— Нет, не люблю.
— А ведь они очень полезны.
— Как? Рожки?
— Ну да, рожки.
— Чем? Они портят зубы.
— Да, да, зубы портят. У меня раз три зуба выпало, еще в детстве, но не только из-за рожков, а еще оттого, что я орехи грыз. Ты ходил в горы за орехами?
— Нет, а вы?
— Никогда. Но поглядели бы вы только, как лес растет!
И Хаджи Смион, козырнув, дал дорогу турку,
V, Посещение
Хаджи Смион докурил папиросу, кинул взгляд в зеркало, надвинул фес на лоб и вышел из дому. Он отправился в гости к Мирончо, с которым они были старыми приятелями еще по молдавскому житью и даже приходились дальними родственниками, так что Хаджи Смион называет его халоолу1.
Мирончо Хаджи Смион застал Мичо Бейзаде. Гость и хозяин сидели на скамейке в саду. Мирончо был в халате, пестрых туфлях и с знаменитым ночным колпаком на голове, выражавшим философско-эпикурейское мировоззрение его владельца. А именно, по объяснению Мирончо, положение кисточки на этом головном уборе имело равное значение: если она свешивалась назад, это означало: «Свет лжив»; если набок то: «Что пользы грустить», а если вперед. На ЭТОТ раз кисточка говорила: «Свет лжив». И в самом деле, отличаясь весьма беззаботным, веселым характером, Мирончо знать не хотел никого на свете, даже такое влиятельное лицо, как Карагьозоолу. В качестве свадебного распорядителя — а его приглашали на все свадьбы и все пиршества, устраиваемые в «Силистра-йолу»,— он нарочно проводил барабанщиков под окошком чорбаджии, чтобы разозлить его. А в прошлом году на свадьбе Николы Джамджии высыпал полную жаровню горячей золы на голову Цочко-чорбаждии в отместку за какую-то обиду. Цочко-чорбаджия подал на него в суд и пробовал очернить его перед турками как бунтовщика, но ничего не мог поделать, так как Мирончо предъявил русский паспорт. С этого знаменательного дня слава отважного Мирончо возросла; никто больше не смел открыто обидеть его, а Иванчо Йота, не без тайной зависти, говорил?
— Будь у меня такой патент, узнали бы вы Йоту! Я бы тут настоящую республику устроил...
А как чудно Мирончо играл на флейте! Сядет вечером у себя на галерее, начнет в нее дуть, а она запищит под самые небеса, и каждый, кто услышит, сразу скажет;
— Это Мирончо заиграл!
Мирончо — мужчина сорока четырех лет, приятной наружности, певун, холостяк, большой знаток барабанного боя и восточного вопроса.
Хаджи Смион, улыбаясь, тихо подошел к Мироцчо. Тот чистил длинным гусиным пером свою разобранною флейту, рассеянно слушая бая Мичо Бейзаде, чорбаджию и горячего поклонника русских, который с жаром толковал ему что-то, по-видимому, о России, держа в руках газету.
— Доброе утро, сударь мой дорогой,— промолвил Хаджи Смион.
— Милости просим, любезный мой друг. Добро пожаловать.
Этими приветствиями приятели обменялись по-румынски; они обычно разговаривали друг с другом на этом языке.
Мичо Бейзаде подвинулся на скамейке, чтобы дать место Хаджи Смиону, и, ласково кивнув ему, продолжал:
— Скажу я тебе, Мирончо: политика нынешняя, как поглядишь,— верное исполнение пророчества... Я и учителя Калиста спрашивал, да он плохо в этом разбир|ет ся... А вот покойный отец Станчо хорошо объяснял^ Действительно, как я вижу, политика нынешняя клонщ;$я..
Увидев, что речь идет о политике, Хаджи Смион с важ« ным видом перебил бая Мичо:
— Политика, черт бы ее взял, какая теперь? Рот я одно время в Молдове... Тогда действительно политика была... Менчиков1 в пятьдесят втором приехал в Царь град, да султану только два словэ промолвил: да или нет? Тут мы все только сказали, «ах!» И вышло, как по-писаному: начался бой...
1 Имеется в виду Меншиков А. С. (1787—1869) —начальник мор« ского штаба, русский дипломат, главнокомандующий Крымской ер мией в 1854—1855 гг
Бай Мичо кинул на Хаджи Смиона недовольный взгляд, как на человека, вмешивающегося в разговор, не зная, о чем идет речь, и с таинственным видом продолжал:
— Тут дело запутанное... до конца далеко... Видно, Австрия заключила союз с Россией: она мадьяра боится, хоть и поддерживает Турцию. Бейст1 — тонкий диплом мат, и с Горчаковым они заодно. А Франция и Англия шелохнуться не смеют,— пруссак говорит: «Стой!» Как ни толкуй, а политика теперь все запутанней.
— Это правильно,— перебил его Хаджи Смион, снимая башмак.— Взять хоть церковный вопрос: никак не распутывается!.. Столько лет боремся, а вчера я опять Хаджи Атанасия отречься от греческого патриарха уговаривал. Прямо в глаза ему говорю: «Коли ты болгарин, так и будь болгарином, сударь, а коли грек, так...» Разве не правильно? Ведь должен человек за веру свою стоять?
— Ну его к черту, твой церковный вопрос! Поповские ' да монашеские штучки. Ты вот поразмысли над восточным вопросом, подумай-ка над ним! — с сердцем крикнул Мирончо, ожесточенно свинчивая флейту.
— Вот и я как раз хотел сказать: восточный вопрос — это да, а все остальное — чепуха,— вдумчиво подтвердил Хаджи Смион.
Бай Мичо снял очки, спрятал их в футляр и, собираясь уходить, прибавил:
— Попомни мое слово, Мирончо: у тех хэшей, что теперь по Балканам бродят, воеводы — все русские генералы. Ты не верь тому, что в газетах пишут... Как дважды два — четыре, тут русские работают,— в восточном вопросе то есть. Дело подвигается. Пророчество не лжет... «Десятый ийдикт2... И восстанет брань сильная от Севера... и будут кровопролития, и пламень, и бедствия великие по всей земле... и погибнет проклятое племя измаильтянское!3 Горе тебе, о дщерь вавилонская...» Это о Царьграде. А брань сильная — Россия,— важно заметил бай Мичо Бейзаде и встал.
1 Бвйст Фридрих (1809—1886)—австрийский министр иностранных дел (с 1886 г.), вдохновитель реакции, выступавший против славян.
Индикт — период в пятнадцать лет, единица времени, Идмаильтянским племенем называли арабов и турок,
VI. Что сказал ночной колпак?
Мирончо слегка приподнялся, пожал гостю руку и, когда тот ушел, любезно спросил приятеля:
— Какие известия, друг мой?
Этб было сказано уже по-болгарски.
— Важные известия, большие новости,— ответил Хад жи Смион тоже по-болгарски: — Филипп так и рубит «капустные кочаны»1 на Балканах. Думается, мы освободимся. Только сила-то турецкая, а?.. Черт! А тут еще этот, как ты говоришь, дьявольский церковный вопрос все не решается... Поди разберись...
Мирончо выразительно нахмурился и, взмахнув флейтой, воскликнул:
— Ты, Хаджи, помешался на своем церковном вопросе! Я о нем слышать больше не хочу. Филибейским чор-баджиям архиереи понадобились... Свободу, свободу — ты вот что мне подай. И русская сабля это совершит... Прочти «Лесной путник»!2. Ты читал его?
Хаджи Смион немного смутился, но ответил решительным тоном:
— Ну да, ну да, когда-нибудь русские возьмут Царь-град, Бай Минчо прав; и Мартын Задека3 тоже верно говорит: в десятом индикте это будет. Теперь у нас тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год. Сбудется непременно. Русские генералы непобедимы... Только Дунай перейдут, а там... Я ведь все тропы через Балканы знаю — двадцать раз Карнарские горы переходил. Огромное царство — Россия, ужас какое... Куда только не простирается! Расспрашивал я как-то Гёчко о Сибири,— ну просто гтрах берет: не то царство это, не то целая вселенная... Гы верно говоришь.. мне теперь ясно. Ну да, политика,— в ней-то все и дело... Пруссия и Австрия дрались при Садовой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33