Физиолог, таким образом, располагает нормальным организмом с естественным откликом на воздействие извне. Над испытуемым не приходится чинить насилия, он не страдает от вмешательства хирурга. Нравилось Быкову, что вместо звонков и метронома помощник прибегает к слову – естественному раздражителю для человека. Смущало немного внешнее сходство с методами работы психологов.
– Не злоупотребляете ли вы словесным раздражителем? – спросил ученый. – Все это, мой друг, от чужой школы…
– Совершенно верно, – не возражал Пшоник, – но я над словом утвердил физиологический контроль: человек собственной кровью свидетельствует о своем состоянии, – закончил он шуткой.
– Ваш контроль может быть недостаточен, – серьезно продолжал Быков. – Произнесенное слово, возможно, имеет добавочное влияние на нас. Не получилась бы у вас субъективная кадриль… Я бы вместо плетисмографа придумал что-нибудь другое.
Предложение ученого не имело успеха.
– Это совершенно невозможно, – последовал непоколебимый ответ, – все способы исследования, включая подсчет отделяемой слюны, несовершенны. Они свидетельствуют о начальном состоянии и конечном результате – о раздражении, возбуждении или торможении – и ничего о том, как развиваются эти явления в организме. Я хочу видеть, как одно нервное состояние переходит в другое, развертывается, чтобы дойти до своего предела или внезапно оборваться…
Какая методика даст мне возможность заявить испытуемой: «Что с вами, мой друг, вы говорите что-то несусветное вашими сосудами» – и услышать искреннее признание: «Ах, вы не знаете, я всю ночь не спала, у меня ребенок хворает».
Уверенный в себе и в своих средствах исследования, Пшоник пустился в поиски границ между истинным и кажущимся.
Методику опытов не изменили: те же испытуемые и аппарат, чувствительный к колебаниям кровяного тока; устные свидетельства человека, с одной стороны, и контрольная запись – с другой.
На тыльную сторону руки испытуемого наложили пластинку, нагретую до шестидесяти трех градусов. Сосуды, обычно расширяющиеся от тепла, на болевое ощущение ответили сокращением. Другая пластинка, нагретая лишь до сорока градусов и приложенная к внутренней части предплечья, сосуды расширяла.
Кожу руки, таким образом, подвергали испытаниям в двух различных местах, вызывая в одном ощущение боли, а в другом – тепла. Однажды экспериментатор произвел перемену: он перенес горячую пластинку на внутреннюю сторону предплечья, а теплую – на тыльную сторону руки. Надо было ожидать, что наступит перемена в состоянии сосудов и в ощущениях людей. Ничего подобного не случилось: испытуемые не почувствовали разницы. Теплая пластинка жгла им руки, а накаленная вызывала ощущение тепла. Плетисмограф подтверждал, что нагретая до шестидесяти трех градусов пластинка действует, как теплая, расширяя просветы капилляров, а теплая, как болевая, – сокращает их.
Что бы это значило? Как эту непоследовательность объяснить? Неужели пластинки образовали с кожным участком через кору головного мозга временную связь и их наложение вызывает заранее готовый ответ?
Пшоник повторил этот опыт на других испытуемых, сопровождая наложение горячей пластинки звонком, а теплой – миганием электрической лампы. После нескольких таких сочетаний звон действовал на сосуды, как острая боль, а мигание света – как тепло.
– Что вы чувствуете сейчас? – спрашивал исследователь, когда звучал колокольчик.
– Вы причиняете мне боль, – отвечал испытуемый, – пластинка жжет мне руку.
В тот момент к нему никто не прикасался.
То же самое повторялось, когда вместо звонка следовало предупреждение «даю боль». Аппарат подтверждал, что человек ее ощущает.
Когда ассистент доложил результаты Быкову, тот немного подумал и спросил:
– Что вы теперь намерены делать?
– Мы доказали, что воображаемые страдания ничем не уступают действительным. Попытаемся решить, – продолжал Пшоник, – способны ли импульсы, вызывающие эту кажущуюся боль, подавить всякое реальное ощущение.
– Вы хотите сказать, – заметил ученый, – что Джордано Бруно не знал страданий на костре.
– Да, – ответил помощник, – то же самое относится и к Тарасу Бульбе. Помните, как он на костре напутствовал казаков: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»
Быков улыбнулся. Сверкающий взор Пшоника как бы говорил: «Уж это одно подтверждает мою теорию».
– Но Тарас Бульба в некотором роде литературный тип, – недоумевал ученый, – образ, созданный фантазией художника.
Сомнения учителя нисколько не смутили ученика.
– Я имел в виду не Тараса, а Гоголя. За сто лет до нас он высказал мысль, что глубокая вера в идею способна парализовать всякое страдание. Не хотите примера из литературы, приведу вам исторический факт. В ходе своих работ Иван Михайлович Сеченов прибегнул к следующему опыту. Он опустил в крепкий раствор серной кислоты свою руку и понуждал себя усилием воли не отдергивать ее. Стиснув зубы и задерживая при этом дыхание, он некоторое время продолжал оставаться в таком положении, пока не убедился, что ощущение боли исчезает… Мы пойдем дальше и, возможно, докажем, что большие полушария могут мнимое обращать в действительное, усиливать и ослаблять реальную боль.
Быков давно уже убедился, что его помощник умеет долго вынашивать свои идеи и ничего, кроме них, не видеть.
– Мне кажется, что вы усвоили серьезную истину, – поощрительно сказал ученый: – лучше собственным путем углубляться во мрак неведомых глубин, чем тянуться к чужому свету. Действуйте смело, вы на верном пути.
Удивительно просто справился с задачей неутомимый экспериментатор. Каждый раз, когда на тыльную сторону руки испытуемого накладывали пластинку, нагретую до шестидесяти трех градусов, звучал вестник страдания – звонок. Так длилось до тех пор, пока между капиллярами и болевым ощущением, связанным с наложением пластинки, не образовалась стойкая связь. Теперь экспериментатор стал понемногу снижать температуру раздражителя. По-прежнему заливался колокольчик, на руку ложилась пластинка, но жар ее с каждым опытом спадал. Постепенно охлаждая ее, ассистент довел температуру с шестидесяти трех градусов до сорока трех – с границ боли до пределов безболезненного тела. Казалось бы, и сосудам следовало изменить свое состояние, но этого не произошло. Напрасно исследователь глаз не сводил с аппарата: сократившиеся от боли капилляры оставались без изменения. Покорные звонку – сигналу страдания – они не расширялись, когда самого страдания уже не было.
– Что вы ощущаете? – спрашивал ассистент испытуемого после того, как остывшая пластинка чуть пригревала руку.
– Больно, – отвечал он, – жжет как огнем!
«Нервные окончания руки страдают от воображаемых ожогов, – подумал ассистент. – Что, если лишить их чувствительности? Удастся ли коре полушарий воспроизводить ранее испытанную боль?»
Опыт, проведенный Пшоником, был великолепен. Руку испытуемого лишили чувствительности, впрыснув под кожу новокаин. Такая конечность как бы отрезана от внешнего мира: ни горячая, ни теплая пластинка не действуют больше на нее. Безжизненной, однако, рука оставалась до тех пор, пока ее испытывали жаром и теплом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
– Не злоупотребляете ли вы словесным раздражителем? – спросил ученый. – Все это, мой друг, от чужой школы…
– Совершенно верно, – не возражал Пшоник, – но я над словом утвердил физиологический контроль: человек собственной кровью свидетельствует о своем состоянии, – закончил он шуткой.
– Ваш контроль может быть недостаточен, – серьезно продолжал Быков. – Произнесенное слово, возможно, имеет добавочное влияние на нас. Не получилась бы у вас субъективная кадриль… Я бы вместо плетисмографа придумал что-нибудь другое.
Предложение ученого не имело успеха.
– Это совершенно невозможно, – последовал непоколебимый ответ, – все способы исследования, включая подсчет отделяемой слюны, несовершенны. Они свидетельствуют о начальном состоянии и конечном результате – о раздражении, возбуждении или торможении – и ничего о том, как развиваются эти явления в организме. Я хочу видеть, как одно нервное состояние переходит в другое, развертывается, чтобы дойти до своего предела или внезапно оборваться…
Какая методика даст мне возможность заявить испытуемой: «Что с вами, мой друг, вы говорите что-то несусветное вашими сосудами» – и услышать искреннее признание: «Ах, вы не знаете, я всю ночь не спала, у меня ребенок хворает».
Уверенный в себе и в своих средствах исследования, Пшоник пустился в поиски границ между истинным и кажущимся.
Методику опытов не изменили: те же испытуемые и аппарат, чувствительный к колебаниям кровяного тока; устные свидетельства человека, с одной стороны, и контрольная запись – с другой.
На тыльную сторону руки испытуемого наложили пластинку, нагретую до шестидесяти трех градусов. Сосуды, обычно расширяющиеся от тепла, на болевое ощущение ответили сокращением. Другая пластинка, нагретая лишь до сорока градусов и приложенная к внутренней части предплечья, сосуды расширяла.
Кожу руки, таким образом, подвергали испытаниям в двух различных местах, вызывая в одном ощущение боли, а в другом – тепла. Однажды экспериментатор произвел перемену: он перенес горячую пластинку на внутреннюю сторону предплечья, а теплую – на тыльную сторону руки. Надо было ожидать, что наступит перемена в состоянии сосудов и в ощущениях людей. Ничего подобного не случилось: испытуемые не почувствовали разницы. Теплая пластинка жгла им руки, а накаленная вызывала ощущение тепла. Плетисмограф подтверждал, что нагретая до шестидесяти трех градусов пластинка действует, как теплая, расширяя просветы капилляров, а теплая, как болевая, – сокращает их.
Что бы это значило? Как эту непоследовательность объяснить? Неужели пластинки образовали с кожным участком через кору головного мозга временную связь и их наложение вызывает заранее готовый ответ?
Пшоник повторил этот опыт на других испытуемых, сопровождая наложение горячей пластинки звонком, а теплой – миганием электрической лампы. После нескольких таких сочетаний звон действовал на сосуды, как острая боль, а мигание света – как тепло.
– Что вы чувствуете сейчас? – спрашивал исследователь, когда звучал колокольчик.
– Вы причиняете мне боль, – отвечал испытуемый, – пластинка жжет мне руку.
В тот момент к нему никто не прикасался.
То же самое повторялось, когда вместо звонка следовало предупреждение «даю боль». Аппарат подтверждал, что человек ее ощущает.
Когда ассистент доложил результаты Быкову, тот немного подумал и спросил:
– Что вы теперь намерены делать?
– Мы доказали, что воображаемые страдания ничем не уступают действительным. Попытаемся решить, – продолжал Пшоник, – способны ли импульсы, вызывающие эту кажущуюся боль, подавить всякое реальное ощущение.
– Вы хотите сказать, – заметил ученый, – что Джордано Бруно не знал страданий на костре.
– Да, – ответил помощник, – то же самое относится и к Тарасу Бульбе. Помните, как он на костре напутствовал казаков: «Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!»
Быков улыбнулся. Сверкающий взор Пшоника как бы говорил: «Уж это одно подтверждает мою теорию».
– Но Тарас Бульба в некотором роде литературный тип, – недоумевал ученый, – образ, созданный фантазией художника.
Сомнения учителя нисколько не смутили ученика.
– Я имел в виду не Тараса, а Гоголя. За сто лет до нас он высказал мысль, что глубокая вера в идею способна парализовать всякое страдание. Не хотите примера из литературы, приведу вам исторический факт. В ходе своих работ Иван Михайлович Сеченов прибегнул к следующему опыту. Он опустил в крепкий раствор серной кислоты свою руку и понуждал себя усилием воли не отдергивать ее. Стиснув зубы и задерживая при этом дыхание, он некоторое время продолжал оставаться в таком положении, пока не убедился, что ощущение боли исчезает… Мы пойдем дальше и, возможно, докажем, что большие полушария могут мнимое обращать в действительное, усиливать и ослаблять реальную боль.
Быков давно уже убедился, что его помощник умеет долго вынашивать свои идеи и ничего, кроме них, не видеть.
– Мне кажется, что вы усвоили серьезную истину, – поощрительно сказал ученый: – лучше собственным путем углубляться во мрак неведомых глубин, чем тянуться к чужому свету. Действуйте смело, вы на верном пути.
Удивительно просто справился с задачей неутомимый экспериментатор. Каждый раз, когда на тыльную сторону руки испытуемого накладывали пластинку, нагретую до шестидесяти трех градусов, звучал вестник страдания – звонок. Так длилось до тех пор, пока между капиллярами и болевым ощущением, связанным с наложением пластинки, не образовалась стойкая связь. Теперь экспериментатор стал понемногу снижать температуру раздражителя. По-прежнему заливался колокольчик, на руку ложилась пластинка, но жар ее с каждым опытом спадал. Постепенно охлаждая ее, ассистент довел температуру с шестидесяти трех градусов до сорока трех – с границ боли до пределов безболезненного тела. Казалось бы, и сосудам следовало изменить свое состояние, но этого не произошло. Напрасно исследователь глаз не сводил с аппарата: сократившиеся от боли капилляры оставались без изменения. Покорные звонку – сигналу страдания – они не расширялись, когда самого страдания уже не было.
– Что вы ощущаете? – спрашивал ассистент испытуемого после того, как остывшая пластинка чуть пригревала руку.
– Больно, – отвечал он, – жжет как огнем!
«Нервные окончания руки страдают от воображаемых ожогов, – подумал ассистент. – Что, если лишить их чувствительности? Удастся ли коре полушарий воспроизводить ранее испытанную боль?»
Опыт, проведенный Пшоником, был великолепен. Руку испытуемого лишили чувствительности, впрыснув под кожу новокаин. Такая конечность как бы отрезана от внешнего мира: ни горячая, ни теплая пластинка не действуют больше на нее. Безжизненной, однако, рука оставалась до тех пор, пока ее испытывали жаром и теплом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125