Ждала катаклизма - еще одного взрыва Сверхновой
где-нибудь поблизости. Выброшенная взрывом оболочка звезды должна была
разорвать, смять непрочный каркас Аномалии. Разделить ее на сгустки и
разбросать в пространстве. И сгустки плазмы, получив неожиданную
самостоятельность, могли стать разумными. В сущности, как решил Вадим,
Аномалия - животное, функция которого заключается в Том, чтобы рождать
космические цивилизации.
Однажды к Аномалии пришли люди. Новой информации стало сколько
угодно. Аномалия все запоминала, никак не проявляя заинтересованности.
Люди не понимали ее, потому что привыкли к мысли: часть меньше целого.
Одна голова хорошо, а две лучше. Чем больше мозг, тем выше интеллект.
Здесь же была противоположная ситуация: Аномалия была совокупностью
разумов, но сама как целое разумом не обладала.
Она родилась заново, когда на нее вдруг обрушился шквал энергии,
когда ударные волны заплясали в ее газообразных недрах, раздирая ее на
части. Аномалия распалась на тысячи сгустков, и в тот же миг каждый из них
ощутил себя. Понял, что живет. Увидел мир и звезды. Начал думать.
Вадим не знал, что произошло потом. Наверное, все было в порядке:
контакт с "дочерьми" Аномалии наладили без помощи гения-специалиста, и его
оставили в покое. И Арсенин вернулся в свой театр, потому что никто не мог
отнять у него то, что, как и способность к контакту во времени, было дано
ему природой - голос.
Вадим ощущал воспоминания Арсенина. Они вспыхивали неожиданно, как
прожектором освещая чужое детство - детство Арсенина. Все, что было
связано с Цесевичем, с уральской школой "Зеленая крона", Арсенин, видимо,
старательно берег в памяти, это были дорогие ему воспоминания. В мыслях
Вадима они возникали окрашенными в яркие радужные тона, будто мультфильм
для детей...
Школа раскинулась огромной дугой в центре лесопарка. Когда-то там
мощно и непоколебимо стояли дремучие леса. Когда-то. Для Андрея это было
все равно что в юрском периоде. На самом деле прошло не более ста лет с
тех пор, как лес вырубили на бумагу. Возникла плешь, по которой гуляли
злые ветры, выдувая верхний незащищенный слой почвы. Об этом вовремя
подумали и засадили плешь саженцами пихты и сосны. Ровными рядами от
горизонта к горизонту. С гравиевыми дорожками, искусственными ручьями и
озерами. Прошли десятилетия, и лесопарк приобрел солидность.
Андрей жил на третьем этаже школьного интерната вместе с вечно что-то
жующим и, несмотря на это, худым, как щепка, Геркой Азимовым. Учились они
у разных преподавателей, но свободное время проводили вдвоем.
- Что ты будешь делать после школы? - спросил Гера в первый вечер
после знакомства, когда они, впустив в комнату запах океана и приглушенный
грохот горного камнепада (Гера любил создавать такие странные комбинации),
повели разговор "за жизнь".
- Не знаю, - признался Андрей. Старик Цесевич успел уже "поработать с
материалом", и собственное будущее отныне представлялось Андрею
непознаваемым.
- А я давно решил, - похвастался Герка. - Мама с папой
инженеры-строители. Я тоже буду. У нас в семье все строители.
- Скучно, - сказал Андрей. - Дед строитель, мать строитель, брат
строитель... Конгресс, а не семья.
- Дурак, - обиделся Герка. - Твои-то кто?
- Папа смотритель на Минском нуль-трансе, а мама рекламирует
скакунков. Фирма "Движение".
- Ну, - поморщился Гера. - Сейчас все или за чем-то присматривают,
чтобы техника не отказала, или что-то рекламируют, чтобы товар не
залежался. А сколько инженеров-строителей?
- А может, у тебя призвание к информатике? - резонно возразил Андрей.
Первый урок Цесевича он усвоил прочно.
Уснули они под утро, но отношений так и не выяснили.
- Строить, конечно, интересно, - сказал Цесевич, когда Андрей
рассказал ему о стычке с Герой, - но интерес еще не определяет призвания.
Интерес - сначала. Потом проверка профессиональной пригодности. Тесты
особенно трудны в престижных и дефицитных профессиях. Уверен ли Гера, что
справится? Нужно тверже отстаивать свои позиции, Андрюша... А теперь давай
заниматься.
Они занимались. Вадим, вспоминая эти занятия, содрогался - он не мог
подобрать иного слова для своих ощущений. Семилетний Андрей, только что
освоивший линейные уравнения, получал задачу, которую нельзя было решить
без дифференцирования. И решал. Вызывал на стереоэкран страницы
программированных пособий, запоминал все нужное для данной задачи,
остального просто не замечал. И к концу урока добирался до дифференциалов.
Больше всего Вадима поражало, что новые знания оседали прочно, из обрывков
складывалась мозаика науки, собранная собственными руками, собственным
мозгом. В семь-то лет.
Самым интересным для Вадима (но не для Андрея) был урок тестов.
Цесевич работал по своей, никем не признаваемой методике: тесты были
неожиданными, начиная от ползания под столами и кончая сложнейшими
упражнениями на реакцию и запоминание.
По вечерам, наигравшись с ребятами в мяч, побегав на стадионе,
побывав у родителей в их домике на Иссык-Куле, Андрей устраивал тестовые
проверки у себя в комнате, испытывая терпение Геры. Азимов учился по
нормальной программе у молодой и энергичной Клавдии Степановны, тесты
Цесевича казались ему непроходимой ерундой, которой можно заниматься в
детском саду. Тесты и самому Андрею нравились все меньше. Не так уж весело
часами чертить на светодоске окружности, причем машина тотчас указывала,
насколько эти окружности отличались от идеальных.
Однажды Цесевич начал урок неожиданным вопросом:
- Андрюша, ты видишь во сне рыцарей? В латах и шлемах.
Рыцарей он не видел. Он вообще редко видел сны.
- Дурно, - сказал Цесевич.
В тот вечер учитель пришел к Андрею, когда по стерео показывали
"Приключения Когоутека в дебрях Регула-2". Цесевич наступил на ящера,
притаившегося среди скал, прошел сквозь самого Когоутека, прищурив глаза
от яркого света лазеров, и махнул Андрею рукой: не обращай внимания,
поговорим потом. Когда пятнадцатая серия похождений храброго космонавта
закончилась, Андрей предложил учителю чаю.
- Нет, спасибо, - сказал Цесевич, - спроси лучше, зачем я пришел.
Понимаешь, Андрей, тесты мы закончили.
- Совсем?!
- М-м... Возможно, совсем. Пойдем-ка погуляем по парку.
Был поздний вечер. Низко стояла луна, и кроны сосен протыкали ее
насквозь. Среди звезд пробирался маленький серпик базового спутника
"Гагарин". Морозище стоял жуткий. Андрей в утепленном костюме и шлеме
чувствовал себя неплохо, но его продирал мороз, когда он смотрел на
учителя. Цесевич был в пиджачке и с непокрытой головой. Борода его висела
сосулькой. "Вот бы так натренироваться", - подумал Андрей.
- Статистики утверждают, - сказал Цесевич, - что один гениальный
человек приходится на два миллиарда обычных. Хорош шанс, а? Между тем,
если дело в чистом везении, гениев должно быть в тысячи раз больше. Ты
можешь сказать, в чем тут дело?
Вопрос был риторическим, и Андрей промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
где-нибудь поблизости. Выброшенная взрывом оболочка звезды должна была
разорвать, смять непрочный каркас Аномалии. Разделить ее на сгустки и
разбросать в пространстве. И сгустки плазмы, получив неожиданную
самостоятельность, могли стать разумными. В сущности, как решил Вадим,
Аномалия - животное, функция которого заключается в Том, чтобы рождать
космические цивилизации.
Однажды к Аномалии пришли люди. Новой информации стало сколько
угодно. Аномалия все запоминала, никак не проявляя заинтересованности.
Люди не понимали ее, потому что привыкли к мысли: часть меньше целого.
Одна голова хорошо, а две лучше. Чем больше мозг, тем выше интеллект.
Здесь же была противоположная ситуация: Аномалия была совокупностью
разумов, но сама как целое разумом не обладала.
Она родилась заново, когда на нее вдруг обрушился шквал энергии,
когда ударные волны заплясали в ее газообразных недрах, раздирая ее на
части. Аномалия распалась на тысячи сгустков, и в тот же миг каждый из них
ощутил себя. Понял, что живет. Увидел мир и звезды. Начал думать.
Вадим не знал, что произошло потом. Наверное, все было в порядке:
контакт с "дочерьми" Аномалии наладили без помощи гения-специалиста, и его
оставили в покое. И Арсенин вернулся в свой театр, потому что никто не мог
отнять у него то, что, как и способность к контакту во времени, было дано
ему природой - голос.
Вадим ощущал воспоминания Арсенина. Они вспыхивали неожиданно, как
прожектором освещая чужое детство - детство Арсенина. Все, что было
связано с Цесевичем, с уральской школой "Зеленая крона", Арсенин, видимо,
старательно берег в памяти, это были дорогие ему воспоминания. В мыслях
Вадима они возникали окрашенными в яркие радужные тона, будто мультфильм
для детей...
Школа раскинулась огромной дугой в центре лесопарка. Когда-то там
мощно и непоколебимо стояли дремучие леса. Когда-то. Для Андрея это было
все равно что в юрском периоде. На самом деле прошло не более ста лет с
тех пор, как лес вырубили на бумагу. Возникла плешь, по которой гуляли
злые ветры, выдувая верхний незащищенный слой почвы. Об этом вовремя
подумали и засадили плешь саженцами пихты и сосны. Ровными рядами от
горизонта к горизонту. С гравиевыми дорожками, искусственными ручьями и
озерами. Прошли десятилетия, и лесопарк приобрел солидность.
Андрей жил на третьем этаже школьного интерната вместе с вечно что-то
жующим и, несмотря на это, худым, как щепка, Геркой Азимовым. Учились они
у разных преподавателей, но свободное время проводили вдвоем.
- Что ты будешь делать после школы? - спросил Гера в первый вечер
после знакомства, когда они, впустив в комнату запах океана и приглушенный
грохот горного камнепада (Гера любил создавать такие странные комбинации),
повели разговор "за жизнь".
- Не знаю, - признался Андрей. Старик Цесевич успел уже "поработать с
материалом", и собственное будущее отныне представлялось Андрею
непознаваемым.
- А я давно решил, - похвастался Герка. - Мама с папой
инженеры-строители. Я тоже буду. У нас в семье все строители.
- Скучно, - сказал Андрей. - Дед строитель, мать строитель, брат
строитель... Конгресс, а не семья.
- Дурак, - обиделся Герка. - Твои-то кто?
- Папа смотритель на Минском нуль-трансе, а мама рекламирует
скакунков. Фирма "Движение".
- Ну, - поморщился Гера. - Сейчас все или за чем-то присматривают,
чтобы техника не отказала, или что-то рекламируют, чтобы товар не
залежался. А сколько инженеров-строителей?
- А может, у тебя призвание к информатике? - резонно возразил Андрей.
Первый урок Цесевича он усвоил прочно.
Уснули они под утро, но отношений так и не выяснили.
- Строить, конечно, интересно, - сказал Цесевич, когда Андрей
рассказал ему о стычке с Герой, - но интерес еще не определяет призвания.
Интерес - сначала. Потом проверка профессиональной пригодности. Тесты
особенно трудны в престижных и дефицитных профессиях. Уверен ли Гера, что
справится? Нужно тверже отстаивать свои позиции, Андрюша... А теперь давай
заниматься.
Они занимались. Вадим, вспоминая эти занятия, содрогался - он не мог
подобрать иного слова для своих ощущений. Семилетний Андрей, только что
освоивший линейные уравнения, получал задачу, которую нельзя было решить
без дифференцирования. И решал. Вызывал на стереоэкран страницы
программированных пособий, запоминал все нужное для данной задачи,
остального просто не замечал. И к концу урока добирался до дифференциалов.
Больше всего Вадима поражало, что новые знания оседали прочно, из обрывков
складывалась мозаика науки, собранная собственными руками, собственным
мозгом. В семь-то лет.
Самым интересным для Вадима (но не для Андрея) был урок тестов.
Цесевич работал по своей, никем не признаваемой методике: тесты были
неожиданными, начиная от ползания под столами и кончая сложнейшими
упражнениями на реакцию и запоминание.
По вечерам, наигравшись с ребятами в мяч, побегав на стадионе,
побывав у родителей в их домике на Иссык-Куле, Андрей устраивал тестовые
проверки у себя в комнате, испытывая терпение Геры. Азимов учился по
нормальной программе у молодой и энергичной Клавдии Степановны, тесты
Цесевича казались ему непроходимой ерундой, которой можно заниматься в
детском саду. Тесты и самому Андрею нравились все меньше. Не так уж весело
часами чертить на светодоске окружности, причем машина тотчас указывала,
насколько эти окружности отличались от идеальных.
Однажды Цесевич начал урок неожиданным вопросом:
- Андрюша, ты видишь во сне рыцарей? В латах и шлемах.
Рыцарей он не видел. Он вообще редко видел сны.
- Дурно, - сказал Цесевич.
В тот вечер учитель пришел к Андрею, когда по стерео показывали
"Приключения Когоутека в дебрях Регула-2". Цесевич наступил на ящера,
притаившегося среди скал, прошел сквозь самого Когоутека, прищурив глаза
от яркого света лазеров, и махнул Андрею рукой: не обращай внимания,
поговорим потом. Когда пятнадцатая серия похождений храброго космонавта
закончилась, Андрей предложил учителю чаю.
- Нет, спасибо, - сказал Цесевич, - спроси лучше, зачем я пришел.
Понимаешь, Андрей, тесты мы закончили.
- Совсем?!
- М-м... Возможно, совсем. Пойдем-ка погуляем по парку.
Был поздний вечер. Низко стояла луна, и кроны сосен протыкали ее
насквозь. Среди звезд пробирался маленький серпик базового спутника
"Гагарин". Морозище стоял жуткий. Андрей в утепленном костюме и шлеме
чувствовал себя неплохо, но его продирал мороз, когда он смотрел на
учителя. Цесевич был в пиджачке и с непокрытой головой. Борода его висела
сосулькой. "Вот бы так натренироваться", - подумал Андрей.
- Статистики утверждают, - сказал Цесевич, - что один гениальный
человек приходится на два миллиарда обычных. Хорош шанс, а? Между тем,
если дело в чистом везении, гениев должно быть в тысячи раз больше. Ты
можешь сказать, в чем тут дело?
Вопрос был риторическим, и Андрей промолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17