.
Броккенбергер снова кивнул, но лицо его оставалось кислым. Подбородки казались мятым воротником, подпиравшим голову.
— Не могу согласиться со своим другом и коллегой, — вскочил доктор Стилл. — Уважаю его религиозные взгляды, но мало в наши дни уповать на бога, а самим «плошать». Разговор о чистой науке вызывает восхищение, но… оторван от жизни. А в жизни достижения чистой науки попадают отнюдь не в чистые руки. И, если уж говорить о чистоте, например, о чистоте совести, то, право же, попытка найти способ накормить всех голодных заслуживает большего уважения, чем торговля орудиями убийства. Заботиться надо о жизни, а не о смерти! И чистые руки важнее чистоты науки.
Броккенбергер мрачно взглянул на свои тщательно отмытые руки:
— Нельзя ли яснее, доктор Стилл. Вы не проповедник на амвоне.
— Можно и яснее. Я тоже не удовлетворен тем, что увидел в Гроте.
— Вот это другое дело. Что вам не понравилось?
— О, совсем не то, что уважаемому профессору О'Скара. Хочу получить ответ: почему важнейший научный эксперимент загнан под лед Антарктиды, словно здесь тайком испытывается какое-то новое ядерное оружие?
— При чем тут ядерное оружие? — рассвирепел Броккенбергер.
— А при том, мой почтенный сенатор, что всем ясно: производить дальше ядерное оружие нет никакого смысла. Его уже больше, чем надо для конца света. Но его продолжают производить и совершенствовать. Почему? Со страху? Нет, господин сенатор, не только поэтому! Главным образом из-за выгоды. Выгодно производить, вот и производят! Так вот, совершенно та же картина будет и на продовольственном фронте. Те, кто добывает зерно и мясо допотопным способом, будут так делать и впредь. Они не захотят отказаться от налаженного хозяйства, от торговли, от прибылей от выгоды! Не так ли, мистер сенатор? И никакие достижения под Куполом Надежды, о которых мы с вами будем говорить, никого из них не убедят. В чем же выход? Да в том, что эксперимент надо выносить из-под ледяного свода, выносить на широкий простор: создать множество городов-лабораторий всюду, где ощущается нехватка продовольствия. Надо на подлинно широкой основе развивать производство искусственных пищевых продуктов, развивать пищевую индустрию, которая пусть не сразу, пусть через сто лет, но вытеснит в конце концов традиционные способы получения пищи. И пусть фермеры возделывают отныне на своих фермах такие культуры, которые нельзя пока получить на химических заводах. Пусть вместо пшеничных или кукурузных полей расцветут леса, плодовые сады, ягодники и плантации, дары которых недоступны в наше время простому люду.
— Хватит! — оборвал доктора Стилла Броккенбергер. — Властью, данной Мне Организацией Объединенных Наций, закрываю заседание комиссии. Продолжим его в здании ООН в Нью-Йорке. Все свободны. Однако от общения с местными работниками предлагаю воздержаться. Самолет вылетает завтра утром. Прошу не опаздывать.
Он выкрикивал последние фразы, брызгая слюной.
Члены комиссии с недоумением смотрели на своего словно сорвавшегося с цепи председателя.
Он больше ничего не сказал и, тяжело ступая ногами-тумбами, с неожиданной для его тучного тела порывистостью вышел.
Будь в зале обычная дверь, он хлопнул бы ею, но створки ее здесь открывались и закрывались сами собой.
Глава девятая. ЗНАКОМЫЙ ПОЧЕРК
Сверхзвуковой лайнер Ту-144М был готов к вылету.
Члены комиссии ООН уже поднялись на борт. Запаздывал лишь председатель. Он даже не прислал на самолет свой желтый саквояж, над которым трясся весь рейс.
Бортпроводница Катя в облегающей форме и кокетливо заломленной шапочке вошла в салон и направилась к профессору О'Скара.
Он недоуменно взял у нее телефонограмму, потом вслух прочел ее доктору Стиллу:
«Оставляю вас, профессор Энтони О'Скара, вместо себя председателем Особой комиссии ООН. Прошу в Нью-Йорке завершить наше заключительное заседание и принести Генеральному секретарю мои извинения — вынужден остаться из-за недомогания. Дэвид Броккенбергер, сенатор».
Доктор Стилл пожал плечами:
— Что бы это значило, профессор?
— Разве здесь не ясно сказано? — сердито спросил О'Скара.
— Все ясно, наш новый почтенный председатель! Давайте указание летчикам вылетать.
О'Скара встал и направился к кабине пилотов.
Доктор Танага, узнав о болезни Броккенбергера, тотчас пошел к нему.
Но долго не мог дозвониться. Дверь в нарушение местных обычаев была заперта.
Наконец сенатор появился, встретив врача отнюдь не приветливо:
— Неужели в этом паршивом месте нельзя даже занемочь от той дряни, которой нас потчевали?
— Извините, сэр. Я врач. И хотел бы оказать вам помощь. Позвольте вас осмотреть.
— Какой еще осмотр? Надеюсь, я могу пускать в предоставленную мне квартиру людей по своему выбору?
— Конечно, сэр. Извините. Но мы обеспокоены состоянием вашего здоровья.
Японец был чрезвычайно настойчив. Несмотря на сопротивление сенатора, Танаге все-таки удалось осмотреть его, прощупать объемистый живот, взглянуть на язык.
Дальнейшие действия одного из трех директоров Города-лаборатории казались странными. Танага вихрем вырвался из квартиры сенатора и вбежал в дверь напротив, где Мария, жена Педро, возилась с ребятишками.
— Телефон! Скорее телефон!
— Господи Иисусе, пресвятая дева Мария, — прошептала испуганная женщина, отступая и показывая на аппарат.
Танага сорвал трубку:
— Задержать самолет во что бы то ни стало! Говорит директор Танага. Что? Уже взлетел? Извините. Нет, не надо возвращать. Передайте мой приказ на борт. Выбросить в море чемодан сенатора Броккенбергера. Извините, я знаю, что говорю. Выполняйте. Дипломатических осложнений не будет. Пусть найдут желтый саквояж. Я видел его у сенатора, когда встречали комиссию. Пусть найдут и как можно скорее выбросят.
Мария стояла, прижав руки к груди и шепча молитвы.
И не успел еще Ту-144 набрать высоту, как в пассажирском салоне начался обыск.
Профессор О'Скара, узнав, что летчики ищут желтый саквояж сенатора, поморщился.
— Я не уверен, доктор Стилл, — сказал он своему спутнику, — что на правах председателя комиссии ООН должен допустить такое обращение с частной собственностью без решения суда и ордера на обыск. И кроме того, задет престиж сенатора!
— Полноте, — отмахнулся Стилл. — Эти люди знают, что делают. Видимо, у них серьезные основания. И мы ведь с вами недавно были свидетелями, как в океан сбросили более значительный груз.
— Так ведь то же была бомба! Бермудский треугольник!
— А здесь летит комиссия ООН, которая в предыдущем составе погибла именно там.
Обыск продолжался. Но все было значительно сложнее, чем предположение, что террористический прием будет прежним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104