— Всегда подозревал, что у тебя нет сердца.
— Тряпки вместо сердца, конечно, нет.
— Лети один. Я останусь.
— Ты уже сделал все, от тебя зависящее, чтобы остались мы оба — не давал отплыть. Думаешь, Арсению будет легче, если мы даже не сообщим на Землю все, что он такой ценой узнал?
— Всегда говорил, что ты эм, а не человек.
— Слушай, ты помнишь, как ходили прежде герои в атаку? Если кто-нибудь падал, сраженный, все останавливались, чтобы рыдать над ним? Так, скажешь? Правь к берегу. И осторожно. Припомни, как тут разбило об утесы первого эна.
— Почему первое разумное существо, которое мы здесь увидели, погибло ради нас?
— Нам не следует брать с него пример.
Вездеход осторожно вошел в бухту, где прибой был не таким сильным. Перейдя на воздушной подушке с волн и двигаясь над камнями, он перестал взлетать и лег на берег.
Над синими веерами папоротников к зеленому небу серебристой башней поднималась земная ракета — космическая шлюпка звездного корабля.
— Вездеход оставим здесь, — сказал Каспарян. — Будущие исследователи найдут его.
— Вездеход или Арсения?
— Если звездолет вылетит сюда сразу же после нашего возвращения, то, учитывая парадокс времени Эйнштейна, новая смена прибудет на Релу через пятьдесят лет. Арсений вернется с ними ровесником своей постаревшей Вилены.
— Думаешь, в этом есть доля справедливости?
— Почему, почему? Да что думать, раз все время истекло!..
Каспарян говорил нарочито сердитым тоном, но Толя чувствовал, что комок стоит у него в горле.
Лингвист махнул рукой и, сгорбившись, хромая, побрел от вездехода к ракете. Это были его последние шаги на чужой планете.
— Оставил друга… оставил… так, скажешь? — бормотал он сам себе.
Толя Кузнецов стоял на том самом утесе, с которого они с Арсением впервые увидели резвящихся в море энов, и смотрел вдаль. На груди его был живой нагрудник эма, которым он еще ни разу не пользовался. Мог ли он улететь с планеты, не почувствовав ее воздуха, ее запахов?
Видя, что всегда мешавший ему это сделать Каспарян бредет к ракете, Толя снял с себя шлем и всей грудью вдохнул дурманящий воздух.
Ему показалось, что он вынырнул после затяжного погружения. Странный аромат чужих растений и свежий йодистый запах моря пьянили.
Толя запрокинул курчавую голову, отвел руки назад и крикнул призывно на весь остров, словно ему мог кто-то ответить.
И до слуха его донеслось эхо. А может быть, это было и не эхо?
Кузнецов прислушался.
Голос приближался. Ветер доносил его все слышнее.
И тут он увидел в небе исполинскую птицу. Она была совсем такой, какую они уже раз видели над джунглями около живых машин.
Крылатое существо летело прямо на ракету.
Толя Кузнецов задыхался, но не от недостатка кислорода, а от волнения. Неужели в последнюю минуту он сделает на планете еще одно решающее биологическое открытие? Хоть бы рассмотреть получше эту птицу! Или… или… птеродактиля?
Летающее чудовище спланировало прямо на утес, к ногам Толи Кузнецова. Ему стоило большого труда устоять на месте, не броситься отсюда прочь.
И только теперь он рассмотрел, что, опустившись на скалу, чудовище вдруг разделилось на две части. Толя закричал бы, но лишился со страха голоса. Одна часть чудища с распростертыми в изнеможении крыльями осталась лежать на скале, а другая его часть выпрямилась и… стала человеком. С протянутыми руками он бросился к Толе. Только теперь Толя смог вздохнуть.
Оба они были без шлемов и могли приникнуть друг к другу щеками.
Потом Толя посмотрел на существо, сложившее крылья, и попятился.
— Чур меня, чур! Наваждение! — скорее в изумлении, чем в испуге, сказал он.
— Это Эоэлла, — просто отозвался Арсений и подошел к эле.
— Я должна лететь, пока крылья не отдохнули, — сказала Эоэлла, улыбаясь Арсению. — Ты очень крепко сжимал меня. Так надо.
— Благодарю, Эоэлла. Всегда буду помнить на Земле, — ответил Арсений, не понимая смысла слов о крыльях, которые не должны отдохнуть.
— Твой друг нашел бы здесь свою элу… Прощайте оба!
Эоэлла взмахнула крыльями и поднялась над скалой.
Толя Кузнецов настолько был ошеломлен, что даже не удивился русскому языку элы.
Вдруг он спохватился, вцепился в руку Арсения и потащил его к ракете.
Сверху послышались звуки странной песни. Ветер доносил ее как-то волнами, усиливал и приглушал. В небе пела одинокая Эоэлла! Голос ее, то низкий и глубокий, то хрустально-звонкий, замиравший в высоких взлетах, пел о неведомом мире, о неразделенной надежде. Нечеловеческое чувство звучало в этой песне инопланетного существа, быть может, познавшей первой на Реле жертвенность любви.
Как зачарованные, забыв о времени взлета, застыли Арсений и Толя Кузнецов. Подбежавший Каспарян схватил их за руки, кричал им, что график сорван, и повлек их к ракете. А они на бегу все оборачивались к морю.
Уже в ракете, пройдя приемный шлюз, они сразу же прильнули к иллюминатору.
Каспарян сердито возился у пульта: опоздание три минуты. Для разогнавшегося звездолета это — пятьдесят четыре миллиона километров.
Два его друга видели, как над морем летела огромная птица, как вдруг она, сложив крылья, камнем упала в море.
Арсений больно сжал руку Толи Кузнецова.
Ракета взмыла вверх. Стало видно, что остров лежит среди моря. На его пенных волнах резвились золотистые существа, похожие на дельфинов.
Лишь Толя Кузнецов, потирая сдавленную руку, заметил, как смахнул Арсений что-то с глаза, может быть, пылинку или приставшую ресничку.
Обеспокоенный Каспарян докладывал по радио на задержанный ради разведчиков звездолет, что они возвращаются в полном составе.
— Высший разум гуманен, — закончил он и подумал: «Как бы из-за него с заправщиками теперь не разойтись…»
Часть вторая.. ДРУГИЕ МИРЫ
Ум человеческий открыл много диковинного в природе и откроет еще больше, увеличивая тем свою власть над ней…
В.И. Ленин
Глава первая. КОНЕЦ ВЕЧНОГО РЕЙСА
— Вечному рейсу пришел конец!
Валерий Снастьин, небритый, заросший, со свисающими на лоб и затылок волосами, вбежал в общую каюту.
Роман Васильевич Ратов, как всегда, играл там в шахматы со вторым пилотом корабля Федором Каратуном. Оба они изумленно посмотрели на инженера, уловив в его голосе истерические нотки.
— Что такое? — строго спросил Роман Васильевич.
— А вот то, что я вам объявил. Осточертело мне все до ангелов. Не будет наконец ни этих дурацких деревяшек, ни таких же деревянных ваших физиономии! Конец всему, всему, всему! — и он прищелкнул магнитной подошвой о металлический пол.
Роман Васильевич встал:
— Валерий, успокойся. У тебя опять приступ.
Инженер расхохотался:
— Нет, командир! Тогда я просто усомнился, какой может быть командир в цивилизованном обществе из трех человек. А теперь…
— Я дам тебе выпить успокоительного.
— Пейте сами. А еще лучше выпьем вместе, прикончим запасы спиртного в аптечке.
— Ты спятил! — пробасил Каратун и так резко поднялся, что взмыл над столом, ухватился за него и рассыпал магнитные шахматы. — Ты спятил, — повторил он уже спокойней.
Валерий снова расхохотался:
— Сходить с ума придется вам, когда подведет животы.
— Что ты сделал? — грозно придвинулся к нему Роман Васильевич.
— Мне все надоело! Все! Я не желаю гнусного прозябания в пустоте на икряной диете!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88