— С Пэм.
— Это и так понятно.
— С Венди.
— Са-ма зна-ю.
— Я собирался встретиться с ней после того матча. А потом — видишь, как карты легли. Ну что, будешь теперь отвечать?
— Ладно, все честно.
— Ты говорила, как и в чем изменились люди к тому времени, когда ты проснулась. Давай выкладывай дальше.
— Хорошо. Дай только сосредоточиться. — Карен чешет подбородок, из универсама доносится крик какого-то животного. — Вот слушай: не успела я очухаться, как все вокруг стали наперебой расхваливать мне новую жизнь, доказывать, что она куда рациональнее и лучше старой. И стоило оно все того? Вся эта рациональность. На кой черт она сдалась, если ты рационально живешь пустой жизнью.
Я подкалываю ее:
— Например?
Карен отвечает, одновременно натягивая на себя плед:
— Тогда, в семьдесят девятом, я думала, что в будущем мир будет… развиваться, эволюционировать. Мне казалось, что мы будем стремиться сделать мир чище, безопаснее, уютнее. А в результате всего этого люди должны были стать умнее, мудрее и добрее.
— И?…
— Люди не стали другими. Нет, мир изменился, в том смысле, что жизнь стала быстрее, а сам мир интереснее и даже в некотором роде чище. Вот машины, например, — они больше не дымят, как раньше. А люди — всё те же. Они даже… я бы сказала… ну как же это… как назвать противоположность прогрессу?
— В нашем случае — регресс.
— Вот-вот, люди, как ты там сказал, регрессировали. Слушай, Джаред, ты где таких слов-то набрался?
— Как бы тебе объяснить… Понимаешь, в загробной жизни есть своего рода учеба. Ну, как уроки английского. Только прогуливать нельзя. Но сейчас не об этом. Ты говорила о регрессе.
— Да. Взять хотя бы Меган — мою дочь. Она ведь даже не верила в будущее, пока все это не стряслось. Она думала, что будущее — это смерть, преступления, беззаконие. То, что будущего больше нет, что оно кончилось, она восприняла совершенно спокойно. У нее есть дочь, Джейн. Она родилась слепой и с явными психическими отклонениями. Наверное, это из-за смога и прочей нынешней гадости, но Меган считает, что так все и должно быть. Честно говоря, в будущее никто особо и не верил. Ричард, Венди — они словно предчувствовали, что все кончится.
— В чем это выражалось? — Мое тело вспыхивает оранжевым светом — от нетерпеливого ожидания.
— Наркотики, например. Пэм и Гэм глотали их и кололись, да и сейчас пытаются, если удается раз добыть что-нибудь, что еще не испортилось. Просто мысль о том, что впереди у них еще лет сорок вот такой жизни, оказалась для них неподъемной ношей. Венди — та с головой ушла в рутину, загрузила себя работой. Лайнус и вовсе несколько лет где-то пропадал, искал смысл жизни, не нашел и окуклился, замкнулся в себе, замшел и стал циником. У Меган родился слепой недоразвитый ребенок — она от этого слегка впала в аутизм. Ричард? Ричард пил запоем и надеялся при этом на одно — на меня. Он думает, что я этого не знаю, но я все чувствую. Тебе ли не знать, Джаред, что шансов на мое выздоровление практически не было. Так что Ричард имел полную возможность провести всю жизнь, оплакивая меня, и не сталкиваться при этом с настоящим миром.
— Точные наблюдения. Но не слишком ли ты сурова?
— Джаред, пошевели мозгами, посмотри на меня! Я же чудовище. Что-то вроде самки инопланетян из тех, что Лайнус с Гамильтоном лепили для своих фильмов. Я променяла свое тело на возможность узнать, что жизнь в будущем станет пустой и бессмысленной. Каково? Ничего себе сделочка.
— Да уж… Но ты мне вот что скажи: ты бы смогла почувствовать эту бессмысленность жизни, если бы привыкала к ней постепенно, шаг за шагом, как твои друзья?
Карен вздыхает:
— Скорее всего — нет. Доволен теперь? Может быть, вернешь мне мое тело?
Карен хватает с передней панели сигареты Пэм, затягивается и начинает кашлять.
— Ты куришь? — спрашиваю я.
— Ну ты и скотина! Да, теперь — курю. С сегодняшнего дня. Черт, голова кругом идет. Да, слушай, как тебе Бог?
— Карен, не строй из себя клоуна. Тебе это не идет. Мы ведь не на уроке обществоведения.
— Ладно, согласна, чушь сморозила. Тогда скажи, как ты? Ну, в том смысле, что ты ведь умер. Пойми, я не дурака валяю. Мне действительно интересно. Поставь себя на мое место.
— Да ты за меня не беспокойся. Я здесь просто тащусь. Волноваться скорее нужно за тебя и за остальных.
— За нас? Еще не хватало. Брось ты это. Мы — неудачники, кому мы, на хрен, сдались? Иди поищи себе кого поприличнее, вот за них и волнуйся.
— Карен, не говори так. Это неправда. И мы оба это понимаем.
Карен смотрит на меня так, словно я позволил себе похабную шуточку.
— Ладно, — говорю я, — пора мне. Еще в универсам зайти надо.
— Ну, я-то никуда не пойду, — на тех спичках, что у меня вместо ног, особо не расходишься. Я чувствую себя как стеклянная птичка, аккуратно-аккуратно опускающая клювик в стакан с водой. Да, кстати, если ты к ним в магазин собираешься, предупреждаю: Пэм с Гамильтоном изведут тебя. Совсем чумовые стали. В последнее время им приспичило смотреть кино про герцогиню Виндзорскую, в «Студии 54» снимали, со звездами какими-то. Так они от этого кино совсем сдурели. Чушь несут — как сумасшедшие.
— Ну, это я перетерплю.
— Кстати, Джаред, ты еще не ответил на многие мои вопросы. Не уходи. Давай отвечай, и поживее: в чем все дело? Что будет дальше? Что — еще десять лет жить вот так? Или двадцать? Тридцать?
— Этого я сказать не могу. Кому как не тебе знать, как это бывает.
— Значит, ты все-таки что-то знаешь?
— Вот что, Карен, давай-ка открывай дверь.
Дверца машины открывается.
— Вытаскивай ноги, — командую я.
Карен повинуется.
Я подхожу к ней, опускаюсь на колени и целую ей обе лодыжки. Затем поднимаюсь и говорю ей:
— Вставай!
Карен, недоверчиво улыбаясь, шагает на землю.
— Беги! — требую я.
И она бежит. Обегает машину, затем мчится через всю стоянку, крича при этом от радости. Ее ноги опять здоровы.
— Джаред, ты чудо, я тебя обожаю! Я люблю тебя! — кричит она.
И я отвечаю, хотя она уже далеко и не слышит меня:
— Я тоже тебя люблю.
28. Будущее просто вранье
В здании универсама уже успели поселиться птицы и звери, не говоря уж о целых колониях насекомых. Пол покрыт пятнами самого разного помета, пучками перьев, ошметками шерсти, костями и прочей грязью. Белки и еноты смели всю бакалею, мясной отдел пал жертвой хищников. Запах разложения успел частично выветриться, а к тому же теперь его маскируют запахи шампуней и косметики — много флаконов попадало на пол в результате землетрясения, случившегося с полгода назад. Ричард, Гамильтон и Пэм идут по главному залу, освещая себе путь фонариками. Под потолком шуршат птицы. Словно в изящном менуэте, перешагивая через грязь, трио пробирается к аптечному отделу в центре зала. За прилавком сидит «протёчник» — одетый в белый халат скелет.
— Хреново мне от всего этого, — говорит Гамильтон, укрывая скелет запасным халатом. — Лично у меня, Хефа, последнего знаменитого на весь мир плейбоя, нет времени на то, чтобы гнить. Аньелли, Ниархос, принц Уэльский — все умерли. Я остался один, и мне надлежит стать хранителем аристократических традиций. «Voulez-vous un Cadillac, месье?» Что за жизнь — ночные клубы, выпивка да полеты на «Конкорде».
— Гамильтон, заткнись, — обрывает его Ричард. — Фомку принес? Кувалду?
— Presto.
— Большое спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77