Человек этот был моим близким другом.
Я работал в то время над изучением береговых укреплений портов. Мне разрешили поискать необходимые сведения в архивах адмиралтейства, где находилось много ценных документов. Я часто встречался там с лейтенантом Пирсом, который был в то время адъютантом герцога Кембриджского, главнокомандующего армией и флотом и председателем совета адмиралтейства.
Как-то раз, придя в библиотеку, я застал там всех чиновников в страшном отчаянии. Мне объявили, что вход и чтение в архивах навсегда запрещены иностранным офицерам. Тут я узнал, что накануне кто-то открыл потайной шкаф и похитил оттуда все секретные бумаги, в том числе план защиты Лондона в случае нападения на него двух или трех союзных держав.
Я ушел оттуда сильно взволнованный. Вечером ко мне зашел Уильям Пирс с одним из своих молодых товарищей, которого звали Берном. Мы долго разговаривали о происшедшем, так сильно волновавшем меня главным образом потому, что я не мог закончить начатой очень важной работы. Молодые люди сообщили, что среди украденных бумаг находились настолько важные документы, что, будь похитителем английский офицер, его расстреляли бы как изменника. Затем они удалились.
Не знаю почему, только посещение это произвело на меня тяжелое впечатление. Оба показались мне крайне смущенными и какими-то скованными, что обычно не было им свойственно. Затем, странное дело, они попросили меня показать им планы, рисунки и разные наброски, которыми я сопровождал мои письменные занятия, тогда как раньше никогда этим не интересовались. Они их ворошили, вертели, складывали в картонную папку, снова вынимали оттуда… Одним словом, вели себя крайне непонятным образом.
Каково же было мое удивление, когда на следующий день рано утром ко мне явился первый секретарь посольства в сопровождении английского адмирала и двух незнакомых мне людей, которые были одеты в черные костюмы и принадлежали, по-видимому, к высшим чинам полиции.
– Любезный друг, – сказал мне секретарь, – посещение наше носит исключительно формальный характер и делается по распоряжению посла с целью положить конец недоброжелательным разговорам по поводу похищения в адмиралтействе.
– Меня! Меня! – пробормотал я, совсем уничтоженный. – Меня обвиняют?!
Посетители с любопытством следили за моим смущением, и я уверен, что оно произвело на них плохое впечатление. Верьте мне, никто так плохо не защищается в подобных случаях, как люди невиновные.
Секретарь отвел меня в сторону и сказал:
– Успокойтесь, мой милый, я понимаю ваше удивление, но дело в том, что среди исчезнувших бумаг находилась переписка английского посла по поводу смерти Павла I, бросающая странный свет на это событие, в котором русские обвиняли англичан, а потому правительство делает все возможное, чтобы помешать этой переписке попасть за пределы государства. Вы работали в адмиралтействе в двух шагах от потайного шкафа, а поэтому, естественно, находитесь в списке лиц, которых хотят допросить.
– Хорошо, – отвечал я, – пусть меня допрашивают, но предупреждаю вас, что я ничего не знаю. О происшествии я узнал от чиновников адмиралтейства, которые сообщили мне также о мерах, принятых после похищения.
– Вам придется также, – продолжал секретарь со смущением, – разрешить нам осмотреть ваши бумаги…
– Только-то? – воскликнул я, уверенный в своей невиновности. – Все, что у меня здесь, в вашем распоряжении.
– Я был в этом уверен, – заметил секретарь. – Господа, мой товарищ, – и он сделал ударение на этом слове, – не возражает против исполнения вами вашей миссии.
Ах, друзья мои, как неопытен я был тогда! Мне надо было прибегнуть к дипломатическим хитростям, против которых сам посол не мог бы ничего поделать. Прежде чем министр иностранных дел и военный министр Франции пришли бы к какому-нибудь решению, а оно во всех случаях было бы благоприятно для меня, я успел бы разрушить вражеские козни… Уверенный же в своей честности, я погубил сам себя.
Что было дальше? Среди моих рисунков и черновиков нашли два самых важных письма из знаменитой переписки. Вся сцена мгновенно изменилась…
– Вы нас опозорили! – воскликнул секретарь с презрением. Сраженный этим непредвиденным ударом, я упал как громом пораженный.
Напрасно, поднявшись, я негодовал, протестовал, рассказывал о посещении накануне.
– Не хватало еще этого, – прервал меня секретарь, – обвинять людей, принадлежащих к самому древнему дворянскому роду Англии.
Я понял, какая глубокая пропасть разверзается подо мной… я должен туда упасть, и ничто не может меня спасти… Я сокращаю свой рассказ…
Двадцать лет прошло, но до сих пор я испытываю ужасные страдания… Я был отправлен во Францию вместе с материалами дознания и письменным заключением английского правительства, настоятельно требовавшего моего наказания, а потому меня судили военным судом.
Там я знал, как защищаться… я рассказал все подробности посещения двух английских офицеров и их странного поведения. Я сообщил, что тот из двух офицеров, который впоследствии стал лордом Брауном, уплатил неожиданно более полумиллиона из суммы своих долгов.
Я закончил свою речь следующими словами: «Эта переписка, господа, стоила, вероятно, нескольких миллионов и могла соблазнить младшего сына знатной семьи, не имеющего состояния. Но чего мог желать французский офицер, капитан двадцати двух лет от роду, награжденный орденом и имеющий ежегодный доход в триста тысяч франков… офицер, который, как я уже доказал вам, не играл в карты, не держал пари, не участвовал в скачках и расходовал только десятую часть своих доходов? На что мне было золото России, которая будто бы купила эти нужные ей бумаги…»
Я говорил два часа, говорил отрывисто, внушительно, с негодованием… и меня выслушали. Но существовала одна материальная улика, которую я не мог отрицать, – присутствие у меня двух писем.
Я убедил моих судей, но они не могли меня оправдать. Они сделали все, что могли: устранили обвинение в краже со взломом и в простой краже, но так как обвинение было необходимо во избежание серьезного конфликта с Англией, то мне предъявили обвинение в злоупотреблении доверенными мне документами, содержание которых было будто бы мне сообщено. Последствия были для меня ужасны. Я избежал тюрьмы, но меня разжаловали и отобрали орден Почетного легиона.
Не буду говорить вам об отчаянии моей семьи, я много рассказывал вам об этом… Я хотел умереть, но мать заклинала меня жить и искать доказательства своей невиновности для восстановления честного имени…
Был, однако, один человек, который знал, что я невиновен, но он был бессилен исправить ошибки правосудия. Лорд Ингрэхем, бывший в то время английским послом в России, услышал во время интимного разговора с одним из высокопоставленных русских сановников, когда они болтали о пропаже знаменитой корреспонденции, следующее заявление:
– Клянусь честью, капитан Де-Монмор-де-Монморен не виновен в том, в чем его подозревают.
Да будет благословенно имя благородного лорда! Он всегда при любом удобном случае старался защитить меня. Мой отец благодаря ему смог спокойно закрыть глаза, сняв с меня проклятие.
Я мог бы закончить на этом, друзья мои, но хочу познакомить вас еще с одним фактом, который является главной причиной, заставившей меня просить вашей помощи в сегодняшнем суде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
Я работал в то время над изучением береговых укреплений портов. Мне разрешили поискать необходимые сведения в архивах адмиралтейства, где находилось много ценных документов. Я часто встречался там с лейтенантом Пирсом, который был в то время адъютантом герцога Кембриджского, главнокомандующего армией и флотом и председателем совета адмиралтейства.
Как-то раз, придя в библиотеку, я застал там всех чиновников в страшном отчаянии. Мне объявили, что вход и чтение в архивах навсегда запрещены иностранным офицерам. Тут я узнал, что накануне кто-то открыл потайной шкаф и похитил оттуда все секретные бумаги, в том числе план защиты Лондона в случае нападения на него двух или трех союзных держав.
Я ушел оттуда сильно взволнованный. Вечером ко мне зашел Уильям Пирс с одним из своих молодых товарищей, которого звали Берном. Мы долго разговаривали о происшедшем, так сильно волновавшем меня главным образом потому, что я не мог закончить начатой очень важной работы. Молодые люди сообщили, что среди украденных бумаг находились настолько важные документы, что, будь похитителем английский офицер, его расстреляли бы как изменника. Затем они удалились.
Не знаю почему, только посещение это произвело на меня тяжелое впечатление. Оба показались мне крайне смущенными и какими-то скованными, что обычно не было им свойственно. Затем, странное дело, они попросили меня показать им планы, рисунки и разные наброски, которыми я сопровождал мои письменные занятия, тогда как раньше никогда этим не интересовались. Они их ворошили, вертели, складывали в картонную папку, снова вынимали оттуда… Одним словом, вели себя крайне непонятным образом.
Каково же было мое удивление, когда на следующий день рано утром ко мне явился первый секретарь посольства в сопровождении английского адмирала и двух незнакомых мне людей, которые были одеты в черные костюмы и принадлежали, по-видимому, к высшим чинам полиции.
– Любезный друг, – сказал мне секретарь, – посещение наше носит исключительно формальный характер и делается по распоряжению посла с целью положить конец недоброжелательным разговорам по поводу похищения в адмиралтействе.
– Меня! Меня! – пробормотал я, совсем уничтоженный. – Меня обвиняют?!
Посетители с любопытством следили за моим смущением, и я уверен, что оно произвело на них плохое впечатление. Верьте мне, никто так плохо не защищается в подобных случаях, как люди невиновные.
Секретарь отвел меня в сторону и сказал:
– Успокойтесь, мой милый, я понимаю ваше удивление, но дело в том, что среди исчезнувших бумаг находилась переписка английского посла по поводу смерти Павла I, бросающая странный свет на это событие, в котором русские обвиняли англичан, а потому правительство делает все возможное, чтобы помешать этой переписке попасть за пределы государства. Вы работали в адмиралтействе в двух шагах от потайного шкафа, а поэтому, естественно, находитесь в списке лиц, которых хотят допросить.
– Хорошо, – отвечал я, – пусть меня допрашивают, но предупреждаю вас, что я ничего не знаю. О происшествии я узнал от чиновников адмиралтейства, которые сообщили мне также о мерах, принятых после похищения.
– Вам придется также, – продолжал секретарь со смущением, – разрешить нам осмотреть ваши бумаги…
– Только-то? – воскликнул я, уверенный в своей невиновности. – Все, что у меня здесь, в вашем распоряжении.
– Я был в этом уверен, – заметил секретарь. – Господа, мой товарищ, – и он сделал ударение на этом слове, – не возражает против исполнения вами вашей миссии.
Ах, друзья мои, как неопытен я был тогда! Мне надо было прибегнуть к дипломатическим хитростям, против которых сам посол не мог бы ничего поделать. Прежде чем министр иностранных дел и военный министр Франции пришли бы к какому-нибудь решению, а оно во всех случаях было бы благоприятно для меня, я успел бы разрушить вражеские козни… Уверенный же в своей честности, я погубил сам себя.
Что было дальше? Среди моих рисунков и черновиков нашли два самых важных письма из знаменитой переписки. Вся сцена мгновенно изменилась…
– Вы нас опозорили! – воскликнул секретарь с презрением. Сраженный этим непредвиденным ударом, я упал как громом пораженный.
Напрасно, поднявшись, я негодовал, протестовал, рассказывал о посещении накануне.
– Не хватало еще этого, – прервал меня секретарь, – обвинять людей, принадлежащих к самому древнему дворянскому роду Англии.
Я понял, какая глубокая пропасть разверзается подо мной… я должен туда упасть, и ничто не может меня спасти… Я сокращаю свой рассказ…
Двадцать лет прошло, но до сих пор я испытываю ужасные страдания… Я был отправлен во Францию вместе с материалами дознания и письменным заключением английского правительства, настоятельно требовавшего моего наказания, а потому меня судили военным судом.
Там я знал, как защищаться… я рассказал все подробности посещения двух английских офицеров и их странного поведения. Я сообщил, что тот из двух офицеров, который впоследствии стал лордом Брауном, уплатил неожиданно более полумиллиона из суммы своих долгов.
Я закончил свою речь следующими словами: «Эта переписка, господа, стоила, вероятно, нескольких миллионов и могла соблазнить младшего сына знатной семьи, не имеющего состояния. Но чего мог желать французский офицер, капитан двадцати двух лет от роду, награжденный орденом и имеющий ежегодный доход в триста тысяч франков… офицер, который, как я уже доказал вам, не играл в карты, не держал пари, не участвовал в скачках и расходовал только десятую часть своих доходов? На что мне было золото России, которая будто бы купила эти нужные ей бумаги…»
Я говорил два часа, говорил отрывисто, внушительно, с негодованием… и меня выслушали. Но существовала одна материальная улика, которую я не мог отрицать, – присутствие у меня двух писем.
Я убедил моих судей, но они не могли меня оправдать. Они сделали все, что могли: устранили обвинение в краже со взломом и в простой краже, но так как обвинение было необходимо во избежание серьезного конфликта с Англией, то мне предъявили обвинение в злоупотреблении доверенными мне документами, содержание которых было будто бы мне сообщено. Последствия были для меня ужасны. Я избежал тюрьмы, но меня разжаловали и отобрали орден Почетного легиона.
Не буду говорить вам об отчаянии моей семьи, я много рассказывал вам об этом… Я хотел умереть, но мать заклинала меня жить и искать доказательства своей невиновности для восстановления честного имени…
Был, однако, один человек, который знал, что я невиновен, но он был бессилен исправить ошибки правосудия. Лорд Ингрэхем, бывший в то время английским послом в России, услышал во время интимного разговора с одним из высокопоставленных русских сановников, когда они болтали о пропаже знаменитой корреспонденции, следующее заявление:
– Клянусь честью, капитан Де-Монмор-де-Монморен не виновен в том, в чем его подозревают.
Да будет благословенно имя благородного лорда! Он всегда при любом удобном случае старался защитить меня. Мой отец благодаря ему смог спокойно закрыть глаза, сняв с меня проклятие.
Я мог бы закончить на этом, друзья мои, но хочу познакомить вас еще с одним фактом, который является главной причиной, заставившей меня просить вашей помощи в сегодняшнем суде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142