Мы могли допустить, что организм распознал обман и не воздействовал на мочеотделительную систему и не усилил ее деятельности, но почему она упала? Результаты порядком нас удивили, и мы стали доискиваться причин.
В дальнейшем мы узнали, что заторможенность почек после мнимого питья держится не более часа. Затем наступает перемена: недавнее торможение сменяется возбуждением – обильным отделением мочи. Не странно ли? Мнимое питье, не обогащающее организм ни каплей влаги, изменяет соотношение воды в крови и в тканях, вначале задерживая, а потом возбуждая деятельность почек. Какие импульсы вызывают эти перемены?
Допустим, что эти раздражения образуются на пути следования воды: в слизистой оболочке рта, в мягком нёбе, в пищеводе. В таком случае, исключив эти нервные влияния, опыты с мнимым питьем, вероятно, дадут другие результаты. Так мы и сделали: воду стали вводить незаметно для собаки в фистулу и тотчас выпускать наружу. Напрасно мы ждали других результатов: все оставалось так же, как если бы жидкость проходила через пищевод. Начиная от полости рта до желудка включительно ответ организма на мнимое питье был одинаковый.
Утоление жажды, пришли мы к заключению, ведет в первую очередь к насыщению тканей водой. Уже первый глоток как бы подготовляет организм к предстоящему поступлению воды. Движение ее из полости рта по пищеводу сопровождается сигналами, которые приводят к перемещению влаги из кровеносного русла во внутренние органы и ткани. На наших глазах мнимое питье пускало этот механизм, и поступление жидкости к почкам сокращалось. Понадобится час, прежде чем их деятельность станет нормальной…
– Не знаю, как вы отнесетесь к нашим работам, – не без волнения произнес Слоним, – нам они стоили больших трудов.
Быков некоторое время подумал и сказал:
– Продолжайте, я вас слушаю.
– Что еще вам сказать? Мы не оставались в стороне от интересов страны, в которой жили и трудились. Участвовали в общественной жизни. Бывали на стройке Большого Чуйского канала, днем работали заступом, а вечерами читали киргизам лекции, рассказывали им о влиянии климата их страны на организм человека, о наших физиологических работах. Это была благодарная аудитория, и мы поныне вспоминаем о ней с удовольствием… Я не могу не признаться, Константин Михайлович, – закончил Слоним, – что в настоящее время ничто для меня так не устарело, как мои диссертации – кандидатская и докторская. Я очень далек от тех положений, которые приведены в них…
Таков был разговор, который затянулся на двое суток. Ученый внимательно выслушал признание сотрудника и сказал:
– Вы неплохо усвоили историю приспособления физиологической функции и роль коры полушарий в этих, процессах. Я бы этот раздел назвал интеграцией… Вы крепко угодили в круг павловских идей, и со временными связями вам уже не расстаться.
Он оглядел худощавую фигуру Слонима, его бледное лицо, которого не коснулось знойное солнце Киргизии, и сочувственно добавил:
– Пустыня и горы вам действительно пригодились, но вы порядком, я вижу, себя извели. «Природа не храм, а мастерская, – говорил наш Тургенев, – и человек в ней работник».
Участливый тон растрогал молодого исследователя, он промолчал, но его выразительная мимика ответила ученому тем же: «И вы не бог весть как счастливо отделались от болезни…»
– Согласны вы послушаться моего совета? – спросил Быков.
– Разумеется, – с готовностью ответил ассистент.
– Так вот, надевайте погоны и вступайте во флот. Я договорюсь, чтобы вас определили на морскую службу. Военно-Морскому Флоту нужны физиологи. Все мы служим, пора и вам исполнить свой долг.
Ничего нового в этом предложении не было. Все встречи с Быковым завершались советом, настоятельной просьбой или приказом переехать в Ленинград. Однако было бы безумием оставить Среднюю Азию, институт и помощников, расстаться с Киргизией, в которой так много сделано и не меньше предстоит завершить. Что будет с его опытами над овцами, сусликами и ежами?
– Я не могу согласиться… В Ленинграде мне, право, нечего делать… Я охотно перееду в другой раз. Войдите в мое положение…
Быков движением руки остановил помощника и с усмешкой сказал:
– Впрочем, уступаю, устраивайтесь где хотите. Этого можно было от вас ожидать, очень я вам нужен. Устраивайтесь, не тратьте со мной попусту время. Вы уже профессор, обойдетесь и без меня.
Спор был долгий, упорный и завершился примирением – Слоним согласился оставить город Фрунзе и перейти в Военно-Морскую медицинскую академию.
Мрачные размышления Слонима
Кто-то сказал, что физиология – наука неспокойная. Она волнует сердца исследователя тревогой и нередко отказывает ему в праве утешиться успехом. В нее, как в девственный лес, легко углубиться и так же легко сбиться с пути. Слоним узнал это на собственном опыте. Он вник в сущность явлений, сменяющих друг друга во время еды, отделил врожденное от приобретенного и мог бы свой труд считать завершенным. Чего еще желать? Опыты, проверенные множество раз, подтверждались. Все, казалось, обстояло превосходно, а исследователь находил причины считать удачу неполной и даже сомнительной. «Нет ничего проще, – рассуждал он, – как грубо рассечь жизненно сложное явление и связать каждую из частей с определенным понятием. Где гарантия, что, отделяя приобретенное от наследственного, разрез пришелся к месту и не была задета соседняя ткань?»
Слонима поразила болезнь, одинаково прилипчивая к отважным талантам и посредственностям. Ему померещились пагубные отклонения в пройденном пути и жестокий тупик впереди. Эта мысль его ослепила. С упрямством человека, одержимого верой в свою мечту, он обратил испытания в источник раздумья и самоосуждения. В том, что случилось, виноват он один. С собой надо быть правдивым. Куда делась его решимость обратить природу в физиологическую лабораторию, покончить раз навсегда с искусственной средой, населенной звериными выродками? Чем его опыты оригинальней, а методика лучше других? Те же кролики в клетках, зверьки в противоестественных камерах, под стеклянным колпаком. Газообмен изучается в состоянии покоя, в состоянии, неестественном для организма. Он хотел сочетать биологию с физиологией, как Быков соединил физиологию с химией, – почему не осуществились его, Слонима, мечты?
Тот не мудрец, у кого не хватает мудрости пересилить себя. Сколько исследователей были отмечены незабываемой удачей потому, что они сохранили нерушимую верность великой лаборатории земли! Путешествие на корабле «Бить» – пять лет общения с природой – открыли Дарвину дорогу к бессмертию; полвека изучения природы растения, исследование ее в естественной среде покрыли имя Мичурина неувядаемой славой. Надо быть верным себе и своим склонностям, нельзя проследовать в будущее, отрешившись от самого себя.
Оценка прошлого никогда не бывает беспристрастной; она зависит не столько от того, каким в действительности было «вчера», сколько от того, как выглядит наше «сегодня». Счастливое, оно затмевает минувшее, несчастное – озаряется его сиянием. Так между светом и тенью колеблются наши чувства.
Перемену в душевном состоянии Слонима заметили в лаборатории: нельзя было этого не заметить. Он перестал заниматься делами, словно они не касались его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
В дальнейшем мы узнали, что заторможенность почек после мнимого питья держится не более часа. Затем наступает перемена: недавнее торможение сменяется возбуждением – обильным отделением мочи. Не странно ли? Мнимое питье, не обогащающее организм ни каплей влаги, изменяет соотношение воды в крови и в тканях, вначале задерживая, а потом возбуждая деятельность почек. Какие импульсы вызывают эти перемены?
Допустим, что эти раздражения образуются на пути следования воды: в слизистой оболочке рта, в мягком нёбе, в пищеводе. В таком случае, исключив эти нервные влияния, опыты с мнимым питьем, вероятно, дадут другие результаты. Так мы и сделали: воду стали вводить незаметно для собаки в фистулу и тотчас выпускать наружу. Напрасно мы ждали других результатов: все оставалось так же, как если бы жидкость проходила через пищевод. Начиная от полости рта до желудка включительно ответ организма на мнимое питье был одинаковый.
Утоление жажды, пришли мы к заключению, ведет в первую очередь к насыщению тканей водой. Уже первый глоток как бы подготовляет организм к предстоящему поступлению воды. Движение ее из полости рта по пищеводу сопровождается сигналами, которые приводят к перемещению влаги из кровеносного русла во внутренние органы и ткани. На наших глазах мнимое питье пускало этот механизм, и поступление жидкости к почкам сокращалось. Понадобится час, прежде чем их деятельность станет нормальной…
– Не знаю, как вы отнесетесь к нашим работам, – не без волнения произнес Слоним, – нам они стоили больших трудов.
Быков некоторое время подумал и сказал:
– Продолжайте, я вас слушаю.
– Что еще вам сказать? Мы не оставались в стороне от интересов страны, в которой жили и трудились. Участвовали в общественной жизни. Бывали на стройке Большого Чуйского канала, днем работали заступом, а вечерами читали киргизам лекции, рассказывали им о влиянии климата их страны на организм человека, о наших физиологических работах. Это была благодарная аудитория, и мы поныне вспоминаем о ней с удовольствием… Я не могу не признаться, Константин Михайлович, – закончил Слоним, – что в настоящее время ничто для меня так не устарело, как мои диссертации – кандидатская и докторская. Я очень далек от тех положений, которые приведены в них…
Таков был разговор, который затянулся на двое суток. Ученый внимательно выслушал признание сотрудника и сказал:
– Вы неплохо усвоили историю приспособления физиологической функции и роль коры полушарий в этих, процессах. Я бы этот раздел назвал интеграцией… Вы крепко угодили в круг павловских идей, и со временными связями вам уже не расстаться.
Он оглядел худощавую фигуру Слонима, его бледное лицо, которого не коснулось знойное солнце Киргизии, и сочувственно добавил:
– Пустыня и горы вам действительно пригодились, но вы порядком, я вижу, себя извели. «Природа не храм, а мастерская, – говорил наш Тургенев, – и человек в ней работник».
Участливый тон растрогал молодого исследователя, он промолчал, но его выразительная мимика ответила ученому тем же: «И вы не бог весть как счастливо отделались от болезни…»
– Согласны вы послушаться моего совета? – спросил Быков.
– Разумеется, – с готовностью ответил ассистент.
– Так вот, надевайте погоны и вступайте во флот. Я договорюсь, чтобы вас определили на морскую службу. Военно-Морскому Флоту нужны физиологи. Все мы служим, пора и вам исполнить свой долг.
Ничего нового в этом предложении не было. Все встречи с Быковым завершались советом, настоятельной просьбой или приказом переехать в Ленинград. Однако было бы безумием оставить Среднюю Азию, институт и помощников, расстаться с Киргизией, в которой так много сделано и не меньше предстоит завершить. Что будет с его опытами над овцами, сусликами и ежами?
– Я не могу согласиться… В Ленинграде мне, право, нечего делать… Я охотно перееду в другой раз. Войдите в мое положение…
Быков движением руки остановил помощника и с усмешкой сказал:
– Впрочем, уступаю, устраивайтесь где хотите. Этого можно было от вас ожидать, очень я вам нужен. Устраивайтесь, не тратьте со мной попусту время. Вы уже профессор, обойдетесь и без меня.
Спор был долгий, упорный и завершился примирением – Слоним согласился оставить город Фрунзе и перейти в Военно-Морскую медицинскую академию.
Мрачные размышления Слонима
Кто-то сказал, что физиология – наука неспокойная. Она волнует сердца исследователя тревогой и нередко отказывает ему в праве утешиться успехом. В нее, как в девственный лес, легко углубиться и так же легко сбиться с пути. Слоним узнал это на собственном опыте. Он вник в сущность явлений, сменяющих друг друга во время еды, отделил врожденное от приобретенного и мог бы свой труд считать завершенным. Чего еще желать? Опыты, проверенные множество раз, подтверждались. Все, казалось, обстояло превосходно, а исследователь находил причины считать удачу неполной и даже сомнительной. «Нет ничего проще, – рассуждал он, – как грубо рассечь жизненно сложное явление и связать каждую из частей с определенным понятием. Где гарантия, что, отделяя приобретенное от наследственного, разрез пришелся к месту и не была задета соседняя ткань?»
Слонима поразила болезнь, одинаково прилипчивая к отважным талантам и посредственностям. Ему померещились пагубные отклонения в пройденном пути и жестокий тупик впереди. Эта мысль его ослепила. С упрямством человека, одержимого верой в свою мечту, он обратил испытания в источник раздумья и самоосуждения. В том, что случилось, виноват он один. С собой надо быть правдивым. Куда делась его решимость обратить природу в физиологическую лабораторию, покончить раз навсегда с искусственной средой, населенной звериными выродками? Чем его опыты оригинальней, а методика лучше других? Те же кролики в клетках, зверьки в противоестественных камерах, под стеклянным колпаком. Газообмен изучается в состоянии покоя, в состоянии, неестественном для организма. Он хотел сочетать биологию с физиологией, как Быков соединил физиологию с химией, – почему не осуществились его, Слонима, мечты?
Тот не мудрец, у кого не хватает мудрости пересилить себя. Сколько исследователей были отмечены незабываемой удачей потому, что они сохранили нерушимую верность великой лаборатории земли! Путешествие на корабле «Бить» – пять лет общения с природой – открыли Дарвину дорогу к бессмертию; полвека изучения природы растения, исследование ее в естественной среде покрыли имя Мичурина неувядаемой славой. Надо быть верным себе и своим склонностям, нельзя проследовать в будущее, отрешившись от самого себя.
Оценка прошлого никогда не бывает беспристрастной; она зависит не столько от того, каким в действительности было «вчера», сколько от того, как выглядит наше «сегодня». Счастливое, оно затмевает минувшее, несчастное – озаряется его сиянием. Так между светом и тенью колеблются наши чувства.
Перемену в душевном состоянии Слонима заметили в лаборатории: нельзя было этого не заметить. Он перестал заниматься делами, словно они не касались его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125