Окна в родительской квартире были большие, во всю стену, я начала мыть окно с середины, и после длительных усилий стали видны результаты: среднее окно теперь весьма отличалось от боковых, отличалось, разумеется, в лучшую сторону. Только я протёрла стекло, как в дверь позвонил муж, и я кинулась ему открывать, оставив на подоконнике большой таз с мыльной водой.
Распахнув дверь, жутко гордая собой, я с порога крикнула:
— Пошли, что-то тебе покажу!
Не понимая, в чем дело, муж застыл в дверях. Тогда я за руку потащила его в комнату и, указав на окно, с гордостью спросила:
— Замечаешь разницу?
И в этот момент сквозняком смело с подоконника таз с водой, так как я оставила все двери распахнутыми настежь, и оконная рама подтолкнула таз. Он грохнулся на пол, грязная вода залила комнату.
Муж не стал ко мне придираться, не стал ругать. Он благородно признал, что средняя часть окна и в самом деле позитивно отличается от остальных, а потом сам подтёр пол. Любил меня, наверное…
И ещё о моих хозяйственных достижениях. Осенью мне предстояло приступить к занятиям в Архитектурной Академии, следовало заранее обзавестись некоторым инвентарём, денег же у нас было очень мало. Правда, чертёжную доску мне подарил брат отца, дядя Юрек. Извлекли её из погреба, где она пролежала долгие годы, я много сил потратила на то, чтобы её отскоблить и очистить, после чего наш актуальный кот тут же на неё нагадил, что было воспринято домашними как добрый знак. Ладно, доска была, а все остальное требовалось купить в магазине, например, чертёжные принадлежности. В ту субботу, которая навечно осталась в народной памяти, я растратила практически все наличные деньги, осталось у меня всего сто пятьдесят злотых, и я просто не решалась признаться мужу в этом. А наутро разразилась денежная реформа, гром средь ясного неба для всех, только не для меня. У нас-то на руках не осталось практически старых денег! С радостным смехом, вся сияя от счастья, объявила я мужу, что у нас с ним нет никаких проблем, мы ничего не потеряли на обмене, наоборот, вот я какая хозяйственная, потратила деньги на нужные вещи. Слегка ошарашенный муж очень скоро уверовал в мой финансовый гений и тоже стал радоваться, похвалив меня за предусмотрительность. Помню, что за оставшиеся сто пятьдесят злотых я получила четыре злотых и пятьдесят грошей новыми деньгами.
Учиться на архитектора мне понравилось. Поначалу шли очень интересные для меня предметы: история архитектуры, рисование, технический рисунок, деревянное строительство. Да что там, даже математика вначале показалась мне захватывающе интересной. На вступительной лекции профессор Гриневецкий произнёс запомнившиеся мне на всю жизнь слова:
— Уважаемые коллеги, да будет вам известно, что архитекторов принято считать ненормальными. Есть в этом доля правды. Нормальный человек обычно способен думать об одной вещи, ну, о двух, даже о трех одновременно, архитектору же одновременно приходится держать в голове как минимум тридцать…
И он перечислил нам эти тридцать вещей. Сорок три года прошло с той поры, нельзя от меня требовать, чтобы все тридцать я помнила. Тут и стороны света, и особенности грунта, и виды построек, и нормативы, и особенности стройматериалов, и ещё пропасть других важных моментов, не учитывать которые архитектор просто не имеет права. В том числе и конструкции, которые с самого начала стали для меня камнем преткновения.
Точнее, не столько сами конструкции, сколько сопротивление материалов и прочие физические явления. Физику я никогда не любила, отношения с ней складывались туго, а профессор Пониж оказался очень серьёзным преподавателем. Не только уважительно относился к своему предмету, но и к студентам, обращаясь к ним как к существам разумным, а не дубинам стоеросовым, так что на его лекциях я ровно ничего не понимала. Сопромату так и не удалось никогда проникнуть в глубину моего сознания.
А тут ещё математика вдруг преподнесла мне сюрприз. На привычно стройном и относительно понятном математическом стволе вдруг пышным цветом расцвели интегралы, которые мой разум просто отказывался воспринимать. Интегралы на всю жизнь так и остались для меня тайной за семью печатями.
И тем не менее я с удовольствием добросовестно училась до самого января, в свободное от занятий время подрубая пелёнки и распашонки будущего младенца. Медицинский присмотр надо мной осуществляла чудесная врачиха и изумительная женщина, доктор Войно, которая ещё с довоенных времён была семейным врачом в мужниной семье. Это она принимала все роды моей свекрови и с радостью согласилась принять и мои. Мне уже было забронировано место в частной клинике недалеко от площади Спасителя. Родов я боялась ужасно. Кошмарные воспоминания матери о том, как она намучилась, рожая меня, а также многочисленные прочитанные мною книги убедили меня в том, что предстоит нечто ужасное и этого никак нельзя избежать.
Восьмого января я, как всегда, отправилась на занятия в Академии, муж отправился проводить меня. Время ещё осталось, и по дороге мы решили заглянуть в клинику. Не мешает провериться лишний раз. Докторша Войно осмотрела меня и произнесла страшные слова:
— О, пани придётся уже остаться у нас.
Зубы мои застучали сами собой, сердце забилось часто-часто. Я впала в панику, муж тоже. Побледнев как снег, он бросился домой за вещами. Странное дело, кроме жуткой паники, я больше не испытывала никаких неприятных ощущений. У меня ничего не болело, но пани доктор приказала мне сегодня же родить, а она не может ошибаться, значит, приближается страшная минута. Ничего не поделаешь, приходилось подчиняться.
Мне велели прогуливаться по больничному коридору. Ходить, ходить! Больничный коридор был длинный-предлинный, и я послушно шагала по нему туда и обратно, но все как-то без видимых результатов. Мне принесли обед. Подкрепившись, я опять принялась ходить. И весь персонал интересовался, очень ли мне больно. А мне ну ни капельки не было больно, и отсутствие боли теперь пугало меня больше, чем сама боль. Я уже всей душой желала, чтобы она наконец появилась. И снова сочувственные расспросы. «У пани очень сильные боли?» Какие боли, откуда боли, нет у меня никаких болей, Езус-Мария, что же теперь будет?!
Пришла пани Стефания со шприцем в руке и сделала мне укол для стимулирования родового процесса. Потом ещё и ещё. Восемь уколов — внутримышечных! — сделала она мне, причём, когда я со страхом ожидала укол, она уже опять держала в руке шприц — пустой. Дошло до того, что каждый последующий укол я стала ожидать с интересом, надеясь почувствовать самый момент укола, но тщетно. Восемь раз вбивала она мне в задницу свой шприц и хоть бы хны! Так и не удалось мне подстеречь пани Стефанию.
Вернулся муж с вещами, дома напугав мою мать до смерти, и уже остался со мной. За компанию и для поддержания моего духа принялся ходить со мной. Тысячу раз промаршировали мы с ним по этому чёртову коридору, а я только и слышала: «Ну как, появились боли?» В ответ я уже только скрежетала зубами. Обессиленный муж робко предлагал присесть хоть на минутку, передохнуть, он больше не может, ведь сколько километров отмахали. Как это присесть? Исключено! И речи быть не может! Велели ходить, вот и будем ходить, пока не появятся эти холерные боли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Распахнув дверь, жутко гордая собой, я с порога крикнула:
— Пошли, что-то тебе покажу!
Не понимая, в чем дело, муж застыл в дверях. Тогда я за руку потащила его в комнату и, указав на окно, с гордостью спросила:
— Замечаешь разницу?
И в этот момент сквозняком смело с подоконника таз с водой, так как я оставила все двери распахнутыми настежь, и оконная рама подтолкнула таз. Он грохнулся на пол, грязная вода залила комнату.
Муж не стал ко мне придираться, не стал ругать. Он благородно признал, что средняя часть окна и в самом деле позитивно отличается от остальных, а потом сам подтёр пол. Любил меня, наверное…
И ещё о моих хозяйственных достижениях. Осенью мне предстояло приступить к занятиям в Архитектурной Академии, следовало заранее обзавестись некоторым инвентарём, денег же у нас было очень мало. Правда, чертёжную доску мне подарил брат отца, дядя Юрек. Извлекли её из погреба, где она пролежала долгие годы, я много сил потратила на то, чтобы её отскоблить и очистить, после чего наш актуальный кот тут же на неё нагадил, что было воспринято домашними как добрый знак. Ладно, доска была, а все остальное требовалось купить в магазине, например, чертёжные принадлежности. В ту субботу, которая навечно осталась в народной памяти, я растратила практически все наличные деньги, осталось у меня всего сто пятьдесят злотых, и я просто не решалась признаться мужу в этом. А наутро разразилась денежная реформа, гром средь ясного неба для всех, только не для меня. У нас-то на руках не осталось практически старых денег! С радостным смехом, вся сияя от счастья, объявила я мужу, что у нас с ним нет никаких проблем, мы ничего не потеряли на обмене, наоборот, вот я какая хозяйственная, потратила деньги на нужные вещи. Слегка ошарашенный муж очень скоро уверовал в мой финансовый гений и тоже стал радоваться, похвалив меня за предусмотрительность. Помню, что за оставшиеся сто пятьдесят злотых я получила четыре злотых и пятьдесят грошей новыми деньгами.
Учиться на архитектора мне понравилось. Поначалу шли очень интересные для меня предметы: история архитектуры, рисование, технический рисунок, деревянное строительство. Да что там, даже математика вначале показалась мне захватывающе интересной. На вступительной лекции профессор Гриневецкий произнёс запомнившиеся мне на всю жизнь слова:
— Уважаемые коллеги, да будет вам известно, что архитекторов принято считать ненормальными. Есть в этом доля правды. Нормальный человек обычно способен думать об одной вещи, ну, о двух, даже о трех одновременно, архитектору же одновременно приходится держать в голове как минимум тридцать…
И он перечислил нам эти тридцать вещей. Сорок три года прошло с той поры, нельзя от меня требовать, чтобы все тридцать я помнила. Тут и стороны света, и особенности грунта, и виды построек, и нормативы, и особенности стройматериалов, и ещё пропасть других важных моментов, не учитывать которые архитектор просто не имеет права. В том числе и конструкции, которые с самого начала стали для меня камнем преткновения.
Точнее, не столько сами конструкции, сколько сопротивление материалов и прочие физические явления. Физику я никогда не любила, отношения с ней складывались туго, а профессор Пониж оказался очень серьёзным преподавателем. Не только уважительно относился к своему предмету, но и к студентам, обращаясь к ним как к существам разумным, а не дубинам стоеросовым, так что на его лекциях я ровно ничего не понимала. Сопромату так и не удалось никогда проникнуть в глубину моего сознания.
А тут ещё математика вдруг преподнесла мне сюрприз. На привычно стройном и относительно понятном математическом стволе вдруг пышным цветом расцвели интегралы, которые мой разум просто отказывался воспринимать. Интегралы на всю жизнь так и остались для меня тайной за семью печатями.
И тем не менее я с удовольствием добросовестно училась до самого января, в свободное от занятий время подрубая пелёнки и распашонки будущего младенца. Медицинский присмотр надо мной осуществляла чудесная врачиха и изумительная женщина, доктор Войно, которая ещё с довоенных времён была семейным врачом в мужниной семье. Это она принимала все роды моей свекрови и с радостью согласилась принять и мои. Мне уже было забронировано место в частной клинике недалеко от площади Спасителя. Родов я боялась ужасно. Кошмарные воспоминания матери о том, как она намучилась, рожая меня, а также многочисленные прочитанные мною книги убедили меня в том, что предстоит нечто ужасное и этого никак нельзя избежать.
Восьмого января я, как всегда, отправилась на занятия в Академии, муж отправился проводить меня. Время ещё осталось, и по дороге мы решили заглянуть в клинику. Не мешает провериться лишний раз. Докторша Войно осмотрела меня и произнесла страшные слова:
— О, пани придётся уже остаться у нас.
Зубы мои застучали сами собой, сердце забилось часто-часто. Я впала в панику, муж тоже. Побледнев как снег, он бросился домой за вещами. Странное дело, кроме жуткой паники, я больше не испытывала никаких неприятных ощущений. У меня ничего не болело, но пани доктор приказала мне сегодня же родить, а она не может ошибаться, значит, приближается страшная минута. Ничего не поделаешь, приходилось подчиняться.
Мне велели прогуливаться по больничному коридору. Ходить, ходить! Больничный коридор был длинный-предлинный, и я послушно шагала по нему туда и обратно, но все как-то без видимых результатов. Мне принесли обед. Подкрепившись, я опять принялась ходить. И весь персонал интересовался, очень ли мне больно. А мне ну ни капельки не было больно, и отсутствие боли теперь пугало меня больше, чем сама боль. Я уже всей душой желала, чтобы она наконец появилась. И снова сочувственные расспросы. «У пани очень сильные боли?» Какие боли, откуда боли, нет у меня никаких болей, Езус-Мария, что же теперь будет?!
Пришла пани Стефания со шприцем в руке и сделала мне укол для стимулирования родового процесса. Потом ещё и ещё. Восемь уколов — внутримышечных! — сделала она мне, причём, когда я со страхом ожидала укол, она уже опять держала в руке шприц — пустой. Дошло до того, что каждый последующий укол я стала ожидать с интересом, надеясь почувствовать самый момент укола, но тщетно. Восемь раз вбивала она мне в задницу свой шприц и хоть бы хны! Так и не удалось мне подстеречь пани Стефанию.
Вернулся муж с вещами, дома напугав мою мать до смерти, и уже остался со мной. За компанию и для поддержания моего духа принялся ходить со мной. Тысячу раз промаршировали мы с ним по этому чёртову коридору, а я только и слышала: «Ну как, появились боли?» В ответ я уже только скрежетала зубами. Обессиленный муж робко предлагал присесть хоть на минутку, передохнуть, он больше не может, ведь сколько километров отмахали. Как это присесть? Исключено! И речи быть не может! Велели ходить, вот и будем ходить, пока не появятся эти холерные боли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70