в морге, на Екатерининском.
— Он уехал в Ленинград.
— Зачем?
— По делам…
— А поподробней?
— Я не знаю. Я не вникала никогда. Скоро он сам вернется — у него и спросите.
На миловидном лице отчетливо читался страх. Если бы я мог у него спросить…
— И все же? Куда он поехал? К кому?
— Честно — не знаю. Он же в бизнесе крутится.
— Зинаида Андреевна, — сказал Авдеев доброжелательно, — неужели вы с мужем никогда не говорили о его делах? О партнерах?
— Что с Витькой? — вдруг спросила она, переводя взгляд с Авдеева на Климова. — Что-то случилось? — Почему вы так думаете? — натурально удивился следователь. В этот момент он почти ненавидел себя.
Она молчала, теребила кулон на тоненькой золотой цепочке. Выл ветер в печной трубе, за теменью улицы катились крутые ладожские волны. В морге лежала рука человека со следами дактилоскопической краски. В разливухе на Финляндском вокзале пили водку лейтенант Буряк и старшина из ОМОНа. Пусть пьют.
— Так к кому он мог поехать в Ленинград? — спросил Климов.
— Вспомнила, — вдруг сказала она. — Если это так важно… Он вчера вечером по телефону говорил. Так сказал: завтра, сегодня то есть, все эти вопросы обсудит в Питере с евреем.
— Да… А кто этот еврей?
— Не знаю. Скажите — что он натворил?
— Кто? — спросил Климов.
— Мой муж.
— Ничего. Мы проверяем информацию о нелегальной водке. А с кем вчера он по телефону говорил?
— Да с одним тут… — Зинаида махнула рукой.
— И все же?
— С приятелем своим, прапором.
— Прапор — это кличка? — безразлично спросил Климов.
— Нет. Он служит. Прапорщик по званию… пьянь.
— И где же служит этот приятель вашего мужа?
— На военных складах… тут рядом, километров шесть.
Офицеры быстро переглянулись: в цвет! Неужели в цвет? Возможно — в цвет.
На крыльце затопали сапоги — участковый привел понятых.
* * *
Иван Колесник сковырнул пробку с бутылки «Лидского». Белорусское пиво он пил чисто по патриотическим соображениям. Родина, как ни крути! Пробку прапорщик сорвал щелчком большого пальца. Это был его коронный номер. Огромная лапа накрывала поллитровую бутылку почти целиком, толстый ноготь надежно вставал под пробку, палец мощно разгибался. Хлынула пена. Однажды он таким макаром выиграл на пари литр водки… Иван довольно улыбнулся.
Желтая жидкость наполнила не очень чистую кружку до краев, шапка белоснежной пены лежала сверху сугробом… кайф! Иван поднес кружку ко рту. В этот момент затрезвонил телефон внутренней связи. Он покосился на черный старомодный аппарат. А пошли все в дулу! — и сделал первый глоток. Потом запью водочкой, сверху опять пивком и смачно закушу колбаской. От кайф!
А телефон звенел, гребаный пень… придется снять. Служба, конечно, уже закончилась. И то он задержался из-за штормового предупреждения. Уже и майор домой слинял, а он, прапорщик Колесник, несет службу… Если бы Иван знал, что этот звонок вмиг, в одночасье изменит всю его жизнь. Если бы он знал, что кроется за настырным трезвоном черной коробки! Но он еще ничего не знал, спокойно допил пиво, шумно отрыгнул и только тогда снял трубку. Солидно произнес:
— Колесник слушает!
— Ванька, хорошо, что ты на месте, — услышал он знакомый голос прапорщика Карасева, поморщился.
— Хвосты обрубаю, — веско сказал Иван. — Ты еще, блин, мне в натуре червонец должен. Когда, блин, отдашь?
— Подожди ты, — ответил дежурный зло. — Тут такое дело… Прыщ только что звонил. Тобой интересовался.
— И… чего? — насторожился Колесник. Прыщом звали майора Мискина, начальника складов. Всего полчаса назад он уехал домой на служебном УАЗе. Хер ли ему опять нужно?
— Чего? Болт через плечо… Едет сюда. И не один едет.
— А с кем?
— Не знаю, но… — дежурный мялся. Колесник смотрел на стакан с водкой и с сожалением думал о том, что с этим придется повременить. Чего это Прыщу приспичило?
— Ну… чего? — сказал он. — Телись, Геныч.
— По дружбе говорю… Он про тебя спрашивал. Велел, если ты еще здесь, с территории под любым предлогом не выпускать. Они едут…
За этим они едут стояла явная угроза. Колесник был по жизни туповат, кроме водки и баб его по-настоящему ничего не интересовало. Но даже он понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее.
— А кто — они? — спросил он глупо. Ответ уже напрашивался сам собой. Стучал в череп, позвякивал наручниками. Они едут.
— Да не знаю! — почти крикнул Карасев. — Мне вообще строго запрещено тебе говорить. Ты что натворил-то?
— А… ни хера! Все в ажуре.
— Я тебе ничего не говорил, — торопливо сказал дежурный. — Смотри!
Раздались гудки отбоя. Они едут… с территории не выпускать. Неужели Козуля погорел? А?… Во, бля! Что делать-то?
На лбу выступила испарина. Едут. Будут брать. Достаточно проверить склад… Ах, Козуля! Колесник только сейчас заметил, что все еще сжимает в руке телефонную трубку. Костяшки мощной руки побелели. Он вытер испарину с лица, грохнул трубку на аппарат и взял стакан с водкой. Залпом выпил, не ощутив ни вкуса, ни крепости. Вскочил, заходил по крошечному кабинету. Что делать? Что теперь делать-то? Только рвать когти! Сейчас! Немедленно.
Иван легко отодвинул шкаф от стены и вытащил из-под половой доски две гранаты Ф-1. Там было больше, но все не возьмешь. Сунул в карманы бушлата. Самодельный охотничий нож с рукояткой из лосиного рога, в кожаных ножнах, положил во внутренний карман. Так, что еще? Дома лежат деньги. Но туда уже нельзя. Колеснику показалось, что у ворот склада засигналила машина. Приехали, гады! Вот хрен вам! Я не Козуля, я уйду… Он надел бушлат. Шестисотграммовые рубчатые тела лимонок оттягивали карманы. Ништо, своя ноша не тянет! Он погасил свет и вышел из кабинета. В длинном пустом коридоре горела одна-единственная голая лампа. Колесник пошел к выходу. А, блин, водка осталась! Он метнулся назад, не включая света нашел под столом початую бутылку «Пятизвездной», выскочил обратно. Через пять минут прапорщик Иван Колесник покинул территорию строго охраняемого артсклада через самую обычную дыру в заборе. Спустя еще четыре с половиной минуты в пустой кабинетик без стука решительно вошли майор Ветров, капитан Реутов и начальник склада майор Мискин. Поздно!
На столе, покрытом грязноватым ватманом, лежала нарезанная вареная колбаса, хлеб, стояла пивная кружка с остатками пива и пустой граненый стакан. Армейский натюрморт!
* * *
Обыск в доме Козлова шел почти три часа. Четырехлетняя Оля давно спала. Зинаида отрешенно сидела на кухне. Она уже знала, что у нее нет мужа. Ей никто ничего не сказал, но она поняла. Витька был сволочь, конечно… а теперь его нет. И отца у Ольги нет. И — неизвестность впереди. И страх.
Обыск — мерзкая процедура. И для тех, у кого ищут, и для тех, кто ищет. Хочешь ты или не хочешь, но влезаешь в чужую жизнь. Глубоко влезаешь. Так глубоко, как только сможешь. Это обязательное условие. Ты делаешь то, что по общепринятым меркам совершенно неприлично. Копаешься в чужих вещах, в чужом белье… Эта твоя работа. Ты выбрал ее сам. Терпи.
Тот самый обыватель, который возмущается неэффективностью работы правоохранителей, сталкиваясь с оперативно-розыскной реальностью, брезгливо кривит лицо: фу! Полицейские штучки. И смотрит в спину презрительно: ищейки, козлы, менты, фашисты. А на просьбу помочь гордо ответит: я не стукач!
Обыск шел третий час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99