Очень может быть, я так и не продвинулась в своём творчестве дальше вступления. Естественно, свои литературные опыты я держала в тайне.
В четвёртом классе меня смертельно обидели. Что-то нам задали на дом по польскому языку, написать требовалось немного, меньше странички. Я быстренько написала, не очень старалась и отдала учителю. Учитель вызвал меня к доске.
— Кто это написал? — строго спросил он. Я удивилась, не понимая, в чем дело.
— Никто. Я сама писала.
— Неправда. Признайся, иначе вызову родителей. Кто это писал?
Меня обвиняют во лжи? Я жутко возмутилась, не помня себя от ярости кричала и требовала объяснить, с чего вдруг такое подозрение? Почему учитель считает, что это написала не я, а кто-то другой? И не боюсь я его, пусть вызывает хоть всех моих родных, только сначала пусть скажет, за что ополчился на меня?
— Невозможно, чтобы ты такое написала, — убеждённо ответил учитель. — Накорябано ужасно, но ведь ни одной орфографической ошибки!
Сразу успокоившись, я заявила, что ошибок давно уже не делаю, а уж он-то должен был это заметить. Возможно, учитель спохватился, что и в самом деле пишу я грамотно, потому что перестал меня третировать и никого не вызывал в школу. А ошибок я не делала, по всей видимости, потому, что много читала и у меня была хорошая зрительная память. Читая прорву книг, я в конце концов запомнила, что как пишется.
Двадцать лет спустя тетрадь с орфографическими ошибками принёс из школы мой старший сын и очень меня разгневал.
— Нет, милое дитятко, — заявила я, — чего-чего, а орфографических ошибок делать ты не будешь! Такого стыда и позора я не потерплю! С сегодняшнего дня берёмся за диктанты, и корпеть над ними ты будешь до тех пор, пока не научишься писать без ошибок.
И мы взялись за диктанты. Я мучила ребёнка по-страшному, выискивала самые трудные слова и вставляла их в предложения, которые никак не были с ними связаны по смыслу. На эвкалипте у меня сидели рядком коровка с ястребком, протоколируя бабочки сквозь скорострельные очки. Представьте, помогло, ребёнок стал писать без ошибок.
Вот, пожалуйста, опять отступление от хронологического порядка, теперь я забежала далеко вперёд. Виновата, возвращаюсь.
Когда мне было одиннадцать лет, Люцина поселилась во дворце в Урсинове. Не потому, что она вдруг стала графиней, просто её муж получил работу в тамошнем образцовом хозяйстве. Оно и в самом деле было образцовым до омерзения, я имела представление о крестьянских полях, а тут во ржи ни одного василька не заметишь! Делянки же с земляникой были не зеленого, а красного цвета, что, в отличие от ржи, вызвало моё одобрение. Работников требовалось много, и их поселили не только в хозяйственных пристройках, но и в помещениях самого дворца. Люцине достались на первом этаже две комнаты с кухней и ванной, множеством коридорчиков и каких-то закомарков. Я провела часть лета в Урсинове и помню молодёжь, с которой Люцина нелегально занималась. Молодёжь запомнила я плохо, видимо, летом они не часто приходили к Люцине, зато очень хорошо запомнила кроликов, которых Люцина разводила и которым мне пришлось опять рвать в жутких количествах траву-лебеду и прочий тысячелистник, а вечерами загонять животных на ночлег. Гонялась за ними по всему парку.
Из Варшавы в Урсинов и обратно я ездила самостоятельно. От станции до Люцины нужно было тащиться пешком три с половиной километра. Летом было не страшно, но когда на Пасху сорок четвёртого я отправилась к ней, дул сильный ветер, лил дождь со снегом, я промокла насквозь и заледенела так, что говорить не могла. Зная подверженность простудам своей племянницы, Люцина перепугалась и приготовила мне горячее питьё, в состав которого кроме спирта входило немного мёда и масла. Я вылакала целую чашку, заснула и проснулась совершенно здоровой. Даже насморка не схватила!
Лето сорок четвёртого я провела у Люцины не все, по каким-то причинам в конце июля уехала, а первого августа, сами знаете, что произошло. Возможно, о том, чтобы я уехала, позаботилась Люцина, она знала, что готовится, причём сведения к ней поступали с двух сторон, от наших и от немцев.
О том, что муж Люцины участвует в Сопротивлении, тогда говорили лишь намёками, открыто заговорили только после войны. Люцину тоже время от времени привлекали. В урсиновском дворце, на втором этаже, поселились какие-то важные немецкие власти, а потом разместился военный штаб.
Среди немцев был военный врач, очень неплохо говоривший по-польски. Тридцать первого июля он остановил Люцину и спросил:
— Где ваш муж?
— В Варшаве, — спокойно ответила Люцина. — Поехал в город.
— Так вот, скорее найдите его в этом городе и заставьте уехать оттуда.
— Почему? — недоверчиво и враждебно поинтересовалась Люцина.
— Потому что иначе вы его больше никогда не увидите. Завтра в Варшаве разразится восстание.
Люцина притворилась, что не поверила врачу, хотя прекрасно знала о готовящемся восстании. Фыркнула и заявила немцу, что ни в какое восстание не верит, понятия не имеет, где искать мужа, и в город не поедет. А немец как в воду глядел. Разразилось восстание, и своего мужа Люцина больше никогда не видела.
О муже сведений не поступало, зато в конце августа Люцине сообщили, что на Садыбе лежит раненный в ногу её двоюродный брат Збышек, один из внуков моей прабабушки. Военные действия шли полным ходом, а надо было пробраться к раненому и подготовить его транспортировку. И Люцина решилась. Одела довоенное белое платье в красные горохи, сверху — красное шёлковое пальто в белый горошек, на ноги красные французские туфельки, на руки — длинные белые кружевные перчатки. Взяв в руки соответствующую по колеру сумочку, она прогулочным шагом направилась на прогулку в Садыбу. Уж не знаю, какую именно дорогу она избрала, но только по пути её ни один человек не остановил. Немцы пялились на неожиданное явление, наверное, вспоминали счастливое довоенное время и нарядных женщин. Люцина сделала все, что требовалось, а ночью в урсиновский дворец принесли раненого Збышека и положили в её комнате.
Рана была тяжёлая, гноилась, у больного поднялась температура. Люцина лечить умела, прошла курсы медсестёр, но у неё не было ни медикаментов, ни перевязочных материалов. Вечером сидела она с соседями на лавочке у входа в парк и ломала голову над тем, что же делать. Тут к ней подошёл тот самый немецкий врач.
— Вы любите шоколад? — вежливо задал он неожиданный вопрос.
— Люблю! — не задумываясь ответила Люцина. В конце концов, что тут такого, что она любит шоколад?
И тут врач вынул из сумки и сунул ей в руки огромную килограммовую коробку Веделевских шоколадных конфет. Мало сказать сунул, заставил её взять коробку обеими руками, придерживая крышку.
— Тогда возьмите вот это, — произнёс он подчёркивая слово «это». — Возьмите это домой и дома съешьте. — Слова «домой» и «дома» он тоже выделил особо.
Соседи покосились — что за отношения связывают Люцину с этим шкопом? Первым побуждением Люцины было отшвырнуть конфеты, но она почувствовала необычную тяжесть коробки и удержалась.
— Большое спасибо, — вежливо поблагодарила она, встала и удалилась к себе.
Там она раскрыла коробку. Внутри оказались тесно уложенные перевязочные средства, лекарства, шприц с ампулами и прочие медикаменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
В четвёртом классе меня смертельно обидели. Что-то нам задали на дом по польскому языку, написать требовалось немного, меньше странички. Я быстренько написала, не очень старалась и отдала учителю. Учитель вызвал меня к доске.
— Кто это написал? — строго спросил он. Я удивилась, не понимая, в чем дело.
— Никто. Я сама писала.
— Неправда. Признайся, иначе вызову родителей. Кто это писал?
Меня обвиняют во лжи? Я жутко возмутилась, не помня себя от ярости кричала и требовала объяснить, с чего вдруг такое подозрение? Почему учитель считает, что это написала не я, а кто-то другой? И не боюсь я его, пусть вызывает хоть всех моих родных, только сначала пусть скажет, за что ополчился на меня?
— Невозможно, чтобы ты такое написала, — убеждённо ответил учитель. — Накорябано ужасно, но ведь ни одной орфографической ошибки!
Сразу успокоившись, я заявила, что ошибок давно уже не делаю, а уж он-то должен был это заметить. Возможно, учитель спохватился, что и в самом деле пишу я грамотно, потому что перестал меня третировать и никого не вызывал в школу. А ошибок я не делала, по всей видимости, потому, что много читала и у меня была хорошая зрительная память. Читая прорву книг, я в конце концов запомнила, что как пишется.
Двадцать лет спустя тетрадь с орфографическими ошибками принёс из школы мой старший сын и очень меня разгневал.
— Нет, милое дитятко, — заявила я, — чего-чего, а орфографических ошибок делать ты не будешь! Такого стыда и позора я не потерплю! С сегодняшнего дня берёмся за диктанты, и корпеть над ними ты будешь до тех пор, пока не научишься писать без ошибок.
И мы взялись за диктанты. Я мучила ребёнка по-страшному, выискивала самые трудные слова и вставляла их в предложения, которые никак не были с ними связаны по смыслу. На эвкалипте у меня сидели рядком коровка с ястребком, протоколируя бабочки сквозь скорострельные очки. Представьте, помогло, ребёнок стал писать без ошибок.
Вот, пожалуйста, опять отступление от хронологического порядка, теперь я забежала далеко вперёд. Виновата, возвращаюсь.
Когда мне было одиннадцать лет, Люцина поселилась во дворце в Урсинове. Не потому, что она вдруг стала графиней, просто её муж получил работу в тамошнем образцовом хозяйстве. Оно и в самом деле было образцовым до омерзения, я имела представление о крестьянских полях, а тут во ржи ни одного василька не заметишь! Делянки же с земляникой были не зеленого, а красного цвета, что, в отличие от ржи, вызвало моё одобрение. Работников требовалось много, и их поселили не только в хозяйственных пристройках, но и в помещениях самого дворца. Люцине достались на первом этаже две комнаты с кухней и ванной, множеством коридорчиков и каких-то закомарков. Я провела часть лета в Урсинове и помню молодёжь, с которой Люцина нелегально занималась. Молодёжь запомнила я плохо, видимо, летом они не часто приходили к Люцине, зато очень хорошо запомнила кроликов, которых Люцина разводила и которым мне пришлось опять рвать в жутких количествах траву-лебеду и прочий тысячелистник, а вечерами загонять животных на ночлег. Гонялась за ними по всему парку.
Из Варшавы в Урсинов и обратно я ездила самостоятельно. От станции до Люцины нужно было тащиться пешком три с половиной километра. Летом было не страшно, но когда на Пасху сорок четвёртого я отправилась к ней, дул сильный ветер, лил дождь со снегом, я промокла насквозь и заледенела так, что говорить не могла. Зная подверженность простудам своей племянницы, Люцина перепугалась и приготовила мне горячее питьё, в состав которого кроме спирта входило немного мёда и масла. Я вылакала целую чашку, заснула и проснулась совершенно здоровой. Даже насморка не схватила!
Лето сорок четвёртого я провела у Люцины не все, по каким-то причинам в конце июля уехала, а первого августа, сами знаете, что произошло. Возможно, о том, чтобы я уехала, позаботилась Люцина, она знала, что готовится, причём сведения к ней поступали с двух сторон, от наших и от немцев.
О том, что муж Люцины участвует в Сопротивлении, тогда говорили лишь намёками, открыто заговорили только после войны. Люцину тоже время от времени привлекали. В урсиновском дворце, на втором этаже, поселились какие-то важные немецкие власти, а потом разместился военный штаб.
Среди немцев был военный врач, очень неплохо говоривший по-польски. Тридцать первого июля он остановил Люцину и спросил:
— Где ваш муж?
— В Варшаве, — спокойно ответила Люцина. — Поехал в город.
— Так вот, скорее найдите его в этом городе и заставьте уехать оттуда.
— Почему? — недоверчиво и враждебно поинтересовалась Люцина.
— Потому что иначе вы его больше никогда не увидите. Завтра в Варшаве разразится восстание.
Люцина притворилась, что не поверила врачу, хотя прекрасно знала о готовящемся восстании. Фыркнула и заявила немцу, что ни в какое восстание не верит, понятия не имеет, где искать мужа, и в город не поедет. А немец как в воду глядел. Разразилось восстание, и своего мужа Люцина больше никогда не видела.
О муже сведений не поступало, зато в конце августа Люцине сообщили, что на Садыбе лежит раненный в ногу её двоюродный брат Збышек, один из внуков моей прабабушки. Военные действия шли полным ходом, а надо было пробраться к раненому и подготовить его транспортировку. И Люцина решилась. Одела довоенное белое платье в красные горохи, сверху — красное шёлковое пальто в белый горошек, на ноги красные французские туфельки, на руки — длинные белые кружевные перчатки. Взяв в руки соответствующую по колеру сумочку, она прогулочным шагом направилась на прогулку в Садыбу. Уж не знаю, какую именно дорогу она избрала, но только по пути её ни один человек не остановил. Немцы пялились на неожиданное явление, наверное, вспоминали счастливое довоенное время и нарядных женщин. Люцина сделала все, что требовалось, а ночью в урсиновский дворец принесли раненого Збышека и положили в её комнате.
Рана была тяжёлая, гноилась, у больного поднялась температура. Люцина лечить умела, прошла курсы медсестёр, но у неё не было ни медикаментов, ни перевязочных материалов. Вечером сидела она с соседями на лавочке у входа в парк и ломала голову над тем, что же делать. Тут к ней подошёл тот самый немецкий врач.
— Вы любите шоколад? — вежливо задал он неожиданный вопрос.
— Люблю! — не задумываясь ответила Люцина. В конце концов, что тут такого, что она любит шоколад?
И тут врач вынул из сумки и сунул ей в руки огромную килограммовую коробку Веделевских шоколадных конфет. Мало сказать сунул, заставил её взять коробку обеими руками, придерживая крышку.
— Тогда возьмите вот это, — произнёс он подчёркивая слово «это». — Возьмите это домой и дома съешьте. — Слова «домой» и «дома» он тоже выделил особо.
Соседи покосились — что за отношения связывают Люцину с этим шкопом? Первым побуждением Люцины было отшвырнуть конфеты, но она почувствовала необычную тяжесть коробки и удержалась.
— Большое спасибо, — вежливо поблагодарила она, встала и удалилась к себе.
Там она раскрыла коробку. Внутри оказались тесно уложенные перевязочные средства, лекарства, шприц с ампулами и прочие медикаменты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70