Лемминги лезли на башню с ожесточением. Теперь они видели перед собою упорных противников, и это озлобляло их еще больше.
В таком положении дело находилось в течение нескольких часов без малейшей перемены в чью-либо пользу. Впрочем, осажденные начинали уже уставать, и надежда на благополучный исход все более и более ослабевала у них. Они тоскливо переглядывались между собою, чувствуя, что им недолго уже осталось жить.
С самого начала нападения грызунов друг Фриц, в крайнем перепуге, убежал в замок, и осажденные надеялись, что возвращение его поднимет там тревогу. Но кто же догадается созвать вассалов и двинуть их на помощь осажденным? Ведь в замке не оставалось никого из начальствующих и даже из сколько-нибудь догадливых лиц. Кто же догадается поджечь ског?
Надежда на это была так слаба, что лучше уж было совсем не надеяться.
Так прошел день, а к вечеру осажденными овладело глубокое, безмолвное отчаяние, которое невозможно описать словами.
Наступила минута, когда все окончательно выбились из сил, — кроме Гуттора, который еще мог держаться на своем посту.
— Держитесь, не уступайте, — сказал он Эдмунду и Грундвигу, — я вас спасу.
Отекшие, окостеневшие руки защитников башни отказывались служить. Несчастные розольфцы бросили защищаться, — и миллионы крыс ворвались, наконец, в башню… Эти маленькие, злобные создания вышли победительницами из борьбы.
Настала темная ночь, в тишине которой раздавались стоны и вопли несчастных жертв.
Надод за себя отомстил!
На следующий день явился Фредерик Биорн во главе своих моряков и собранных вассалов замка. Он поджег степь, прогнал леммингов и побежал в Сигурдову башню, даже не дожидаясь, чтоб земля остыла после пожара.
Еще издали он увидал на вершине башни странное зрелище.
На самом верху флагштока башни висела какая-то большая бесформенная масса, напоминавшая тела казненных людей.
Старший в роде Биорнов подбежал и среди ужасного бедствия, обрушившегося на его голову, нашел некоторое утешение: его брат Эдмунд жив, привязанный к флагштоку.
Богатырь Гуттор, когда увидел, что больше нет никакой надежды отразить нападение крыс, взял Эдмунда на свои могучие плечи и, забравшись на флагшток, крепко привязал его к самой верхушке. Потом он проделал то же самое с Грундвигом и, наконец, повис на флангштоке сам, все время притягиваясь на руках. В таком положении он пробыл до утра, покуда пожар не очистил ског от леммингов.
Таким образом при этих трагических обстоятельствах Гуттор обнаружил во всем блеске свою необычайную, сверхъестественную мускульную силу.
Эдмунд был в обмороке, но его скоро удалось привести в чувство.
По какому-то странному случаю, трупы Гаральда и Олафа, лежавшие на столе в зале нижнего этажа, не были съедены леммингами.
Бывший пират не пролил ни одной слезы. Он ощущал внутри себя какой-то внутренний жар, который его поддерживал и ободрял. Он простер руку над телами брата и отца и глухим голосом произнес:
— Спите мирно, благородные жертвы! Я устрою вам кровавую тризну. В этом клянется вам сам капитан Вельзевул!..
Анкарстрем уехал из замка еще накануне этих событий, а две недели спустя король шведский Густав III пал от его руки во время придворного маскарада.
Сейм по первому голосованию предложил корону старшему сыну герцога Норрландского.
История Фредерика Биорна, бывшего пирата Ингольфа, сделалась известна всем шведам. По всей Швеции ходил рассказ о том, как старый Розевель, под видом привидения, спас приговоренного к казни Ингольфа через потайную дверь, и как тот же старик, похожий на мумию, открыл тождество между Ингольфом и старшим сыном Черного герцога. Читатели, конечно, не забыли ту патетическую сцену, когда Розевель показал Ингольфу печать с гербом Биорнов и их девизом Sursum corda.
Когда послы от сейма явились в замок Розольфсе и сообщили Фредерику Биорну, что его зовут на престол, молодой герцог Норрландский дал им следующий ответ:
— Моя жизнь уже мне не принадлежит. Я дал клятву отомстить за своих убитых родственников и отыскать в полярных льдах останки моего дяди Магнуса. Но ты, дорогой Эдмунд…
— Я хочу быть подле тебя и помогать тебе, — отвечал молодой человек.
— Разлетелись прахом все мечты покойного герцога! — прошептал Грундвиг.
Слеза набежала на ресницы старого розольфца. Он смахнул ее и тихо-тихо сказал, так что лишь один Гуттор мог расслышать:
— Над старым замком носится веяние смерти. Знаешь, Гуттор, я боюсь, что скоро придется навеки запереть семейный склеп Биорнов, написав на камне:
«Здесь находится прах последнего в роде».
Несколько времени спустя сейм провозгласил французского генерала Карла Бернадота наследником престола Сигурдов, Биорнов и Ваза.
Часть вторая. БЕЗЫМЯННЫЙ ОСТРОВ
I
Цена крови. — Лондонское City. — Трактир «Висельник». — Мистер Боб. — Два посетителя.
Вечерело. Над Лондоном, словно балдахин над гробом, повис тяжелый густой туман, весь пропитанный черным дымом из фабричных и домовых труб. На улицах было уже темно, и стоял неопределенный, смутный гул, который производила толпа, стремившаяся по ним из деловых центров города в свои жилища на более или менее далеких окраинах. В те времена Лондон по ночам не освещался, только у королевских дворцов и у домов знатных лордов зажигались фонари. Поэтому каждый житель спешил возвратиться домой засветло, чтобы не подвергнуться неприятностям, так как по ночам лондонские улицы превращались в арену для всевозможных ночных деятелей, которые с незапамятных времен взимали дань с запоздалых прохожих.
Полицейскими правилами предписывалось обывателям не выходить по ночам из домов иначе, как группами в несколько человек и непременно с фонарями, но ночные джентльмены тоже действовали не в одиночку, а шайками, и в большинстве случаев сила оказывалась на их стороне. Они незаметно подкрадывались, разбивали и тушили фонари и грабили прохожих, весьма часто отнимая у них буквально все и оставляя их в том костюме, в котором ходил Адам до грехопадения.
По указу короля Георга III при всех полицейских постах были устроены склады одеял, чтобы укутывать ограбленных и в таком виде доставлять их домой, после чего одеяло относилось обратно на пост.
Мало-помалу шум в городе затих и, когда часы на Тауэре пробили восемь, на улицах остались одни голодные собаки, да изредка проходил патруль, совершавший свои обходы с такою аккуратностью, что ночные деятели могли с полной безопасностью обделывать свои делишки в одном участке, покуда патруль находился в другом. Таким образом все были довольны, исключая ограбленных обывателей, являвшихся голыми на полицейские посты с просьбою прикрыть наготу одеяльцем.
Та часть Лондона, которая называется Сити, в конце прошлого века пользовалась особенно дурной репутацией. Ночью туда положительно нельзя было показаться без того, чтобы безрассудного смельчака не ограбили дочиста и не избили, так как тамошние ночные джентльмены были особенно азартны вследствие того, что Сити еще со времен короля Этельреда пользовался привилегией держать всю ночь открытыми кабаки и трактиры. Добряк Этельред выдал эту привилегию с той целью, чтобы «несчастные обыватели, преследуемые жуликами, могли находить себе убежище во всякое время», но в конце концов, эти кабаки и трактиры превратились в самые гнусные и опасные притоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
В таком положении дело находилось в течение нескольких часов без малейшей перемены в чью-либо пользу. Впрочем, осажденные начинали уже уставать, и надежда на благополучный исход все более и более ослабевала у них. Они тоскливо переглядывались между собою, чувствуя, что им недолго уже осталось жить.
С самого начала нападения грызунов друг Фриц, в крайнем перепуге, убежал в замок, и осажденные надеялись, что возвращение его поднимет там тревогу. Но кто же догадается созвать вассалов и двинуть их на помощь осажденным? Ведь в замке не оставалось никого из начальствующих и даже из сколько-нибудь догадливых лиц. Кто же догадается поджечь ског?
Надежда на это была так слаба, что лучше уж было совсем не надеяться.
Так прошел день, а к вечеру осажденными овладело глубокое, безмолвное отчаяние, которое невозможно описать словами.
Наступила минута, когда все окончательно выбились из сил, — кроме Гуттора, который еще мог держаться на своем посту.
— Держитесь, не уступайте, — сказал он Эдмунду и Грундвигу, — я вас спасу.
Отекшие, окостеневшие руки защитников башни отказывались служить. Несчастные розольфцы бросили защищаться, — и миллионы крыс ворвались, наконец, в башню… Эти маленькие, злобные создания вышли победительницами из борьбы.
Настала темная ночь, в тишине которой раздавались стоны и вопли несчастных жертв.
Надод за себя отомстил!
На следующий день явился Фредерик Биорн во главе своих моряков и собранных вассалов замка. Он поджег степь, прогнал леммингов и побежал в Сигурдову башню, даже не дожидаясь, чтоб земля остыла после пожара.
Еще издали он увидал на вершине башни странное зрелище.
На самом верху флагштока башни висела какая-то большая бесформенная масса, напоминавшая тела казненных людей.
Старший в роде Биорнов подбежал и среди ужасного бедствия, обрушившегося на его голову, нашел некоторое утешение: его брат Эдмунд жив, привязанный к флагштоку.
Богатырь Гуттор, когда увидел, что больше нет никакой надежды отразить нападение крыс, взял Эдмунда на свои могучие плечи и, забравшись на флагшток, крепко привязал его к самой верхушке. Потом он проделал то же самое с Грундвигом и, наконец, повис на флангштоке сам, все время притягиваясь на руках. В таком положении он пробыл до утра, покуда пожар не очистил ског от леммингов.
Таким образом при этих трагических обстоятельствах Гуттор обнаружил во всем блеске свою необычайную, сверхъестественную мускульную силу.
Эдмунд был в обмороке, но его скоро удалось привести в чувство.
По какому-то странному случаю, трупы Гаральда и Олафа, лежавшие на столе в зале нижнего этажа, не были съедены леммингами.
Бывший пират не пролил ни одной слезы. Он ощущал внутри себя какой-то внутренний жар, который его поддерживал и ободрял. Он простер руку над телами брата и отца и глухим голосом произнес:
— Спите мирно, благородные жертвы! Я устрою вам кровавую тризну. В этом клянется вам сам капитан Вельзевул!..
Анкарстрем уехал из замка еще накануне этих событий, а две недели спустя король шведский Густав III пал от его руки во время придворного маскарада.
Сейм по первому голосованию предложил корону старшему сыну герцога Норрландского.
История Фредерика Биорна, бывшего пирата Ингольфа, сделалась известна всем шведам. По всей Швеции ходил рассказ о том, как старый Розевель, под видом привидения, спас приговоренного к казни Ингольфа через потайную дверь, и как тот же старик, похожий на мумию, открыл тождество между Ингольфом и старшим сыном Черного герцога. Читатели, конечно, не забыли ту патетическую сцену, когда Розевель показал Ингольфу печать с гербом Биорнов и их девизом Sursum corda.
Когда послы от сейма явились в замок Розольфсе и сообщили Фредерику Биорну, что его зовут на престол, молодой герцог Норрландский дал им следующий ответ:
— Моя жизнь уже мне не принадлежит. Я дал клятву отомстить за своих убитых родственников и отыскать в полярных льдах останки моего дяди Магнуса. Но ты, дорогой Эдмунд…
— Я хочу быть подле тебя и помогать тебе, — отвечал молодой человек.
— Разлетелись прахом все мечты покойного герцога! — прошептал Грундвиг.
Слеза набежала на ресницы старого розольфца. Он смахнул ее и тихо-тихо сказал, так что лишь один Гуттор мог расслышать:
— Над старым замком носится веяние смерти. Знаешь, Гуттор, я боюсь, что скоро придется навеки запереть семейный склеп Биорнов, написав на камне:
«Здесь находится прах последнего в роде».
Несколько времени спустя сейм провозгласил французского генерала Карла Бернадота наследником престола Сигурдов, Биорнов и Ваза.
Часть вторая. БЕЗЫМЯННЫЙ ОСТРОВ
I
Цена крови. — Лондонское City. — Трактир «Висельник». — Мистер Боб. — Два посетителя.
Вечерело. Над Лондоном, словно балдахин над гробом, повис тяжелый густой туман, весь пропитанный черным дымом из фабричных и домовых труб. На улицах было уже темно, и стоял неопределенный, смутный гул, который производила толпа, стремившаяся по ним из деловых центров города в свои жилища на более или менее далеких окраинах. В те времена Лондон по ночам не освещался, только у королевских дворцов и у домов знатных лордов зажигались фонари. Поэтому каждый житель спешил возвратиться домой засветло, чтобы не подвергнуться неприятностям, так как по ночам лондонские улицы превращались в арену для всевозможных ночных деятелей, которые с незапамятных времен взимали дань с запоздалых прохожих.
Полицейскими правилами предписывалось обывателям не выходить по ночам из домов иначе, как группами в несколько человек и непременно с фонарями, но ночные джентльмены тоже действовали не в одиночку, а шайками, и в большинстве случаев сила оказывалась на их стороне. Они незаметно подкрадывались, разбивали и тушили фонари и грабили прохожих, весьма часто отнимая у них буквально все и оставляя их в том костюме, в котором ходил Адам до грехопадения.
По указу короля Георга III при всех полицейских постах были устроены склады одеял, чтобы укутывать ограбленных и в таком виде доставлять их домой, после чего одеяло относилось обратно на пост.
Мало-помалу шум в городе затих и, когда часы на Тауэре пробили восемь, на улицах остались одни голодные собаки, да изредка проходил патруль, совершавший свои обходы с такою аккуратностью, что ночные деятели могли с полной безопасностью обделывать свои делишки в одном участке, покуда патруль находился в другом. Таким образом все были довольны, исключая ограбленных обывателей, являвшихся голыми на полицейские посты с просьбою прикрыть наготу одеяльцем.
Та часть Лондона, которая называется Сити, в конце прошлого века пользовалась особенно дурной репутацией. Ночью туда положительно нельзя было показаться без того, чтобы безрассудного смельчака не ограбили дочиста и не избили, так как тамошние ночные джентльмены были особенно азартны вследствие того, что Сити еще со времен короля Этельреда пользовался привилегией держать всю ночь открытыми кабаки и трактиры. Добряк Этельред выдал эту привилегию с той целью, чтобы «несчастные обыватели, преследуемые жуликами, могли находить себе убежище во всякое время», но в конце концов, эти кабаки и трактиры превратились в самые гнусные и опасные притоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110