на Исабель обратил внимание только Луис, которому она и сообщила:
— Он в кабинете Нене.
Сообщила и поглядела на Нене, который раздраженно передернул плечами, и на Рему, так осторожно дотрагивавшуюся пальцем до раковинок, что сам ее палец напоминал улитку. Потом Рема встала и пошла за сахаром, а Исабель последовала за ней, чтобы поболтать, и они вернулись из кухни, над чем-то смеясь. Луису хотелось покурить, и он послал Нино в кабинет за сигаретами; Исабель предложила побежать наперегонки, и они вместе выскочили из комнаты. Победил Нино, и когда они, толкая друг друга, мчались обратно, то чуть не налетели на Нене, который шел с газетой в библиотеку, ворчливо сетуя на то, что в кабинет сейчас нельзя. Исабель принялась рассматривать улиток, и Луис, ожидавший, что она, как обычно, зажжет ему спичку, обратил внимание на ее отсутствующий вид, она пристально наблюдала за улитками, которые понемногу начинали выглядывать из своих домиков и шевелиться, а потом вдруг метнула взгляд на Рему, всего один, быстрый как молния, и опять увлеклась улитками, увлеклась настолько, что, услышав первый вопль Нене, даже не шелохнулась; все уже ринулись в коридор, а она по-прежнему стояла над ракушками, словно не слыша, как опять сдавленно кричит Нене, а Луис ломится в библиотеку, как вбегает с собаками дон Роберто, как стоны Нене перемежаются собачьим лаем, а Луис повторяет:
— Но ведь он был в кабинете! Она сказала, что он в кабинете!
Словно не слыша ничего этого, Исабель наклонилась над изящными ракушками, напоминавшими пальцы, может быть даже пальцы Ремы… пальцы или руки, которые трогали ее за плечо, заставляли поднять голову, чтобы посмотреть в глаза… А потом был взгляд, растянувшийся на целую вечность и прерванный лишь яростным плачем, лицо, уткнувшееся в подол Реминого платья, сумбурная радость и руки, гладившие Исабель по волосам, успокоительно-мягкое пожатие пальцев и шепот на ухо, этакий невнятный лепет, в котором, похоже, звучали благодарность и скрытое одобрение.
[Пер. Т.Шишовой]
Из книги
«Конец игры»
Бесконечность сада
Читать эту книгу он начал несколько дней назад. Срочные дела заставили прервать чтение, и книгу он вновь открыл уже в поезде, возвращаясь домой — в усадьбу; мало-помалу его увлекли сюжет и герои романа. Вечером, написав письмо своему поверенному и обсудив с управляющим хозяйственные дела, он в третий раз раскрыл книгу — в тишине кабинета, окнами выходившего на дубовую аллею. Удобно устроившись в любимом кресле, спиной к двери — чтобы не возникло и мысли о чьем-либо визите, — время от времени поглаживая левой рукой зеленый бархат подлокотника, он погрузился в чтение последних глав. Он хорошо помнил имена героев и фабулу; мир книги захватил его тотчас же. Ему доставляло наслаждение — едва ли не извращенное — с каждой строкой все больше отдаляться от окружающей действительности и вместе с тем ощущать, что голова покоится на бархате высокой спинки, а сигареты, в нужную минуту, — всегда здесь, под рукой, и за окнами, под кроной дубов, струится вечерний воздух. От страницы к странице детективное развитие событий, ведущих к убийству, все более овладевало его вниманием, герои сделались зримыми, живыми, и он стал свидетелем их последней встречи в горной хижине. Первой в хижину проскользнула женщина, вскоре вошел любовник, на его лице — свежая царапина от ветки. Женщина с наслаждением, покрывая лицо поцелуями, стала слизывать кровь, но мужчина отстранялся от ее ласки, он пришел не за тем, чтобы предаваться утехам тайной любви, хотя здесь, в мире сухих листьев и паутины тропок, они были в безопасности. На его груди, под рубашкой — нож; в груди — жажда свободы. Прерывистый диалог змеей тянулся от строки к строке, и ощущалось: все давно уже решено. Даже поцелуи женщины, ласкавшей тело любовника, словно бы желавшей задержать его и отговорить, заставляли с омерзением вспомнить о теле другого, кого предстояло убить. Не было забыто ничто: алиби, случайности, возможные оплошности. Начиная с этой минуты, каждое мгновение наполнялось своим особым смыслом. Они еще раз детально обговорили весь бесчеловечный план, женщина отвлекалась только на то, чтобы слегка погладить щеку любовника. Уже смеркалось.
Уже не глядя друг на друга, крепко-накрепко связанные предстоящим, они расстались возле хижины. Женщине надлежало уйти по тропе в северную сторону. Он пошел по тропинке на юг и, обернувшись на мгновение, увидал: женщина убегает и волосы ее развеваются. Он побежал тоже, укрываясь за деревьями и оградами, пока в сиреневом мороке сумерек не увидал аллею, ведущую к дому. Собаки не должны были лаять, и они в самом деле не лаяли. Управляющий должен был в эту пору отсутствовать, и он отсутствовал. Мужчина поднялся на невысокое крыльцо и вошел в дом. Сквозь кровь, стучавшую в ушах, он все время слышал слова женщины: сначала — голубая гостиная, затем — галерея и лестница, покрытая ковром. Наверху — две двери. В первой комнате — никого, во второй — никого тоже. Наконец дверь кабинета и — нож в руке, свет, льющийся из окон, высокая спинка кресла, обитого зеленым бархатом, голова человека, читающего в кресле детективный роман.
[Пер. В.Андреева]
Заколоченная дверь
Отель «Сервантес» понравился ему тем, чем не понравился бы многим, — полумраком, тишиной, пустотой. Случайный попутчик на пароходе похвалил этот отель и сказал, что он — в центре; и вот уже в Монтевидео Петроне взял номер с ванной, выходивший прямо в холл второго этажа. Взглянув на доску с ключами, он понял, что отель почти пустой. К каждому ключу был прикреплен большой медный номер, чтобы постояльцы не клали их в карман.
Лифт останавливался в холле, у журнального киоска и списка телефонов, за несколько шагов от его двери. Вода шла горячая, чуть ли не кипяток, и это хоть немного искупало духоту и полумглу. Маленькое окошко выходило на крышу соседнего кино, по которой иногда прогуливался голубь. В ванной было свежей, окно побольше, но и там взгляд упирался в стену, а кусочек неба над ней казался неуместным. Мебель ему понравилась — много ящиков, полок и, что особенно редко, много вешалок.
Управляющий — высокий, тощий, лысый — носил очки в золотой оправе и, как все уругвайцы, говорил громко и звонко. Он сказал, что на втором этаже очень тихо, занят только один номер, соседний, и обитательница его поздно возвращается со службы. На другой день Петроне столкнулся с ней в лифте, он узнал ее по номерку, который она держала в руке, словно огромную монету. Портье взял ключи у них обоих, повесил на доску, а с женщиной поговорил о письмах. Петроне успел заметить, что она еще молода, невзрачна и плохо одета, как все здешние женщины.
Он рассчитал, что контракт с поставщиками мозаики займет примерно неделю. Под вечер он разносил вещи, разложил бумаги, принял ванну и пошел побродить, а потом отправился в контору. До самой ночи велись переговоры, скрашенные легкой выпивкой в кафе и ужином в частном доме. В отель его привезли во втором часу. Он устал и заснул сразу. Проснулся он в девять и в те первые минуты, когда еще не ушли ночные сны, подумал, что в середине ночи его потревожил детский плач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
— Он в кабинете Нене.
Сообщила и поглядела на Нене, который раздраженно передернул плечами, и на Рему, так осторожно дотрагивавшуюся пальцем до раковинок, что сам ее палец напоминал улитку. Потом Рема встала и пошла за сахаром, а Исабель последовала за ней, чтобы поболтать, и они вернулись из кухни, над чем-то смеясь. Луису хотелось покурить, и он послал Нино в кабинет за сигаретами; Исабель предложила побежать наперегонки, и они вместе выскочили из комнаты. Победил Нино, и когда они, толкая друг друга, мчались обратно, то чуть не налетели на Нене, который шел с газетой в библиотеку, ворчливо сетуя на то, что в кабинет сейчас нельзя. Исабель принялась рассматривать улиток, и Луис, ожидавший, что она, как обычно, зажжет ему спичку, обратил внимание на ее отсутствующий вид, она пристально наблюдала за улитками, которые понемногу начинали выглядывать из своих домиков и шевелиться, а потом вдруг метнула взгляд на Рему, всего один, быстрый как молния, и опять увлеклась улитками, увлеклась настолько, что, услышав первый вопль Нене, даже не шелохнулась; все уже ринулись в коридор, а она по-прежнему стояла над ракушками, словно не слыша, как опять сдавленно кричит Нене, а Луис ломится в библиотеку, как вбегает с собаками дон Роберто, как стоны Нене перемежаются собачьим лаем, а Луис повторяет:
— Но ведь он был в кабинете! Она сказала, что он в кабинете!
Словно не слыша ничего этого, Исабель наклонилась над изящными ракушками, напоминавшими пальцы, может быть даже пальцы Ремы… пальцы или руки, которые трогали ее за плечо, заставляли поднять голову, чтобы посмотреть в глаза… А потом был взгляд, растянувшийся на целую вечность и прерванный лишь яростным плачем, лицо, уткнувшееся в подол Реминого платья, сумбурная радость и руки, гладившие Исабель по волосам, успокоительно-мягкое пожатие пальцев и шепот на ухо, этакий невнятный лепет, в котором, похоже, звучали благодарность и скрытое одобрение.
[Пер. Т.Шишовой]
Из книги
«Конец игры»
Бесконечность сада
Читать эту книгу он начал несколько дней назад. Срочные дела заставили прервать чтение, и книгу он вновь открыл уже в поезде, возвращаясь домой — в усадьбу; мало-помалу его увлекли сюжет и герои романа. Вечером, написав письмо своему поверенному и обсудив с управляющим хозяйственные дела, он в третий раз раскрыл книгу — в тишине кабинета, окнами выходившего на дубовую аллею. Удобно устроившись в любимом кресле, спиной к двери — чтобы не возникло и мысли о чьем-либо визите, — время от времени поглаживая левой рукой зеленый бархат подлокотника, он погрузился в чтение последних глав. Он хорошо помнил имена героев и фабулу; мир книги захватил его тотчас же. Ему доставляло наслаждение — едва ли не извращенное — с каждой строкой все больше отдаляться от окружающей действительности и вместе с тем ощущать, что голова покоится на бархате высокой спинки, а сигареты, в нужную минуту, — всегда здесь, под рукой, и за окнами, под кроной дубов, струится вечерний воздух. От страницы к странице детективное развитие событий, ведущих к убийству, все более овладевало его вниманием, герои сделались зримыми, живыми, и он стал свидетелем их последней встречи в горной хижине. Первой в хижину проскользнула женщина, вскоре вошел любовник, на его лице — свежая царапина от ветки. Женщина с наслаждением, покрывая лицо поцелуями, стала слизывать кровь, но мужчина отстранялся от ее ласки, он пришел не за тем, чтобы предаваться утехам тайной любви, хотя здесь, в мире сухих листьев и паутины тропок, они были в безопасности. На его груди, под рубашкой — нож; в груди — жажда свободы. Прерывистый диалог змеей тянулся от строки к строке, и ощущалось: все давно уже решено. Даже поцелуи женщины, ласкавшей тело любовника, словно бы желавшей задержать его и отговорить, заставляли с омерзением вспомнить о теле другого, кого предстояло убить. Не было забыто ничто: алиби, случайности, возможные оплошности. Начиная с этой минуты, каждое мгновение наполнялось своим особым смыслом. Они еще раз детально обговорили весь бесчеловечный план, женщина отвлекалась только на то, чтобы слегка погладить щеку любовника. Уже смеркалось.
Уже не глядя друг на друга, крепко-накрепко связанные предстоящим, они расстались возле хижины. Женщине надлежало уйти по тропе в северную сторону. Он пошел по тропинке на юг и, обернувшись на мгновение, увидал: женщина убегает и волосы ее развеваются. Он побежал тоже, укрываясь за деревьями и оградами, пока в сиреневом мороке сумерек не увидал аллею, ведущую к дому. Собаки не должны были лаять, и они в самом деле не лаяли. Управляющий должен был в эту пору отсутствовать, и он отсутствовал. Мужчина поднялся на невысокое крыльцо и вошел в дом. Сквозь кровь, стучавшую в ушах, он все время слышал слова женщины: сначала — голубая гостиная, затем — галерея и лестница, покрытая ковром. Наверху — две двери. В первой комнате — никого, во второй — никого тоже. Наконец дверь кабинета и — нож в руке, свет, льющийся из окон, высокая спинка кресла, обитого зеленым бархатом, голова человека, читающего в кресле детективный роман.
[Пер. В.Андреева]
Заколоченная дверь
Отель «Сервантес» понравился ему тем, чем не понравился бы многим, — полумраком, тишиной, пустотой. Случайный попутчик на пароходе похвалил этот отель и сказал, что он — в центре; и вот уже в Монтевидео Петроне взял номер с ванной, выходивший прямо в холл второго этажа. Взглянув на доску с ключами, он понял, что отель почти пустой. К каждому ключу был прикреплен большой медный номер, чтобы постояльцы не клали их в карман.
Лифт останавливался в холле, у журнального киоска и списка телефонов, за несколько шагов от его двери. Вода шла горячая, чуть ли не кипяток, и это хоть немного искупало духоту и полумглу. Маленькое окошко выходило на крышу соседнего кино, по которой иногда прогуливался голубь. В ванной было свежей, окно побольше, но и там взгляд упирался в стену, а кусочек неба над ней казался неуместным. Мебель ему понравилась — много ящиков, полок и, что особенно редко, много вешалок.
Управляющий — высокий, тощий, лысый — носил очки в золотой оправе и, как все уругвайцы, говорил громко и звонко. Он сказал, что на втором этаже очень тихо, занят только один номер, соседний, и обитательница его поздно возвращается со службы. На другой день Петроне столкнулся с ней в лифте, он узнал ее по номерку, который она держала в руке, словно огромную монету. Портье взял ключи у них обоих, повесил на доску, а с женщиной поговорил о письмах. Петроне успел заметить, что она еще молода, невзрачна и плохо одета, как все здешние женщины.
Он рассчитал, что контракт с поставщиками мозаики займет примерно неделю. Под вечер он разносил вещи, разложил бумаги, принял ванну и пошел побродить, а потом отправился в контору. До самой ночи велись переговоры, скрашенные легкой выпивкой в кафе и ужином в частном доме. В отель его привезли во втором часу. Он устал и заснул сразу. Проснулся он в девять и в те первые минуты, когда еще не ушли ночные сны, подумал, что в середине ночи его потревожил детский плач.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186